Мистер Кормак видел, что Коннор нахмурился, и проговорил так, словно что-то в душе прорывалось:

— Хэйтем прав, Коннор. Я считал, что Ахиллесу не место в Братстве, потому что Кредо не трактуют дословно.

— Что вы имеете в виду? — Коннор посмотрел уже не пытливо, как в детстве, а серьезно и прямо.

— То, что Кредо Братства — это не индульгенция и не оправдание всему, что ты делаешь, — закатил глаза Хэйтем. — То, что прежде, чем воспользоваться знаниями и силой, следует задать себе множество вопросов. И бездумно следовать за поколениями ассасинов Братства — такое же преступление против вашего Кредо, как и попытки Ордена навести в мире порядок.

— Когда другие слепо следуют за истиной… — вздохнул Коннор.

Шэй даже вздрогнул — раньше ему думалось, что он почти не помнит своего посвящения в ассасины, но когда Коннор произнес эти слова, ему вспомнилось необычно ярко. Интересно, как это выглядело для самого Коннора, когда его посвящал Ахиллес?..

Коннор не продолжил. Он тихо произнес:

— Я похоронил Раксота на холме. Там же, где лежит его семья. И все пришли проводить его в последний путь.

Шэй невольно вспомнил тенистую, заросшую поляну с двумя памятниками. Теперь там, наверное, стоит еще один, под которым навеки упокоился человек, который навсегда изменил жизнь Шэя Патрика Кормака, который сделал для него столько — плохого и хорошего. Шэй не мог не думать об этом. Когда-то Ахиллес выручил его, дал знания и умения; в конце концов, дал ему кров, еду, возможность выжить. Дал ему шанс внести свой вклад в историю. А потом Ахиллес стал для Шэя врагом, изощренным и безжалостным, которого он… пощадил. И этим решением запустил цепь событий, которая привела к тому, что сын Хэйтема — их общий сын — стал ассасином. Шэй не сожалел о смерти Ахиллеса и не радовался ей, но определенно испытывал облегчение. Эта история все-таки завершилась.

Коннор как будто почувствовал эти размышления, потому что поглядел на Шэя и закончил:

— Люди из деревни не знают про Братство. Для них Раксота навсегда остался «стариком с холма».

Помолчали. Шэй оценил тактичность любовника. Хэйтем мог бы сказать все, что думает про Ахиллеса, но не стал. И, разумеется, обошелся без фальшивых слов о сочувствии. Коннор поднял взгляд от стакана и неуверенно спросил:

— Что ты теперь собираешься делать, отец? Раксота когда-то рассказывал про те годы, когда ты вынудил его отойти от дел. Я не хотел, чтобы у тебя было так же.

Хэйтем поморщился:

— Не смей даже сравнивать. Ахиллес в свое время пользовался грязными методами, а когда проиграл, опустил руки и сам… опустился. Я себя ценю выше.

Коннор несмело улыбнулся:

— Я рад, что ты не сдался, отец. И все-таки, что ты теперь будешь делать?

— Пока не знаю, — Хэйтем пожал плечами. — Я никогда не жил мирной жизнью, так что только присматриваюсь.

Коннор опустил голову и растерянно произнес:

— Мне жаль. Правда, жаль. Ты когда-нибудь сможешь простить меня, отец?

Мистер Кенуэй с наслаждением отпил и усмехнулся:

— Мне ничто не мешало вышвырнуть тебя из дома, как только ты пришел.

Коннор засопел, но возжелал прояснить:

— Это значит… да?

— И ничто не мешает вышвырнуть сейчас, — фыркнул Хэйтем.

Шэй не удержался:

— Ты не радуйся, Коннор. Мне пару раз доводилось добиваться прощения твоего отца, и это очень, очень небыстрый процесс. И знай, что он будет тебе это припоминать всю жизнь.

— Это неважно, — решительно отозвался сын. — После того, как отец унес тебя из форта Хилл, я стоял и смотрел вам вслед. Я еще не все осознавал, но мне не хотелось верить, что… Я боялся, что потеряю и тебя, и отца.

— И поэтому ты рискнул сюда прийти? — Хэйтем даже слегка улыбнулся. — Не подсказывай ему, Шэй. Ты всю жизнь даешь ему дурные советы.

— Да, — ответил Коннор прямо. — Поэтому я и рискнул.

— Это было смело, — мистер Кенуэй внимательно оглядел отпрыска.

— Не более смело, чем твоя готовность выслушать, — с облегчением откликнулся Коннор. — И, наверное, самое время сказать, что у нас с Анэдэхи… У нас родились мальчик и девочка. Если хотите, вы можете съездить в Дэвенпорт. Тем более что… Ты сам сказал, отец, что присматриваешься.

— Пока я слишком нужен в Нью-Йорке, — туманно отозвался Хэйтем. — Но надеюсь увидеть внуков. Когда выберусь в Дэвенпорт или когда мисс Анэдэхи достаточно окрепнет, чтобы вместе с детьми добраться до Нью-Йорка.

Шэй спрятал лукавую улыбку в уголках губ. Мистер Кенуэй мог сколько угодно делать вид, что его не взволновало сообщение сына, но легкий румянец на бледных щеках и участившееся дыхание выдавали его с головой. И Хэйтем сразу это подтвердил, потому что не удержался:

— Твои жена и дети в порядке? Здоровы?

— Да, — с уже неприкрытой улыбкой кивнул Коннор. — Все хорошо.

— И как же назвали моих внуков? — Хэйтем, как показалось Шэю, тоже улыбнулся.

— Патрик и Дженнифер, как мы и собирались, — ответил Коннор. — Анэдэхи назвала их Теокнотати и Овискладжита.*

— А как это переводится? — полюбопытствовал Шэй.

— Мне больше интересно, кто из них мальчик, а кто девочка, — хмыкнул Хэйтем. — Это язык онейда?

— Да, — кивнул Коннор. — Ведь имена детям дает мать. Теокнотати — это… «Трудное время», «Борьба». А Овискладжита — «Белая птица».

— Красиво, — оценил Шэй.

— Мы еще их не крестили, — ляпнул Коннор. — Но собираемся. Отец Тимоти сказал, что готов в любое время, когда мы пожелаем. А еще они, хоть и близнецы, совсем не похожи друг на друга.

— Мисс Анэдэхи справляется с двумя детьми? — встревожился Хэйтем.

— А что, есть выбор? — уныло ответил Коннор вопросом на вопрос, а потом встряхнулся. — Я нанял рабочих, чтобы привели в порядок дом Раксота. Даже удивительно — неужели это буду делать не я?.. Когда там все закончат, Анэдэхи переедет туда, а тот дом, где мы жили, наконец-то достанется Годфри. Годфри и Терри попытались вернуть мне деньги, что я заплатил, но я отказался.

— А что не так с домом Ахиллеса? — попытался уточнить Хэйтем.

И Коннор понял:

— Когда Раскота умер, я нашел завещание. Я не знал, что оно существовало, но оно заверено в Бостоне. По нему дом и земли Раксота отходят ко мне.

Шэй не удержался от возгласа, а потом поддел сына:

— А, так значит, ты теперь богатый плантатор?

— Не плантатор, — сердито отозвался Коннор. — Но в общем… Да. Правда, пока очень много сложностей. Бумаги и счета Раксота в таком беспорядке… И он еще упрекал меня, что я неаккуратно веду гроссбух!

— Видимо, это чисто ассасинская черта, — задумчиво резюмировал Хэйтем. — Когда тебе, Коннор, после моей смерти отойдут мой дом и мои счета, тебе не придется мучиться. Там все аккуратно.

— Не говори так, отец, — Коннор помотал головой. — К тому же сейчас с наследством разбирается мистер Майлз.

Шэй обдумал услышанное и задумчиво протянул:

— А ведь когда нас не станет, Хэйтем, Коннор будет одним из самых богатых людей в Америке. Поместье Дэвенпорт, Кенуэй-холл, твое и мое состояние… Все отойдет к нему.

Коннор еще более сердито на него посмотрел, но Шэй не дал сыну высказаться, потому что подумал о другом:

— Хорошо, что имение отошло к тебе, Коннор. Теперь там все будет так, как должно было быть — тридцать лет назад.

— Я стараюсь, — Коннор прикрыл глаза. — Хотя это трудно. Надеюсь, когда война закончится, мне удастся помочь племенам ганьягэха и онейда. Я отправил письмо Матери Рода Анэдэхи и надеюсь, что она приедет посмотреть на правнуков. Анэдэхи с детьми я туда не отпущу, это слишком опасно.

Шэй только теперь начал осознавать, что Коннор — тот самый смешной мальчишка с косичкой и бусинками — сам стал отцом. Что его заботит безопасность любимой женщины, жены; и его детей. Что у него будет свой дом — тот самый, из которого когда-то сбежал ассасин-предатель Кормак. Это было странно, чертовски странно!

— А когда ты приехал, Патрик и Дженнифер уже родились?

Слова сорвались с губ сами. Коннор посмотрел на него и кивнул: