Потом появился Коннор. Сын рассказывал про артефакт и пытался расспрашивать про Шкатулку; делился откровениями. Сам Шэй тоже приоткрыл завесу тайны над своей многолетней миссией, но не рассказал ничего лишнего — при этих воспоминаниях подсознание молчало и не тревожилось.
Значит, что-то было и позже. Шэй смутно помнил, какие истории из юности рассказывал сыну, и был почти благодарен за то, что память милостиво затуманилась, отказываясь воскрешать детали. Но дальше? Он помнил, что по лестнице с Коннором спускались, поддерживая друг друга, и на свежем воздухе должно было стать полегче, но… Но, видимо, свежий воздух впрок не пошел, и вспоминались только какие-то обрывки, которые никак не складывались в общую картину. И все-таки что-то мучило, волновало…
— Хэйтем, — хрипло позвал Шэй наудачу — ведь слышал же вроде чьи-то шаги. — Хэйтем…
Совсем рядом раздался гулкий стук, и голос Коннора произнес:
— Отца здесь нет. Я принес тебе воды, Шэй. Тебе наверняка сейчас хочется.
Слабо сказано! Шэй усилием воли подтянулся на локте и разлепил ресницы. И вздрогнул. Эта комната… Как будто время повернулось вспять. В этой комнате Шэй когда-то жил — когда еще не имел права делить с мистером Кенуэем постель. Когда его допускали в спальню хозяина дома исключительно «для дела».
Руки и без того дрожали, а сейчас Шэй с трудом справился с тем, чтобы налить воды из графина в стакан. Горлышко брякало и звенело о край, и воду Шэй, конечно, расплескал. От первого же глотка стало полегче, зато появилось чувство, что он все еще пьян — как будто лишний спирт внутри подсох, а от воды «распустился» и заново начал проникать в кровь.
— Коннор, — все еще хрипло произнес Шэй. — Почему я здесь?
Голос окончательно осел, и в нем появились несчастные нотки. Сын со вздохом опустился в изножье кровати и ответил:
— Отец тебя сюда отнес. На руках, потому что на ногах ты уже не стоял.
— А почему сюда? — Шэй уселся и вперился в Коннора умоляющим взглядом, желая и не желая услышать ответ. — Почему не… не к нам? Это из-за того, что я перебрал?
— Не только.
Коннор отвел взгляд, и мистер Кормак только сейчас отметил, что тот выглядит еще хуже, чем вчера. Вчера он выглядел просто смертельно уставшим. Сейчас усталости вроде бы не было — видимо, отоспался, зато общий вид был так себе. Лицо бледное, губы бескровные и сухие, под глазами уже не тени, а мешки. Волосы перехвачены кое-как, но неизменная косичка над ухом никуда не делась; из одежды — только простые портки и рубаха, да еще кольцо Предтеч на пальце.
Впрочем, все эти наблюдения заняли Шэя разве что на миг. Он не помнил, чтобы его кто-то сюда нес, а по словам Коннора…
— Что еще? — Шэй постарался собраться, чтобы встретить новости лицом к лицу.
— А ты совсем ничего не помнишь? — сын, кажется, несколько смутился. — Может быть, лучше тебе поговорить сразу с отцом?
— Не лучше, — отрезал Шэй. — Я… Я должен знать.
— Ладно, — Коннор опустил глаза и твердо, даже как будто ожесточенно проговорил. — Я не собирался вообще-то проводить ночь в отцовском доме, но когда мы вышли из таверны, я почувствовал себя лучше, а вот тебя… Шэй, тебя окончательно развезло. Мне пришлось помочь тебе дойти до дома, и ни о какой маскировке речи не шло, так что если кто-то из Ордена или Братства следил за нами или за домом, то они могли наблюдать, как пьяный мастер-ассасин тащит пьяного мастера-тамплиера.
— Надеюсь, никто не следил, — вздохнул Шэй.
— Я тоже надеюсь, хотя причины быть могли, — безжалостно отрезал Коннор. — Ты впервые выбрался в город, а я как раз вчера прибыл. Но все это ерунда по сравнению с тем, что было в доме. Я хотел сдать тебя отцу и навестить вас в более подходящее время, но…
— Но? — Шэй чувствовал, что тот подбирается к самой неприятной части рассказа и вроде бы даже испытывает неловкость. За него. Уже от этого было стыдно. Что уж говорить про Хэйтема, для которого соблюдение приличий значит куда больше.
Коннор прикусил губу и выпалил:
— Отец увидел нас и начал ругаться. Говорил, что «в стаксель» — это «в стаксель», а не до состояния Дэйви Джонса. Ругался он большей частью на меня, потому что я был трезвее и мог воспринимать, а ты с трудом стоял на ногах. Но, видимо, как раз это заставило тебя взять себя в руки… Если это можно так назвать.
Тут Шэй что-то смутно припомнил и выдохнул:
— Я просто услышал голос Хэйтема, а он всегда действует на меня отрезвляюще.
— Лучше бы не слышал! — в сердцах выдохнул Коннор и поднял взгляд, глядя прямо и откровенно. — Потому что ты ты громко заявил, что я — в смысле, я, а не ты — ни при чем, что вина исключительно на тебе…
— И что в этом такого плохого? — ляпнул было Шэй, но Коннор не остановился:
— А потом предложил… Ох, да простит меня Атаэнсик… отсосать в качестве извинения. И упал на колени перед отцом. Я не знаю, был это жест мольбы или… ты собирался воплотить свои намерения в жизнь немедленно, но отец был в ярости. Он отвесил тебе пощечину и велел мне немедленно убираться к себе в комнату.
— Всемилостивый Боже, — выдохнул Шэй и прижал ладонь к лицу.
Что-то такое действительно вспоминалось, а прикосновение собственной ладони крайне чувствительно отозвалось на левой скуле. Рука у Хэйтема тяжелая, но Шэй вовсе не считал, что получил незаслуженно. Вот только что теперь делать?!
— Я решил, что в такой ситуации перечить отцу небезопасно, и постарался убраться побыстрее, — хмуро закончил Коннор. — Потом услышал шаги и подумал, что возможно, понадобится помощь, чтобы дотащить тебя до спальни, и выглянул, но отец так на меня посмотрел, что я предпочел переждать у себя. Очень хотелось прилечь, и я подумал, что так даже лучше — немного подремать, пока отец не ляжет. Подремал… Проснулся час назад. И нет, Шэй, я не знаю, где отец. В спальне его нет, а в кабинете заперто, но там всегда заперто.
Мистер Кормак чувствовал, что сердце в груди колотится быстро и гулко. Давно позабытое ощущение даже не страха, а ужаса и растерянности всколыхнулось в душе, и от этого становилось трудно дышать и мыслить. Для Хэйтема достаточно было бы того, что его любовник не мог добраться до дома своими ногами. То, что споил Коннора — могло бы послужить отягчающим обстоятельством. Но сцена в холле, которую Шэй помнил весьма смутно — неприемлема ни при каких условиях. И в этот логический ряд абсолютно вписывалось всё: и то, что Хэйтем не сдержался от того, чтобы ударить; и то, что не допустил в общую спальню; и то, что бесследно исчез, явно не желая объяснений и бесед. Оставалось только проверить, не дожидается ли капитана Кормака собранный кофр с вещами. Впрочем, как раз этим Хэйтем вполне мог пренебречь и просто выделить время на сборы.
— Спасибо, Коннор, — выдохнул Шэй. — Спасибо, что рассказал. Поступай так, как сочтешь нужным — можешь остаться или отправиться к своим… И, если что… меня всегда можно найти через «Морриган».
Коннор поднялся, но не ушел, а поглядел грустно и серьезно:
— Отец, конечно, злится, но он любит тебя. Я не буду мешать, но останусь здесь. Вдруг… Ну, мало ли? Что ты сейчас собираешься делать?
Шэй пожал плечами:
— Приведу себя в порядок и пойду искать Хэйтема. От опасности я никогда не бежал.
— Если что, тебя всегда примут в Братстве, — кисло пошутил Коннор и вскинул руку. — Я шучу, хотя, конечно, не время для шуток. Я буду у себя. Если встретишь Марту или Дороти, попроси принести мне кофе.
Дом как будто вымер. Шэй, наскоро ополоснувшись холодной водой (еще из таза попил), прошелся по дому, но не нашел не только Хэйтема, но и горничных, и экономки. Девушки, очевидно, попрятались, а Хэйтем… Поскольку жеребец по кличке Гефест был в деннике, никуда не делся, магистра Кенуэя можно было найти только в одном месте — в кабинете.
Шэй поймал себя на том, что нервно одергивает манжеты рубахи, и усилием воли взял себя в руки. Остановился на миг перед запертой дверью, медленно выдохнул и постучал.
Ответом ему была тишина, и Шэй даже засомневался, что внутри кто-то есть. Быть может, Хэйтем решил проветрить голову и прогуляться пешком? Шэй уже собирался было постучать еще раз для очистки совести, когда услышал ровный голос:
