В дверь снова постучались, и Энни лично заглянула в кабинет:

— Мистер Кенуэй? Мастер Коннор давно ушел. Может быть, подать чаю?

Хэйтем мельком глянул на ополовиненный стакан вина в своей руке и отказался:

— Благодарю вас, мисс Энни, не нужно. Распорядитесь, чтобы мистер Галлиани принес в нашу ванную несколько ведер воды. Два — горячей, остальные — холодной.

— Конечно, — женщина слегка поклонилась. — Может быть, для вас это будет важно… Мистер Галлиани зачем-то дал мастеру Коннору золотой фунт. И молчит, словно воды в рот набрал.

— Если мы узнаем, что произошло, непременно расскажем, — обещал Хэйтем. — Спасибо.

Экономка исчезла, а Шэй хмыкнул:

— Наверняка Руджеро продул какой-нибудь спор.

— Тоже впредь наука будет, — Хэйтем усмехнулся.

И потянулся рукой к стакану в руке Шэя. Шэй отдал емкость без сопротивления, хотя и несколько досадовал — любовник мог бы и предупредить, что довольно, а теперь было немного обидно. Но Хэйтем молча наполнил стакан до краев, потом повторил операцию со своим. И усмехнулся:

— Выпьем за Орден?

— Выпьем, — энергично согласился Шэй. — Мы больше не тамплиеры, да направит нас Отец Понимания.

Он потянулся за стаканом и ненароком задел локтем тонкую стопку бумаг на самом краю. Бумаги были старыми, да и их на столе осталось немного, и надо же было именно теперь… Но додумать Шэй не успел, потому что увидел, что из-под каких-то отпечатанных литерами отчетов вылетел листок с рисунком. Мистер Кормак машинально придержал локтем остальные листы и подхватил рисунок прежде, чем Хэйтем успел запротестовать. А развернув к себе, удивленно приподнял брови. С листка на него смотрело его собственное лицо — только лет на десять моложе.

Шэй не глядя подхватил стакан, отпил и спросил:

— Это ты..?

Рисунок был карандашным и несколько небрежным, но художнику удалось ухватить то самое, что делало лицо живым. Сорокалетний Шэй на портрете явно был чем-то доволен.

— Нет, это ты, — отрешенно вздохнул Хэйтем, поняв, что отнять листок не удастся.

— А когда?..

— Ты так задаешь вопросы, что я теряюсь, — мистер Кенуэй недовольно поморщился. — У тебя такое лицо обычно в постели… после. И еще тогда, когда тебя… гладят по волосам. Верни на место.

— Ну уж нет, — Шэй положил рисунок перед собой и оглядел более скептически. — Неужели я настолько… Хотя, плевать. Хэйтем, почему ты не рисуешь? У тебя же здорово получается! Я помню, как ты разрисовывал бумажные украшения вместе с Коннором на Рождество, но это ничто по сравнению… с этим.

Мистер Кенуэй еще более недовольно произнес:

— У меня нет на это времени. Когда в детстве у меня проявился талант к рисованию, мой отец, Эдвард Кенуэй… нанял мне учителя, хотя и удивлялся, откуда у меня такое взялось. Я брал уроки недолго — меньше года. Потом случилось то, о чем ты знаешь, и последующих моих наставников не интересовало мое умение рисовать. Я впервые вернулся к этому именно тогда, когда разрисовывал рождественские украшения для Коннора.

— Теперь у тебя будет время, — жестко заявил Шэй. — По крайней мере, его будет больше. Мы наймем тебе учителя.

— Ты не в себе, — фыркнул Хэйтем. — Неужели так поразила моя «гениальность»? Мне пятьдесят пять, Шэй! Какой учитель?

— Самый лучший, какого можно найти в Нью-Йорке, — без сомнений откликнулся мистер Кормак. — А будет надо, выпишем из Англии или Франции. Меня никто никогда не рисовал, Хэйтем! И у моей семьи не было портретов… Я хочу.

Мистер Кенуэй безукоризненно изящно отпил из стакана и явно успокоился:

— Ну, раз вы хотите, мистер Кормак… Никогда не мог отказать вашим желаниям.

Шэй немедленно услышал в этом что-то… завуалированное и с интересом поглядел на любовника. И тут, как нельзя кстати, появилась Энни.

— Ванна готова, господа. Я перестелила постельное белье и положила грелку.

— Спасибо, — Хэйтем благодарно склонил голову. — На сегодня вы свободны, мисс Энни.

Шэй в несколько глотков допил вино — так, что аж в груди больно стало — и поднялся. Хэйтем просто отставил недопитый стакан на стол.

Шэй чувствовал, что легкое вино, как ни странно, ударило по голове. Наверное, дело в том, что он давно не пил… А может, и в том, что, по словам доктора, острое малокровие при полном соблюдении рекомендаций не излечивается менее, чем за два месяца.

Путь по коридору до спальни показался безумно долгим, а еще Шэй с тоской думал о необходимости ополоснуться. И вроде бы только вчера мылся, но это же Хэйтем…

Однако мистер Кенуэй его мучить не стал. Поспешно разделся до нижнего белья и предложил:

— Ложись, Шэй. Я загляну в ванную и вернусь. И мы можем продолжить разговор… Если ты, конечно, еще не заснешь.

Шэй только кивнул, а сам преисполнился решимости дождаться. И дождался! Тем более что Хэйтем уложился в четверть часа, а вернулся… Шэй сглотнул и отвернулся. Вернулся мистер Кенуэй абсолютно обнаженным, даже без белья. Единственную свечу у изголовья Шэй не гасил, и в ее свете Хэйтем смотрелся просто потрясающе.

Кровать прогнулась под весом еще одного тела, и Шэй не удержался, потянулся к любовнику. За весь этот чертов месяц не было абсолютно ничего.

А сейчас Шэй чувствовал под ладонью горячую кожу и наслаждался. Даже если прогонит… Но Хэйтем не прогонял, а стоило склониться над ним, как сам надавил на затылок и поцеловал. Шэй целовал в ответ узкие, четко очерченные губы и чувствовал, как по спине пробегают мурашки.

Наконец воздуха перестало хватать, и Хэйтем отпустил, а потом и вырвался, тяжело переводя дыхание. Шэй оперся на подушку, а потом оттолкнулся и вытянулся рядом с любовником. Коснулся бедра ладонью, безбожно путаясь в покрывале, и окончательно убедился, что Хэйтем… воодушевлен.

На прикосновение к самому дорогому мистер Кенуэй среагировал чутко и остро, но Шэй слишком скоро заканчивать не спешил, а потому руку убрал, чем вызвал разочарованный вздох. Но стоило навалиться на любовника сильней, целуя и прикусывая кожу, как Хэйтем неожиданно возразил.

— Шэй… Нет.

Мистер Кормак отвлекся и вопросительно приподнял бровь — как это, «нет»?

— Доктор запретил тебе нагрузки, — ответил Хэйтем на незаданный вопрос. — Мы могли бы… То есть я мог бы… Ложись на спину.

Шэй вовсе не считал это нагрузкой, но спорить не стал. Если доктор велел на спине — так и черт бы с ним, какая разница. А плюхнувшись на спину, мистер Кормак рассеянно пришел к выводу, что в этот раз семейному врачу можно и сверху заплатить — за вкусную диету и возможность лениво принимать ласки.

Хэйтем медленно спускался губами по животу, но стоило ему обдать дыханием солнечное сплетение, как Шэй его поймал и приостановил. Кожа подреберья была еще слишком чувствительна, и ощущалось это… не слишком приятно.

— Шрам и без того чешется, — горестно объяснил он встревоженному любовнику. — А когда ты на него дышишь, так вообще.

Хэйтем явно успокоился и хмыкнул:

— Не смей расчесывать. Я постараюсь отвлечь.

Шэй хотел было непристойно пошутить, но не успел, да и шутка уже не выходила шуткой, потому что Хэйтем именно так и поступил — коснулся губами влажной головки, и о шраме Шэй уже думать не мог.

Хэйтем опустил голову ниже, распущенные волосы щекотно рассыпались по бедрам, но и это Шэя не отвлекало. Мистер Кормак блаженно прикрыл глаза и отдался умелому рту любовника. Хэйтем и сам тяжело дышал, и только это не позволило Шэю бездумно наслаждаться.

Мистер Кормак не слишком понял, что имел в виду Хэйтем, когда говорил об указаниях врача. Возможно, как раз такие ласки? Но Шэй помнил и то, что мистер Кенуэй зачем-то удалялся в ванную, и это наводило на мысли, что рассчитывал он на другое.

Шэй собрался с силами и отстранил любовника. Хэйтем вскинул голову, облизнул губы… Шэй приподнялся на локте и притянул его к себе, влажно поцеловал и многообещающе провел свободной рукой по спине. До задницы не дотянулся. А жаль, проверить предположение хотелось.