Шэй видел, что простой и бесхитростный вопрос отчего-то вызвал у Хэйтема волнение — тщательно скрытое, но… Но мистер Кормак знал любовника лучше, чем кто-либо в мире.

— А у испанцев — Гибралтар, — с досадой выдохнул мистер Рутлдеж — и было видно, что он не впервые об этом говорит. — Испанские представители не принимают участия в переговорах, поскольку среди их требований к союзникам — вести победную войну до захвата Гибралтара.

Мистер Блессингтон нахмурился и напряженно произнес:

— Может быть, я не столь талантливый политик, как вы, Эдвард, но зато я военный, и мне решительно непонятно, как Америка должна помочь испанцам захватить Гибралтар, если Британия не хочет его отдавать. Если мне не изменяет память — а она мне не изменяет, то это полуостров или остров на юге Испании. На другой стороне земного шара от Америки. Все, что мы можем сделать для Испании — это выделить ей земли, которые мы в состоянии хоть как-то контролировать. Вопрос со своим полуостровом Испания, на мой взгляд, должна решить с Британией сама.

— Зря мы вообще связались с испанцами, — вздохнул Тёрнер. — Пользы от них было немного, а теперь целая схема рушится из-за какого-то острова, да еще и у черта за пазухой. Простите, господа.

— Не зря, — возразил Хэйтем. — Это третья сила, полезная одним только своим наличием. Если бы не было Испании, неизвестно, какие требования бы выдвинула Франция. У меня есть идея, но она довольно… смелая.

— Я готов овацией встретить любую идею, связанную с Испанией, — бескомпромиссно заявил мистер Рутледж. — Все свои дипломатические предложения я уже исчерпал, и мне кажется все более интересной мысль о том, чтобы заключить союз с Францией против Испании.

— Почти это я и предлагаю, — фыркнул Хэйтем. — Мы с вами беседуем о политике, но решение нужно принимать уровнем выше. Предлагаю через де ла Серра вложить в голову де Верженна мысль о возрождении плана по созданию барьерного индейского штата. Это было… минуту… в 1763-м году. Может быть, помните Прокламацию Георга, которая наделала столько шума?

Шэй попытался вспомнить, но в голове было пусто. Это было время начала охоты за Шкатулкой, время тяжелых поисков и сбора крупиц информации… А из Америки тех лет вспоминалось только то, как Хэйтем впервые позволил ему поселиться на время «побывки» в хозяйской спальне, а не мотаться в безликую гостевую комнату.

Хэйтем поймал взгляд Шэя и слегка усмехнулся, сощурившись:

— Если не помните или, — он перевел взгляд на Эдварда, — были слишком юны, чтобы это помнить, то я просто поясню, что после франко-индейской войны между Францией и Британией велись переговоры о создании штата, полностью населенного индейцами, с ограничением на въезд туда колонистов — для естественного разграничения интересов.

— Вы уверены, что это хорошая идея? — с запинкой уточнил мистер Блессингтон. — Я доверяю вашему мнению, но…

— Вы не дослушали, — упрекнул его мистер Кенуэй. — Такая… барьерная территория — это сплошная головная боль, но если грамотно подать информацию… Это не только трудности, но и исключительные права на ценные меха, кожи и прочее. Думаю, де Верженн охотно ухватится за идею создать такой штат и передать под контроль Испании, поскольку со стороны Франции это сплошная выгода: избавление от неудобных аборигенов и территориальная уступка союзнику. Испании это, конечно, не понравится. А кому бы понравилось? Америке такой план тоже невыгоден. Это значительные территориальные потери, а кроме того, идет вразрез с громкими лозунгами о свободе. И это даст Америке полное право обратиться к Британии напрямую, потому что напрямую всегда можно достичь более выгодных условий — без посредников. А вот это уже не понравится и Франции, и Испании, и тогда Америке будет достаточно предложить чуть более приемлемый, чем барьерный штат, план — и Испания примет его безоговорочно, чтобы не потерять выгод. А Франция никуда не денется, она истощена войной не меньше, чем мы — и при этом гораздо уязвимей для Британии, потому что до нас — месяц морем, а до них — меньше часа.*

— Рискованно, — задумчиво пробормотал Эдвард. — Но если заручиться поддержкой великих магистров…

— Это я могу вам обещать, — твердо ответил мистер Кенуэй. — Если бы у меня были выходы напрямую к ложам в Испании… Но, к счастью или к сожалению, у меня их нет, а расстояние помеха не только Британии. Но в таком плане есть и еще один плюс — уже только для нас. Джозеф Брант был в свое время ярым сторонником барьерных территорий, так что если всколыхнуть эту заводь заново, то он поостережется агрессивно действовать до конца переговоров, а после их завершения ему — как и прочим пробританским племенам — ничего не останется, как принять условия мира.

— А если план провалится? — прямо спросил Блессингтон. — Что мы теряем?

— Мы теряем поддержку Испании, — как-то слишком ровно произнес Хэйтем. — Это, в общем-то, не беда. Гораздо хуже то, что если Испания перестанет быть дружественной Америке, то она постарается стрясти с Конгресса долги на самых невыгодных условиях, а для нас все-таки финансовая составляющая сейчас приоритетнее территориальной. Так что было бы лучше, чтобы не провалился.

— А мне нравится, — выразил свое мнение Тёрнер. Интриговать он любил не хуже Хэйтема. — А особенно нравится то, что мирный договор фактически заключается между тремя странами: Америкой, Францией и Британией. Испанией в любой момент можно пренебречь, а еще всегда можно сдать на попятный. Хороший план, ясный и четкий.

Ясный и четкий? Шэй посмотрел на соратника муторно. Он никогда не понимал, как понос венецианского дожа влияет на цены на балтийский лес, однако мистер Рутледж выглядел хоть и задумчивым, но вдохновленным, а мистер Блессингтон не возражал.

— Ну что ж? — Хэйтем оглядел собрание. — Если мы все обсудили, то можно заканчивать.

— Заканчивать, — нервно хмыкнул Блессингтон. — Да мы тут такого наобсуждали, что все только начинается. Но я действительно предлагаю немного отвлечься и отдохнуть. Завтра мы все разъедемся: я в Вирджинию, а потом, вероятно, в Чарльстон, Эдвард — в Филадельфию, остальные, надо полагать, в Нью-Йорк…

— Если будете в Чарльстоне, Роберт, — немедленно вскинулся Эдвард, — прошу, загляните ко мне. В мой дом. Я получаю отчетность, по которой вижу, что дела идут превосходно, но на бумаге и на самом деле — разные вещи. И еще меня интересует, как растет мой сын. Самый старший. Наличие и количество прочих моих отпрысков меня не слишком интересует.

— Если буду, непременно, — заверил товарища мистер Блессингтон.

Но тут внимание Эдварда отвлек Тёрнер — он пил уже холодный чай и, кажется, ни капли этим не тяготился. Шэя занимало другое. Мистер Тёрнер, отчитываясь, всегда был суховат и методичен. На его лице редко отражались какие-либо эмоции, и если что-то подобное проявлялось, то это были тревога или озабоченность, сосредоточенность или слабая ирония. Заинтересованность — не деловую, а неподдельную — Шэй, пожалуй, видел впервые. Видно, мистер Тёрнер устал работать в недружественной организации, а близость избавления и предстоящие интриги будоражили его, поскольку он обратился в мистеру Рутледжу явно с интересом личным:

— Мистер Рутледж, я понимаю, что начинать наработки по Александру Гамильтону мне пока нельзя, чтобы не навести членов Братства на мысли, но мне бы хотелось узнать, какие сведения потребуются в первую очередь? Я бы мог присмотреться к судоходным компаниям или финансовым учреждениям, если мне доведется там бывать по долгу службы главнокомандующему.

Что ответил Эдвард, Шэй не услышал, потому что сидящий рядом с ним Хэйтем довольно звучно произнес, явно отвечая на вопрос:

— Это не так сложно, поверьте мне. Вам было бы неплохо навестить Чарльза, однако я понимаю, что поездка туда и обратно займет у вас время, которого может быть очень мало. Кто знает, что сейчас происходит в Париже? Возможно, прямо сейчас делегаты подписывают предварительное мирное соглашение.*

Молодой великий магистр слабо улыбнулся: