Впрочем, как раз мистер Кормак прекрасно знал из письма великого магистра Коуэлла, что Британия больше не намерена воевать с Соединенными Штатами, хотя в Парламенте и звучат громкие надежды на то, что колонисты не справятся — и тогда можно будет снова вернуться сюда не завоевателями, но милостивыми властителями.

Шэй очень надеялся, что этот миг не настанет, каким бы неразумным ни было временное и постоянное правительство.

— Америке ваша служба не нужна! — громко выкрикнул какой-то мужик в потертых кожаных штанах.

Выкрикнул совсем рядом с Шэем, да так, что мистеру Кормаку на миг показалось, что он оглох на правое ухо.

— Пусть отправляются в Англию в гробах! — выкрикнул кто-то поблизости.

— Что скажете, Роберт? — насмешливо поинтересовался мистер Кенуэй.

— А что я скажу? — Блессингтон пожал плечами. — Я и сам когда-то был в британской армии. Но, посмею заметить, эти… народные требования нелогичны. Никто не станет пересылать тела, поскольку страшно представить, что доедет до Англии через пару месяцев. С другой стороны, еще нелогичнее звучит, учитывая, что на фрегатах все живы.

На последнем уходящим в зыбкую туманную даль фрегате оглушительно громыхнула пушка. Ядро с яркой ало-золотой вспышкой со свистом взрезало воздух. Беснующаяся толпа в один миг замолкла, и только где-то в ее недрах громко взвизгнула женщина.

Тяжеленное ядро плюхнулось в воду в нескольких ярдах от деревянных мостков и, булькнув, исчезло под волнами.

— Кажется, кто-то не выдержал, — заметил мистер Блессингтон.

— Им уже не слышно, — возразил Шэй. — Скорее, это ответ… Или предупреждение.

— Я бы предположил, что это… символический выстрел, — подумав, заключил мистер Кенуэй. — Последний выстрел. От побежденных — победителям.

— Красиво, — оценил Шэй.

От невысокого рыбацкого сарая поблизости отделилась фигура в ассасинском платье, и мистер Кенуэй произнес, старательно пряча улыбку:

— А я все ждал, когда он появится. Не мог же не прийти полюбоваться на дело рук своих.

Мистер Блессингтон резко развернулся, но Коннор приветствовал его коротким:

— Доброго дня, великий магистр.

— Доброго, — несколько опешил Блессингтон. — Мне… оставить вас, господа?

— Как хотите, — бросил Коннор и повернулся к Хэйтему. — Отец, скоро прибудут Вашингтон и мистер Клинтон, губернатор Нью-Йорка.

— И? — коротко бросил Хэйтем.

— Мне… стало известно, что на мистера Клинтона планируется нападение, — подумав, проговорил Коннор. — Или покушение.

— Кем? — так же коротко осведомился Хэйтем. — Оставшимися в городе британцами? Лоялистами?

— Нет, — Коннор покачал головой. — Им всем не до Клинтона. Местное управление наняло людей для уничтожения Клинтона — за измену. За то, что договаривался с мистером Карлтоном, и за то, что желает снова занять этот пост, не скрывая федералистских взглядов. Иными словами, он тут не ко двору. Отец, неужели ты не в курсе? Ты же, — Коннор язвительно фыркнул, — член городского совета.

Мистер Блессингтон не выдержал:

— Если уж так вышло, что вы, мистер Коннор, не стали вести этот разговор наедине с отцом, то позвольте поинтересоваться, откуда у вас такие сведения?

— Не ваше дело, магистр, — вежливо отозвался Коннор. — Но сведения точные.

— А что же Вашингтон? — нахмурился Шэй. — Он ведь тоже договаривался с Карлтоном!

— Ему можно, — серьезно произнес Коннор. — Во-первых, потому что он не проявлял пробританских взглядов; во-вторых, потому что отказался от власти и к черту никому не сдался. Э-э-э… Прошу прощения.

— А от меня-то ты чего хочешь? — хмыкнул мистер Кенуэй. — Чтобы я отправился в городской совет и нашел там заговорщиков?

— Чего их искать, когда личности известны? — ответил вопросом на вопрос Коннор. — Нет, мне нужна… иная помощь. Я не могу оставить Вашингтона. Мне нужно быть поблизости, если ему в голову придут какие-нибудь глупости. И меня никто заменить не в состоянии, потому что Вашингтон зеленеет, когда видит именно меня. Я отправил своих ребят следить за Клинтоном и вмешаться, если дело будет плохо, но празднование состоится в бывшем доме Вашингтона, а там, насколько мне известно, ваши, мистер Блессингтон, тамплиеры. Или агенты. Или кто они там. А поскольку мне неизвестны имена исполнителей…

— Почему не известны? — недовольно бросил Хэйтем. — Слишком грубая работа.

— Потому что в письме не был указан адресат, — пояснил Коннор. — А перехватывая письмо, мы заранее попрощались с возможностью узнать, кто он. Если поможешь, я отдам письмо тебе — и у тебя будет официальная возможность призвать заказчиков к ответу.

— Я могу подписать вам приглашение, мистер Коннор, — подумав, предложил Блессингтон. — Дождетесь официальных объявлений от Вашингтона — и можете прибыть на званый вечер на Ричмонд-Хилл.

— Не факт, что я успею, — Коннор задумался. — Но лишним не будет. Туда ведь и Вашингтон наверняка отправится после беседы с британцами… Это же его бывший дом.

— Мы позаботимся о том, чтобы мистера Клинтона не убили раньше времени, — усмехнулся Хэйтем. — А ты позаботься о том, чтобы твоих агентов в округе не было. Иначе мы можем случайно убить кого-то из них.

— Хорошо, передам, — вздохнул Коннор. — Не то чтобы мне очень нравился Клинтон, но это плохое начало для самоуправления — убирать неугодных пулей, а не голосованием. Да и хозяйственник из Клинтона неплохой, а от губернатора большего не требуется.

— Тогда, пожалуй, пойду, — Блессингтон посмотрел вслед едва виднеющимся кораблям и повернулся, оценивая возможность побыстрее выбраться из толпы. — Приглашение для вас будет у привратников, вам нужно будет только назваться. А если вас не пропустят, то это будет значить, что все пошло кувырком.

— Я найду способ пробраться, — хмыкнул Коннор. — Спасибо, магистр.

У Хэйтема было очень красноречивое выражение лица, но Роберт ушел, а Коннор устало вздохнул и повернулся к заливу. И проговорил, ни на кого не глядя:

— Здесь все кричали про угнетателей, а я видел, как на Бэттери-стрит торгуют чернокожими людьми. В день, который должен был стать началом нового мира. С равными правами для всех.

Хэйтем приподнял бровь:

— А что тебя удивляет? В такой день в городе собирается уйма обеспеченных людей, самое время торговать чем-то дорогостоящим.

— Не делай вид, как будто ты не понимаешь, о чем я говорю, — засопел Коннор.

Шэй закатил глаза и не сразу нашел слова, а вот у Хэйтема реакция была лучше:

— Не я ли говорил тебе, что свобода для одних означает угнетение для других? Альтернатива — крепкое управление, которое позволит выдавать столько свобод и возможностей, на сколько есть сил и средств. Но ты хотел демократии. Вот она.

— Демократия должна быть для всех, — упрямо возразил Коннор. — И для чернокожих, и для краснокожих.

— Для женщин еще, — подсказал Хэйтем. — Но ты же должен понимать, что нельзя так просто «взять и разделить»? Люди просто не готовы к такому. На любое подобное начинание уходят годы. И это в том случае, когда есть средства обеспечить реформы и возможности бороться с теми, кто не захочет их поддержать. Задумай ты сейчас освободить рабов — и будет так, как в Луизиане. Или того хуже. На улицы выйдут все те, кому ты нанесешь этим ущерб. А рабы… Они даже не станут бороться за свою свободу, потому что на одного такого, как Адевале, приходится сотня тех, кого пугает возможность оказаться один на один с обществом, где их презирают. Ведь ты же не можешь в один миг изменить общественное мнение?

— Конечно, — буркнул Коннор. — Лучше сидеть на месте и ничего не делать. Северные штаты уже готовы отказаться от рабовладения.

— Ну что ж… — задумчиво протянул Хэйтем. — Может, так будет и лучше. В любом другом случае я бы сказал, что экономика рухнет, но поскольку «рухнуть» тут нечему, возможно, добиться этого сейчас будет довольно разумно. К южным штатам это, правда, не относится. Там все капиталы построены на плантациях.

Коннор резко отвернулся от неспокойной глади залива и, взглянув на Шэя, произнес: