Шэй повернулся и проследил за взглядом. Котенок, оказавшись предоставленным самому себе, конечно, в кресле сидеть не захотел. Слез на пол и теперь невероятно деловито исследовал новую территорию. Точнее, крался по ковру на полусогнутых лапах, напряженно вытянув хвост.

— Это… Это кот, — запнулся Хэйтем, но быстро обрел уверенность. — Будет точнее, если я скажу, что это подарок от Шэя мне на Рождество.

— Вот как, значит? — Чарльз усмехнулся. — Молодец, Кормак, сэкономил. Ишь, крадется! На ассасина похож.

— А есть что-то, — фыркнул Шэй, оглядев котенка. — Только капюшона не хватает. И опыта держаться в тени.

— Ничего, это он быстро освоит, — «успокоил» его Хэйтем. — Скоро будет и держаться в тени, и атаковать с воздуха, и еще чему только ни научится.

— Ну, правильно, — рассудительно согласился Чарльз. — Одного ассасина вы уже вырастили, не можете теперь, наверное, иначе.

— Не болтай ерунды, — фыркнул Хэйтем, и уголки его губ слегка подрагивали в скрытой улыбке. — Шэй, напоминаю: есть кот должен на кухне, а спать — здесь. Не смей кормить его со стола.

Шэй согласно кивнул, но обещаний на всякий случай давать не стал. Чтобы никто на слове не поймал.

За дверью уже послышались голоса горничных, и Хэйтем вспомнил о роли хозяина дома.

— Садитесь, — махнул он рукой. — Сейчас принесут напитки и закуски, а индейка поспеет немного попозже, где-то через полчаса.

Марта и Дороти, смеясь и перебрасываясь шутками, притащили по целому подносу и шустро начали расставлять все это добро по столу. Мистер Ли хлопнул себя по лбу и выставил на край стола две бутылки — рома и шабли. И несколько неловко пояснил:

— Теплые. У сердца нес.

— Ничего, льда хватает, — прощебетала Марта и заинтересованно стрельнула глазами — юной ее уже было не назвать, но она все еще была не замужем.

Но в отличие от Энни, ей Чарльз комплиментов рассыпать не стал — видно, догадывался, что это опасно.

Шэй устроился по правую руку от Хэйтема, удовлетворенно кивнул, когда Дороти наполнила его бокал, и хищно оглядел стол. От вкусных запахов в животе уже давно пели киты, и сейчас хотелось сожрать все и сразу.

Мистер Ли отдал должное ветчине — причем ел жареную с сырой, как бутерброд. Шэй избрал обещанные устрицы. Во-первых, хотелось; во-вторых, лед под ними быстро растает, и вкус будет уже не тот. К устрицам шел соус с лимоном и имбирем. На вкус Шэя, этот соус даже рядом не варился с тем, красным, с южных островов, но туземцы раскрывать секретов не желали.

Самому мистеру Кенуэю предоставили сырную тарелку, от которой мистер Кормак благоразумно держался подальше. Хэйтем еще три недели назад торжественно пообещал, что носками и мертвецами вонять не будет, но Шэй все равно не спешил ознакомиться с богатствами вкуса и аромата.

Однако сейчас пахло как будто бы неплохо. Резковато, конечно, но не зато не тухлятиной. Шэй попытался разнюхать что-то в мешанине запахов и пришел к выводу, что пахнет грибами, сливками, орехами, известняком… и даже, кажется, сыром!

— Желаешь? — Хэйтем заметил его интерес и предложил деревянную шпажку с насаженным на нее ломтиком чего-то насыщенно-оранжевого цвета.

— Нет, спасибо, — вежливо отозвался Шэй и полюбопытствовал. — А что это? Похоже на глину.

— Чеддер, — коротко бросил Хэйтем. — Как раз его купить нетрудно, пока здесь хватает британского снабжения. Французский камамбер достать было трудней.

— Чеддер и камамбер я видал и даже ел, — вдруг заметил Чарльз. — А вон то, плесневелое — это что? Рокфор?

— У рокфора голубоватая плесень, — осуждающе глянул на него мистер Кенуэй. — А то, на что ты указываешь, это всего лишь зеленые листья, которые добавляют в молоко перед закваской. Сорт называется «дерби», а зелень — шалфей и шпинат.

Шэй припомнил, как был вынужден после ранения питаться травой, и не удержался:

— Я думал, это добровольно никто не ест.

— Благородный сыр с богатой историей, — поддел его любовник. — Его изобрели в английском графстве Дербишир…

— Точно, как наш Дербишир, — перебил его Шэй. — С прозеленью и воняет.

— Да не так уж и воняет… — пробормотал Чарльз. — Помнится, когда я еще жил в Честере, была у меня одна фифа… Зонтики, туфельки, бла-а-агородные сыры. Я раз к ней в гости пришел, а потом прочихаться не мог — от сыров и духов. Тогда-то молодой был, крепкий… Сейчас бы, наверное, и вовсе копыта откинул.

Шэй искоса глянул на Хэйтема и ляпнул:

— А я ничего, живой пока.

— А я тебе и не «фифа», — парировал Хэйтем. — Шэй, иногда лучше молчать, будешь казаться приличным человеком.

Шэй предпочел не развивать тему и действительно отдал должное устрицам. Раскрыл раковину, капнул на моллюска лимонным соком и, жмурясь от удовольствия, разжевал. Чарльз ухмыльнулся:

— Кто бы говорил. Хуже благородных сыров только эти… склизкие. И, кажется, еще живые, да?

— Да, — Шэй кивнул и облизнулся. — То есть на блюде живые, потом уже нет.

— Само собой, — критически бросил Хэйтем. — Чарльз, вроде бы из нас всех англичанин с родословной — именно ты, так почему же у тебя самый лучший деликатес — это безбожно сожженный кусок мяса?

— Потому что крови мне и в жизни хватило, — хмыкнул друг в ответ. — А мясо должно быть готовым, это я пуговок сырым кормлю.

Он демонстративно вскинул голову, промокнул губы салфеткой и переключился на тартинки с икрой. И, даже не прожевав, указал подбородком на мольберт:

— Лучше расскажи, как у тебя продвигаются рисовальные труды. Вижу, делаешь успехи?

— Относительно, — осторожно откликнулся Хэйтем, придирчиво оглядев незаконченный натюрморт. — Мне не нравятся результаты, но я достаточно терпелив, чтобы понимать, что умение не приходит за пару месяцев. Это долгий и кропотливый труд.

— Ничего себе, не приходит, — Чарльз явно удивился. — Это же настоящая картина, только недорисованная. Как по мне — ты уже художник. Шэй тоже, поди, разве что что-то непристойное изобразит.

— Ты слишком высокого обо мне мнения, — фыркнул Шэй. — Даже если я захочу изобразить что-то неприличное, далеко не факт, что зрители поймут, что это. Зато я умею рисовать капусту.

— Помнится, звал я одну красавицу на этюды, когда еще в колледже учился, — мечтательно протянул Чарльз. — Но ничего не вышло, потому что она захотела посмотреть, что я нарисовал. В общем… глупо получилось.

— Неужели ты попытался изобразить ее? — заинтересовался Хэйтем.

— Э-э-э… Нет, — мистер Ли усмехнулся в усы. — Мы рисовали один и тот же пруд, но у нее на холсте была блестящая водная гладь и премилые кувшинки, а у меня грязюка какая-то получилась. Она так хохотала, что я с ней больше дел иметь не захотел. И назло познакомился с ее подружкой… С Ханной.

Как мистер Ли ни старался, все равно было видно, что воспоминание его опечалило. Хэйтем немедленно бросился его отвлекать, вовлекая в разговор об искусстве, а Шэй, убедившись в том, что любовник занят, стянул со стола кусок ветчины и опустил руку под стол. Пришлось довольно долго ждать, пока котенок, дрейфующий по комнате, сообразит, что к чему, но через полминуты Шэй почувствовал, что ветчину из руки просто вырвали. Под столом раздалось шуршание и чавканье.

Мистер Кормак тревожно глянул на любовника, но тот и сам увлекся разговором. Самое время было стянуть еще кусок — и Шэй моментом воспользовался. Зверюга под стулом так неистово схватила еду, что укусила за палец. Мистер Кормак наклонился как можно более непринужденно и шлепнул нахальную мордочку, чтобы не смел кусаться.

И следующий кусок выдал только через пару минут — на свой страх и риск, между прочим, поскольку разговор Хэйтема и Чарльза быстро себя исчерпал. Мистер Ли очевидно не выдерживал конкуренции, и сказать ему было нечего.

Тем временем обещанные полчаса, очевидно, минули, поскольку в дверь протиснулась раскрасневшаяся Энни с подносом. Она уже была в нарядном платье, а на груди поблескивала нитка жемчуга — подарок мистера Галлиани. На подносе исходила паром и волшебным ароматом индейка. Этот запах мгновенно заглушил и чеддер, и камамбер.