- Так и это не плохо, Владимир Александрович, - слегка поклонился я третьему сыну императора Александра. На моей груди поблескивал орден, автоматически дающий мне право считаться приемным родственником царствующей в России семье. Отсюда и мое дерзкое обращение по имени-отчеству, а не по титулу. – Однако же, прежде чем будет произнесен вслух вердикт, мне нужно рассказать вам о стране, которой вы провидением Господа нашего, рождены править.

- Что-то новое? – каким-то неприятным, скрипучим голосом, проговорил Александр. Он тоже не смотрел мне в глаза. Оно и понятно. Отказал генералу Ле Фло именно он. Я лишь подтолкнул регента к тому.

- Не то, чтобы особенно новое, Александр Александрович. Несколько цифр, о которых вы, возможно, не ведали прежде. Дело в том, что Российская империя занимает первое место в мире по сборам и экспорту зерновых...

Я говорил долго. О том, что мы кормим половину Европы, и о том, что вынуждены чуть не всю экспортную прибыль тратить на закупки машин и механизмов, которые пока не умеем делать сами. О том, что в промышленном производстве мы отстаем от Англии, Франции, Германии и даже САСШ более чес в шесть раз. О том, что иные страны Европы, которым мы должны были продемонстрировать мощь и силу нашего голоса, видят в империи, прежде всего источник дешевого сырья.

О том, что наши успехи в производстве злаковых объясняются не достижениями агрономических наук, а прямо-таки огромными засеиваемыми площадями. И о том, что девяносто процентов населения Отчизны – крестьяне, а промышленники вынуждены завлекать рабочую силу на свои производства высоким жалованием. Это увеличивает себестоимость произведенных, часто не особенно высокого качества, товаров. Что естественно снижает конкурентоспособность их на рынке.

О том, что средние доходы на душу населения Державы сравнимы лишь с отсталой во всех отношениях Португалией. А годовой внутренний торговый оборот лишь немногим больше прозябающей в нищете Турции. О том, что более половины крестьян никогда в жизни не ели вдоволь, и на их столах даже в праздники не найдется мяса.

О том, что сила государства – это не громкие слова и заявления, а броненосцы в Финском заливе. Построить которые мы пока не можем себе позволить. И о том, что по самым скромным подсчетам, грядущая война обойдется нам не менее чем в миллиард рублей, что даже слегка превышает годовой бюджет всей страны. Больше того! Что, поссорившись с Германией, мы мало того, что лишимся тридцати процентов экспорта, но и сорока с лишним процентов импорта – в первую очередь, так необходимых нам сейчас для модернизации производств, станков и механизмов. Так еще и можем лишиться всех завоеваний на Балканах...

- Да-да, - блестя глазами, но стараясь говорить ровно, безэмоционально, поддержал меня дипломат. У меня с бароном были прекрасные отношения. Я понимал, что он, если не хочет навсегда распрощаться с мыслями о карьере, не может сейчас открыто мне поспособствовать. Но на то он и дипломат, чтоб находить выход даже в безвыходных ситуациях. – Нам известно, что князем Бисмарком предлагалась поддержка в Балканском вопросе в обмен на наш нейтралитет в отношении их конфликта с Парижем. Но причем тут эти ваши... крестьянские доходы?

И тогда я рассказал о том, что может произойти, если Германия таки сцепится в ярости сражений с Францией.

- Дмитрий Алексеевич не даст соврать, - кивнул я на Милютина. – Но армия Французской республики уже не та, что прежде. Теперь она куда лучше вооружена и организована. А сердца их солдат полны желания поквитаться с пруссами за поражение семьдесят первого. Эта война не закончится в одну компанию! А значит, и той и другой стороне понадобятся припасы, которые мы им с удовольствием предоставим, тем покрыв часть расходов на грядущую войну с турками. Если же и Британский лев вступит в эту свару орла с петухом...

- Мы сможем, в обмен на дружественный нейтралитет, требовать себе и Болгарию, и Проливы с Царьградом, - иногда у регента случались такие вот моменты, когда он вдруг перескакивал логические связи, сразу переходя к итогам. Понятное дело, Александр, давая мне шанс обернуть проступок в поступок, тем самым оправдывал и свои действия. Тем не менее, его участие пришлось как нельзя вовремя. Не очень-то суду нравилось выслушивать из моих уст поток непрерывного негатива о положении страны. – Но как-то это...

- По-византийски, - вынес вердикт князь Владимир. – Мы, властители Империи, уже имели возможность показать прочим Великим Державам силу нашего духа и мощь оружия. Но в коварстве, в искусстве изощренной интриги мы никогда особенно не преуспевали. Между тем, Британия...

- Что – Британия? – вяло, скорее - по привычке, чем от души, князь Константин начал защищать любезную его сердцу Англию. – Их сила не только в змеиных языках дипломатов, но и в пушках воистину Великого флота.

- Двадцать четыре миллиона на строительство новейших броненосных кораблей в бюджете грядущего года как-то помогут вам, Константин Николаевич, смириться с византийским коварством скромного чиновника? – вкрадчиво поинтересовался я.

- Это же...

- Восемь, - кивнул я. – Восемь штук. И машины для них уже начали строиться на одном из наших отечественных заводов. Господин Барановский на лето планирует испытания своей новейшей пушки, пригодной для установки в казематы броненосцев...

И тут князь Александр засмеялся. Искренне и громко. Да чего уж там! Никогда прежде я не слышал, чтоб он издавал столь громоподобные звуки! Теперь же регент, прямо-таки гоготал, как грузчик в кабаке.

Однако же смех оказался заразителен. Первым Александра поддержал младший брат, потом и дядя. Барон Жомини хихикал, прикрыв рот ладошкой и зажмуря глаза. Милютин ухал филином и хлопал себя по ляжкам. Да и я, как бы ни крепился, таки включился в это вовсе не характерное для судилища, веселье.

- Ох, Герман Густавович, - утирая слезы, выговорил Владимир Александрович. – А ты страшный человек. Купил! Как есть – купил нашего генерал-адмирала.

На этом, по большому счету, суд и прекратил свое существование. Дмитрия Алексеевича и Александра Генриховича вежливо попросили нас оставить. Как выразился князь Константин, прежде покосившись на мой орден: «дабы кое-что обсудить внутри семьи». Владимир Александрович же лишь поинтересовался у покидавших кабинет великого князя чиновников, не думают ли они, что о сути здесь произошедшего можно болтать на каждом углу? На что барон и министр немедленно поклялись, что станут немы аки рыбы, а ежели их императорские высочества изъявят желание, так и забудут навечно, что вообще удостоились чести...

Иногда речь наших вельмож вдруг становится такой замысловатой, что вообще диву даешься – как их понимают? И, самое главное – как они умудряются не терять в этом словоблудии суть передаваемой информации?

Меж тем, время приближалось к обеду, и я был, вместе с остальными гостями Мраморного дворца, приглашен откушать. Ничего серьезного за столом не обсуждалось. Единственное – Владимир с Александром продолжали веселиться, беззлобно подшучивая над дядей. На что тот неизменно ответствовал, что хиханьки да хаханьки – это одно, а вот восемь новейших броненосцев – уже нечто совершенно иное.

Я улыбался. Деньги на корабли собирал давно. Готовил эту не маленькую сумму в качестве рычага давления на князя Константина в каком-нибудь серьезном вопросе. А вышло вот оно как. Двадцати с лишним миллионов было слегка жаль, но думается мне – это немецкая сущность Герочки во мне проснулась.

Убей Бог, не помню, чем именно потчевали. Наверняка, что-то сложное, с длинным названием по-французски. Оно ведь у нас как? Ты можешь быть сколь угодно ярым приверженцем всего английского, но есть их бестолковую пищу – это уже не англомания, а натуральнейший мазохизм.

Вот столовое серебро – оно точно было с туманного Альбиона. Быть может, сервировка им должна была многое говорить понимающим гостям. Но я оказался глух к языку настолько тонких намеков.

К делам вернулись лишь в курительной. Все трое великих князей оказались любителями подымить пахитосками, а мне, скромному графу, пришлось терпеть.