— Бросьте, Эдвард, — Хэйтем снова поморщился. — У вас найдутся более важные дела, чем бесконечные счета и обязательства. Полагаю, следует привлечь к делу мистера Гамильтона.

— Почему именно его? — цепко уточнил Блессингтон. — Он хваткий и мог бы быть лоялен Ордену, но его близость к Вашингтону заставляет меня сомневаться.

— И тем не менее именно близость к Вашингтону обеспечит ему иной кредит — кредит доверия, — возразил Хэйтем. — Но вы правы, это не столь важно. Я поделюсь рассуждениями, а вы решите, стоит ли ими пользоваться. Гамильтон мог бы быть лоялен Ордену, поскольку его позиция много разумнее, чем у большинства прихлебателей Вашингтона. Гамильтон тяготеет к британской модели власти, хотя и боролся за независимость колоний. С такими взглядами ему не грозит оказаться на самой верхушке власти, но, как вы отметили, он хваткий, а значит, не откажется от возможности сосредоточить в своих руках иную силу.

— А обеспечение? — напомнил Шэй.

— Судоходные компании, недовольные отсутствием стабильной валюты, — начал перечислять Хэйтем. — Ссудные кассы, недовольные отсутствием гарантий. В конце концов, Нью-Йоркский городской совет, в котором я без особого труда могу провести почти любую инициативу… Полагаю, наиболее перспективным направлением будут жилищные ссуды — на освобожденных землях начнут активно отстраиваться, и как раз примерно года хватит, чтобы получить первые доходы с ферм.

— Может, это и неплохо, — мистер Рутледж наконец перестал сводить тонкие брови и слегка улыбнулся. — В Конгрессе многие рассуждают о том, что в британском Парламенте господа лорды получают дивиденды и спокойно работают сессию за сессией, а не вынуждены то и дело ездить по стране с необходимостью утрясать финансовые вопросы. Долг, конечно, неподъемный… пока. Однако, думаю, мы можем попробовать капитализировать около миллиона долларов… И посмотреть, к чему это приведет.

— Когда будете продавать акции, постарайтесь, чтобы их количество было… контролируемым, — добавил мистер Кенуэй. — После того, что Конгресс учинил с «колониальными билетами», никакого доверия этим конгрессменам у меня нет.

Мистер Блессингтон помолчал, а потом вздохнул:

— До вас, мистер Кенуэй, нам далеко. Но масштаб потрясает. И это выгодно в стратегическом смысле. Когда война закончится, шпионская организация мастера-ассасина потеряет большую долю своего влияния, хотя и останется угрозой, а вот деньги… Деньги всегда были лучшим рычагом для управления.

Мистер Кенуэй покачал головой:

— Этого мало. Миром всегда правят информация и деньги. И даже если сосредоточить в своих руках что-то одно, нельзя забывать о другом.

— А я так скажу, — вдруг вклинился мистер Дербишир. — Мы академиев не кончали и деньги только в виски вкладывали, но если чего-то нельзя скрыть, то надо, чтобы было чего сказать. Вот если тебя по пути, извиняюсь, из кабака ловит патруль, тебе есть чего сказать? Нечего! А значит что? Значит, надо так наврать, чтобы слезу пустили и денег дали от того, какой ты несчастный человек.

Шэй переварил эту глубокую мысль первым:

— А наш соратник дело говорит. Если бороться с «Кольцом Калпера» напрямую нельзя, то нужно иметь надежный источник дезинфомации. И не один, чтобы не вычислили. Мистер Тёрнер, такая деятельность должна быть вам по плечу.

— Это тем более хорошо в том смысле, что вам, Эндрю, отлично знакома система «Кольца Калпера» изнутри, — добавил Хэйтем. — Но не пытайтесь подготовить что-то заранее, чтобы… Вы понимаете.

— Конечно, — Тёрнер кивнул. — Если мои приготовления заметят, то на снисходительность ассасинов я уже могу не рассчитывать.

— Если мы решили вопросы местного значения… — начал было Блессингтон, но Хэйтем возразил:

— Прошу прощения, великий магистр, но один вопрос остался нерешенным. Соискатели, которых вы, Эдвард, отправили в Нью-Йорк. Так получилось, что мне пришлось подхватить упавшее знамя, и я сам принял отчетность у каждого.

— И что же? — немедленно заинтересовался мистер Рутледж. — Они оправдали ваши ожидания?

— И да, и нет, — Хэйтем слегка улыбнулся. — Все трое получили разную информацию, и каждый был отправлен ее проверять. Один из них добросовестно выполнил задание, это мистер Уильям Сетон. Второй справился, однако привлек к своей деятельности внимание, и я сомневаюсь в нем, однако полагаю, что обстоятельства могли оказаться неблагоприятными, так что следует… присмотреться. А вот третий, Эдвард, меня не устроил абсолютно. Задание он выполнил отлично, однако не замедлил воспользоваться полученными сведениями в личных целях. Это скверное начало для деятельности, но я не стал ничего предпринимать. Очевидно, что уважаемый член Конгресса не работает на противоположную организацию, но оставлять так дело нельзя. Я не хотел привлекать внимание к его поездке в Нью-Йорк, так что вам следует вызвать его обратно в Филадельфию и решить вопрос деликатно.

— М-м-м… Неприятно, — скорбно вздохнул мистер Рутледж. — А ведь, казалось бы, на проверку каждого я потратил по несколько месяцев…

— Люди познаются в делах, — хмыкнул Хэйтем. — Надеюсь, у вас не возникнет трудностей с решением вопроса?

— Не возникнет, — Эдвард еще раз вздохнул. — В конце концов, с каждым может приключиться сердечный удар.

— Протестую, — проскрипел мистер Тёрнер. — Не знаю, про которого из оставшихся двоих речь, но оба слишком молоды для подобного, особенно если ранее не проявлялось симптомов. Напомните мне в конце собрания, я поделюсь с вами составом, в действии которого самый опытный врач определит «стыдную» болезнь.

— Неплохо, — хмыкнул Шэй.

— А стыдную — это какую? — довольно громким шепотом поинтересовался у него мистер Дербишир.

— Которые от баб, — четко объяснил ему мистер Кормак и перевел взгляд на Хэйтема.

— Франция и Британия, — призвал всех к порядку Блессингтон. — Эдвард?

— Здесь, — фыркнул мистер Рутледж. — Что ж, давайте разбираться. Самое главное — то, что в Париже активно ведутся переговоры о перемирии. С нашей стороны там присутствуют мистер Франклин и мистер Генри Лоуренс, отец недавно погибшего Джона Лоуренса…

— Мистер Франклин отлично подкован в дипломатии, а мистер Лоуренс большей частью отвечает за будущую карту континента, — пояснил Хэйтем, перебив. — Мсье де ла Серр писал, что это выглядит почти забавно: то, как они пытаются перещеголять друг друга в требованиях, а представитель Британии, уважаемый лорд Освальд, мечется между изумлением и унынием. Судя по тому письму, что я получил около двух недель назад, переговоры близки к завершающей стадии.

— Но ведь это еще не заключение мира, — напомнил мистер Рутледж. — И Конгрессу предстоит одобрить предварительный договор.

— Надеюсь, это произойдет быстрее, чем ратификация Статей Конфедерации, — хмыкнул Хэйтем.

— Я переписываюсь с мистером Лоуренсом… — кивнул Эдвард. — И полагаю, что требования о разграничении торговли и территорий… не лучшим образом будут приняты в Парламенте.

— Об этом я уже позаботился, — возразил Хэйтем. — Великий магистр Коуэлл писал, что примет деятельные меры к тому, чтобы перемирие было принято со стороны Парламента. Если, конечно, в нем не будет очевидно неисполнимых требований.

— Я переписываюсь с герцогом Портлендским, — возразил мистер Рутледж. — Конгресс делегировал мне обязательство… подготовить почву и рекомендовал его как одного из самых прогрессивных в отношении Америки членов Парламента. И по словам герцога, Парламент сейчас просто не догадывается в полной мере, чем станет для Англии любой мирный договор. Многие так и не осознали, к каким последствиям приведет эта война.

— Будет сюрприз, — фыркнул Шэй.

— Главное — чтобы подписали, — цинично сощурился мистер Тёрнер.

— Вспомнят, как живет народ, — поддержал мистер Дербишир. — Крестик на бумажке поставил — и уже без штанов.

— А что Испания? — требовательно осведомился мистер Блессингтон. — Переговоры между представителями Америки и Англии ведутся в Париже, следовательно, граф де Верженн и король Людовик прекрасно осведомлены и не упустят своего. Мистер де ла Серр, судя по словам мистера Кенуэя, и вовсе имеет возможность насладиться этим, как на спектакле. А кто представляет интересы Испании?