— Ничего, — прочавкал Шэй. — Но бывают вкуснее.

— Я тебе потом еще конфеты мистера Беллса принесу, — пообещал Коннор. — Там другая тактика нужна. Сверху не слезть, приходится обходить его лавку со стороны заднего двора, где канава и собачья будка. Это трудно — собака, если что учует, начинает рычать, и мистер Беллс прибегает с палкой. Один раз я немножко замешкался, и он треснул меня по… по спине. Потом такой синяк остался! Но зато он меня не узнал, а я сумел удрать.

— Это тоже по-своему полезно, — пробормотал Шэй. — Обучение тактике, стратегии… Навыки-то полезные, но Хэйтем тебя отделает хуже мистера Беллса, если узнает.

— Отец меня не бьет, — покачал головой Коннор. — Но иногда — лучше бы бил. Он может запретить мне гулять на неделю. И ведь действительно не выпустит! Майкл говорил, что его отчим уже дня через два снимет запрет, а у Бриджит родители и дня не выдерживают, но только не мой! Иногда мне хочется заболеть.

— А что изменится, если ты заболеешь? — не понял Шэй.

— Ну, тогда отец сразу перестает придираться, — горестно вздохнул Коннор. — Сидит рядом, даже книжку может почитать. И рассказывает истории, очень интересные. Я вот иногда думаю, что лучше бы моим отцом был ты, Шэй. Тогда мы бы бегали наперегонки, а мистер Кенуэй приезжал бы на два-три месяца… и пусть бы ругался.

Шэй фыркнул:

— Нельзя так говорить о родном отце. К тому же, я тоже тебе почти отец. Мой отец тоже уходил в море и проводил там по полгода и больше. А я жил с теткой. Она никогда за мной не поспевала, а если все же ловила, то секла розгами. Или чем придется. Давай-ка домой, а то опоздаем к завтраку, и Хэйтем будет ругаться и на тебя, и на меня.

Шэй первым оттолкнулся, приземлившись в стог сена — лето уходило, и в саду как раз велись последние работы. А стоило выскочить на дорожку, как в тот же стог приземлился Коннор, и из сена появилась его лохматая голова с бусиной на косичке. Шэй со смехом подал ему руку и потащил за собой в дом.

Хэйтем уже, конечно, поднялся с постели, и теперь неодобрительно покачивал головой, глядя на встрепанных Шэя и Коннора. Шэй одернул манжеты и сюртук; Коннор вытряхнул солому из волос.

— Хороши, — процедил мистер Кенуэй. — Оба.

— Позанимались перед завтраком, — независимо бросил Шэй.

— Я видел, — безукоризненно вежливо отозвался Хэйтем. — Надо же было проследить, чему вы там учитесь. Не стоит ли мне отправить миссис Дэллоуэй записку с извинениями?

Шэй машинально глянул на Коннора, который за лето сильно вырос. Коннор ответил мрачно-упрямым взглядом.

— Любое обучение проще, если его превратить в игру, — осторожно заметил Шэй, а сам игру вел опасную. — К тому же леди нас не видела, так что заглянуть к ней мог любой из сорванцов, разве мало их тут в округе.

— Немало, — хмыкнул Хэйтем. — А один — великовозрастный — побивает все рекорды. Коннор, сегодня я тебе прощу твою… деятельность, но только потому, что ты находился с мистером Кормаком, который мог бы — и должен был! — пресечь это. Но если хоть раз увижу, что ты делаешь это сам, накажу — и никаких больше поездок за город с твоим луком. Ты меня понял?

— Да, отец, — буркнул мальчишка. — Обещаю, не увидишь.

— Надеюсь, — с достоинством бросил Хэйтем и повернулся к Шэю. — А с вами, мистер Кормак, я бы хотел побеседовать наедине. Мне есть, что вам сказать.

Шэй дернулся. Выражение лица возлюбленного не сулило ничего хорошего. Но удары судьбы он привык встречать грудью, а потому только склонился:

— Буду рад беседе.

Хэйтем даже до кабинета не дошел. Еще в коридоре огляделся по сторонам и подтолкнул Шэя в гостиную. И дверь захлопнул с треском.

— Шэй! — голос Хэйтема прозвучал очень… неприятно. — Я даже не знаю, что тебе на это сказать! Пропал на полтора года, письма присылал… Просто слов нет! Раз в месяц записка, за которую словно собаки дрались! А теперь появился как снег на голову, и первое, за что взялся — учить моего сына воровать! Ну что мне с тобой делать?

— Хэйтем! — Шэй тоже удержаться не смог. — Я же всё тебе вчера рассказал! Я не мог писать чаще. И так вырывал время и возможность хоть как-то отправить письмо. Ассасины запузырили эту чертову Шкатулку в лондонскую опиумокурильню, и охота была похожа на прогулку по болоту со змеями. Я оказался среди таких личностей, что после них пираты Карибского бассейна покажутся галантными и любезными кавалерами!

— О, — Хэйтем язвительно улыбнулся. — Крепкий алкоголь, не обремененные моралью дамы, сладкие пары опиума?..

— Что ты… Что вы несете, мистер Кенуэй?! — мистер Кормак изумленно распахнул глаза. — Вчера вы меня этим не упрекали.

— Вчера я выслушал отчет как магистр Ордена, — сухо бросил Хэйтем. — А сегодня говорю тебе, что я думаю о твоих приключениях.

Шэй почувствовал, что ему слишком жарко, и раздраженно расстегнулся, а потом и потянул с плеч сюртук. Ткань поддаваться не желала, он раздраженно шипел. И только отбросив тряпку на кресло, выпрямился и громко и твердо произнес:

— Алкоголь, который в ходу в таких заведениях, пить и даже нюхать не рекомендуется. Он опасен для здоровья одним своим существованием. Дамы… А точнее, шлюхи, потому что при всем моем уважении к вам дамами это назвать нельзя, таковы, что разделить с ними постель опасно не меньше. А опиум… Тамплиеру, за которым охотятся ассасины, терять рассудок не рекомендуется, это чревато возможностью тихо уплыть по Темзе в сторону Северного моря.

— Вот как? — Хэйтем с сомнением его осмотрел. — И чем же ты там занимался?

— Работал под прикрытием, — буркнул Шэй. — Я появился в Лондоне бродяга бродягой. Ты бы видел тот шарф, что я подобрал на причале… Наверное, какой-нибудь нищий оставил — а я подобрал! Из оружия у меня были только скрытые клинки и метательные ножи — не может же бродяга разгуливать с саблей или пистолетами. Жил я в гостинице «Шахматная доска» под именем пирата Джея Ло. Это оправдывало то, что я был вынужден ходить и оглядываться. В гостинице водились клопы… И из-за этого я выглядел, как будто болен чем-то нехорошим. Когда я вернулся на «Морриган» — а надо сказать, что я удирал, потому что за мной гнались — Гист меня не узнал и чуть не пристрелил. А потом… Отец Понимания меня поймет! Мне казалось, что я оказался в королевских условиях. Кровать! Еда без червей! Ром! Приличные люди вокруг!

Хэйтем передернулся и несколько брезгливо отметил:

— Если бы все это я услышал вчера, не позволил бы себе… лечь с тобой в постель.

— Можешь не беспокоиться, — Шэй отмахнулся. — В первом же порту я обратился к доктору, и тот определил у меня только истощение и экзему от постоянных укусов, которая легко прошла от какой-то мази. И от того, что меня перестали кусать, конечно. Пока плыли до Америки, немного отъелся, а вчера наконец-то отмылся в горячей воде.

— А Шкатулка опять уплыла, — горько вздохнул Хэйтем. — Так что твои жертвы были абсолютно напрасны.

— Не напрасны, — возразил Шэй. — В Лондоне мне удалось уничтожить немало ассасинов — и при этом тихо, потому что господину Джею Ло негодяй ласкар, который держит гостиницу «Шахматная доска», охотно помогал прятать трупы. А Шкатулка пересекла Ла-Манш, и, стало быть, теперь во Франции. Надеюсь, она в Париже. В роскошных покоях танцовщицы с Монмартра.

Хэйтем раздраженно отступил к окну и уставился в сад, игнорируя возмущенные взгляды.

— Вот и отправляйся, — презрительно бросил он. — Понимаю, после тех дам, с которыми тебе пришлось иметь дело в последний год, душа и тело тянутся к чему-то прекрасному. Нет никакой нужды задерживаться здесь, да и дело Ордена требует. Так что как магистр Ордена я…

— Хэйтем, — Шэй понял, что еще немного — и тот действительно отдаст приказ выдвигаться из Нью-Йорка. И сдержит слово, потому что всегда его держит: если сказал сыну, что не выпустит из дома, значит, не выпустит; если прикажет отправляться и биться за Шкатулку до последнего, то… — Хэйтем, я вовсе не это хотел сказать. Я приехал к тебе.

Он подошел, обнял за напряженное плечо и чувствовал, насколько оно каменное. Хэйтем молчал, и Шэй продолжил: