– А я никогда его раньше не видел.

– У тебя ужасная память на лица. – Клэй никогда не узнавал учителей их детей и часто на улице случайно проходил мимо давних соседей, не здороваясь. Она знала, что ему нравилось думать, что это оттого, что он погружен в свои мысли, хотя на самом деле он просто был невнимателен. – Я не верю в эту чушь про систему экстренного оповещения. Мы же только что смотрели телевизор!

– Это как раз просто. – Клэй прошелся по короткому коридору. Он направил пульт на экран, закрепленный на стене. Он слегка надеялся (чуть больше, чем слегка), что там окажется порно. Оно внесло бы в ситуацию определенную перчинку, но технологии поддавались ему с трудом – нужно было заставлять телевизор и компьютер сотрудничать. Телевизор засветился. Экран горел пустым цифровым синим светом.

– Это странно.

– Ты на рабочем канале?

– Смотрел его сегодня утром. Думаю, он не работает.

– Но это не система экстренного вещания. Может быть, спутник отключился. Наверное, из-за ветра. – Аманда не собиралась позволять себя убедить, потому что чувствовала, что эти люди как раз и пытаются это сделать. Они были неискренни.

– Хорошо, это глюк. Но они сказали, что слышали оповещение по радио. Одно другое не опровергает.

– Почему ты так стараешься верить всем, кроме собственной жены?

– Я просто пытаюсь тебя успокоить. Я не говорю, что не верю тебе, но… – Он колебался. Он ей не верил.

– Тут что-то происходит.

Разве это не сюжет «Шести степеней отчуждения»[11]? Они с Клэем впустили этих людей, потому что те были чернокожими. Это был способ заявить, что они не верят, что все чернокожие – преступники. Хитрый чернокожий преступник мог бы воспользоваться этим!

– Или они напуганные старики, которым нужен ночлег. Мы отправим их восвояси утром.

– Я ни за что не смогу уснуть с незнакомцами в доме!

– Да ну, – Клэй действительно удивился. Может быть, тысяча долларов была уловкой, или в доме было что-то дороже этого. Он не мог мыслить ясно.

– Я думаю, что видела его раньше, говорю тебе.

Аманда чувствовала раздражение, как когда не получается вспомнить какое-то слово. Что, если это убийство из мести? Мужчина, которым она пренебрегла много лет назад.

Клэй знал, что у него плохо с лицами. И еще он знал, что, возможно, в некотором роде у него было особенно плохо с черными лицами. Он не собирался говорить: «Они для меня все на одно лицо», но ведь были доказательства, реальные, биологические, научные доказательства того, что люди более успешны в распознавании людей одной с ними расы. Типа, это же не расизм – признать, что миллиарды китайцев, вероятно, выглядели для него более похожими друг на друга, чем для самих китайцев.

– Я не думаю, что мы знаем его, и я не думаю, что он собирается нас убить. – Тут была заноза сомнения, острая как иголка. – Я думаю, нам нужно позволить им остаться. Это правильный поступок.

– Я хочу увидеть доказательства. – Она не имела права выдвигать такое требование. – То есть у нас ведь тоже есть ключи! Может, они его снимали перед нами.

– Это их загородный дом. Он не будет указан в их водительских правах. Я поговорю с ними. Если у меня возникнет плохое предчувствие, мы скажем: нет, извините, нам некомфортна такая ситуация. Но если я ничего плохого не почувствую, думаю, мы позволим им остаться. Они же старые.

– Хотела бы я иметь твою веру в людей. – Аманда на самом деле вовсе не завидовала этому качеству Клэя.

– Это правильный поступок. – Клэй знал, что это сработает: его жене было важно – может, и не поступать высокоморально, но быть человеком, который так поступил бы. В конце концов, мораль – это тоже тщеславие.

Аманда скрестила руки на груди. Она была права в том, что не знала всей истории, как и Клэй, как и люди на кухне, и младший редактор, который, увидев новость, выпустил предупреждение, которое получили люди с установленным на телефон приложением «Нью-Йорк таймс». Ветер был сильный, да даже если бы он и не был сильным, они, вероятно, находились слишком далеко от траектории воздушных маршрутов, чтобы услышать, как первые самолеты поворачивают к побережью, согласно протоколу в подобной ситуации.

– Будем добрыми самаритянами. – Клэй выключил телевизор и встал, решив не упоминать о тысяче долларов в этот момент.

УТРО ЭТОГО ДНЯ КАЗАЛОСЬ ТАКИМ ДАЛЕКИМ, как история о ком-то другом, которую кто-то рассказал Клэю. Он почти что видит те пляжные полотенца, сушившиеся на перилах снаружи, – они были словно щипок, который нужно себе поставить, когда думаешь, что спишь. Аманда последовала за ним, они вышли в кухню к этим незнакомцам, которые расхаживали по ней, словно хозяева, и возможно, ими и были.

– Я приготовил напитки. Мне показалось, это будет кстати. – Д. Х. указал на стакан в руке. – Наш личный погребок. Буду рад поделиться им с вами.

Мужчина оставил шкафчик приоткрытым, и Клэй заметил внутри несколько бутылок виски Oban, вино, дорогую текилу в фарфоровом сосуде. Он же осматривал кухню. Он это пропустил или шкаф был заперт?

– Знаете, можно и выпить.

Д. Х. наполнил бокал.

– Вам со льдом?

Клэй покачал головой и взял предложенный стакан. Он присел у кухонного островка.

– Прекрасно, спасибо.

– Это самое малое, что мы можем сделать! – Мужчина невесело рассмеялся.

Повисла временная тишина, как будто они решили почтить память умершего.

– Прошу меня извинить, – сказала Рут.

– Конечно. – Клэй не знал, что от него требовалось. Она не спрашивала у него разрешения, да он и не вправе был его давать.

Аманда смотрела, как женщина выходит из комнаты. Она налила себе бокал вина, которое открыла ранее, потому что не была уверена, чем еще заняться. Ее вино, вино, за которое она заплатила. Она села рядом с мужем.

– Какой красивый дом. – Что за бред сейчас затевать светский разговор.

Д. Х. кивнул.

– Нам нравится. Я рад слышать, что вам тоже.

– Вы давно здесь? – Аманда пыталась устроить допрос, надеялась поймать его.

– Купили его пять лет назад. Потратили довольно много времени на ремонт, почти два года. Зато теперь это наше пристанище. Наш дом вдали от дома.

– А где вы живете в городе? – Клэй тоже умел участвовать в светских разговорах.

– На Парк-авеню[12], между Восемьдесят первой и Восемьдесят второй улицами. А вы?

Клэй был устрашен. Верхний Ист-Сайд – не крутое, но все же священное место. А может, оно настолько не крутое, что было по-своему крутым. Они так давно не переезжали, что он разучился разбираться в рынке недвижимости, в этом местном виде спорта. Тем не менее он бывал в апартаментах на Парк-авеню, верхней Пятой авеню, Мэдисон. Они всегда казались нереальными, как в каком-то фильме Вуди Аллена.

– Мы живем в Бруклине. Кэрролл Гарденс.

– Вообще-то Коббл-Хилл, – сказала Аманда. Она подумала, это будет респектабельнее. Лучший ответный выпад на его адрес в центре города.

– Думаю, именно там сейчас все хотят жить. Люди помоложе. Я полагаю, у вас больше места, чем у нас.

– Что ж, у вас есть это место, здесь, за городом, – сказала Аманда, напоминая ему о том, что, как она считала, было прикрытием.

– В основном поэтому мы и купили дом здесь. Выходные, праздники. Выбираться из города на свежий воздух. Он тут совсем другой.

– Мне нравится, как вы все тут устроили. – Аманда погладила столешницу, как будто она была домашним животным.

– У нас был отличный подрядчик. Много всяких мелочей придумал именно он.

Вернувшись из ванной, Рут остановилась в гостиной включить телевизор. Экран светился винтажным оттенком синего из какой-то более простой технологической эпохи, белые буквы важно сообщали: «Система оповещения о чрезвычайной ситуации». Раздался гудок, затем тихое шипение, звук чего-то, не имевшего звука, затем еще один гудок. Они все продолжались, эти гудки. Не было ничего кроме гудков, ровных, но не обнадеживающих. Остальные трое вошли в гостиную, чтобы убедиться в этом самим.