– Обеща-а-а-ю… ы-ы-ы… псти-и-и-и…
– Ну смотьи – ты сам сказал. – Я разжал кулак и сделал шаг назад. – Если снова ет откеешь – так легко не отделаешься. Закопаю! – Последнее слово я прорычал и, скорчив максимально свирепую рожицу, резко качнул головой вперед, будто бы собирался ударить его лбом в нос. Жиртрест испуганно отшатнулся и, поскользнувшись, шмякнулся на пол туалета. Все, завершающая точка поставлена. Страх противника отфиксирован. С первой победой в новой жизни тебя, Вома…
Дойдя до группы и забравшись под одеяло, я криво усмехнулся. Да уж – победа. Загнобил четырехлетку. Молодец, блин, – орел прямо… Нет, со стороны все круто. Их было трое. Жиртрест меня тяжелее минимум на четверть, да и явно в местных «паханах» ходил, как ни смешно это звучит для группы детского сада. Но в подобных противостояниях физическая сила или иные силовые ресурсы, как правило, находятся далеко не на первом месте. То есть не то чтобы вообще не важны, но второстепенны. А первостепенно то, насколько сильная у тебя воля и как ты способен противостоять психологическому давлению. И вот здесь я, со своим взрослым сознанием и жизненным опытом почти девяностолетнего мужчины, был против четырехлетнего пацана как танк против «Запорожца». Слишком несопоставимые величины. Так что ничего славного в подобной победе и быть не могло… А с другой стороны – возникшая проблема решена. Как и, возможно, парочка других. Потому что, как я уже давным-давно понял, если спустить возникшую проблему на тормозах, в надежде, что оно само как-нибудь рассосется, то эта нерешенная проблема потом неминуемо начинает порождать новые. Причем не менее, а часто более серьезные и в хрен знает каком количестве… Ладно, проехали. Сейчас, пока все вокруг сопят в одну дырочку, есть время в тишине и спокойствии разобраться с тем, что со мной случилось и что мне дальше делать. Я перевернулся на бок и, рефлекторно сунув руку под щеку, прикрыл глаза…
– Па-адъем! Подъем! – Я сонно блымнул глазами и удивленно огляделся. Вот, блин, – уснул! Похоже, детский организм свое взял… Эх ты – а воспитательница-то новая! А – ну да, вспомнил! Они работают по полдня. С утра одна, после обеда – другая. И наоборот. А эта-то постарше будет…
– Добрый день, дети, – очень рада вас видеть! – Лицо воспитательницы озарилось доброй улыбкой. Похоже, это действительно так. Уж больно искренняя у нее улыбка.
– Доб-рый день, Ве-ра Ев-гень-ев-на! – громко, но вразнобой прокричали дети. Ты смотри, какие тут порядки! Вот совсем ничего этого не помню… В этот момент воспитательница подошла ко мне и, наклонившись, негромко поинтересовалась:
– Ты как, Ромочка, не грустишь больше? Алевтина Александровна мне про тебя рассказала, потому что я за тебя отвечаю, но больше – никому! – Она приложила палец к губам. Опа – вот и имя воспитательницы! Но на подобное нарушение слова нужно отреагировать. Так что я тут же насупился.
– А обещала – совсем никому… – хотя на самом деле все было закономерно. Мне и в голову не пришло ожидать, что никто никому ничего рассказывать не будет. Мне ж ведь на самом деле не четыре года, чтобы на это рассчитывать… Так что ситуация вполне в рамках расчетной. Не удивлюсь, что, когда вечером бабуся придет меня забирать, эта Вера Евгеньевна ей тоже расскажет. Все в пределах правил – взрослые должны знать обо всех девиациях в поведении детей. Ну, чтобы успеть их как-то купировать, если дело зайдет слишком глубоко… К тому же мне это тоже в настоящий момент выгодно. Ведь точно же сегодня вечером буду густо косячить. Не помню ж почти ничего. Где, то есть на каком стуле/кресле/диване люблю сидеть, во что играть, что люблю кушать/пить, то есть стоит ли блюду, приготовленному бабусей на ужин, порадоваться или, скривившись, закапризничать, ну и так далее. А так будет хоть какое-то оправдание – стресс, психологическая травма… Со всех сторон выгода! Но и не отреагировать, получается, нельзя. Ибо это будет психологически недостоверно.
Оставшееся время в детсаду прошло в пределах нормы. Ну почти. Потому что полдник снова вверг меня в ступор. А вы бы как отреагировали, если бы вам в детском саду на полдник подали черную икру?! Да-да, реально! Кусок не очень вкусного белого хлеба, а на нем солидный такой шматок настоящей черной икры. Понимаете, насколько я обалдел? Нет, наш городок относился к системе Минсредмаша и вообще являлся первым советским наукоградом, так что снабжался он намного лучше не только соседних населенных пунктов, но и самого областного центра. Однако черной икры в детском саду я не помнил напрочь. Даже сначала подумал, что искусственная. Но нет – оказалась родимая, настоящая… Я аж четыре порции сожрал. Потому что остальные дети к этому деликатесу отнеслись весьма прохладно. Жиртрест даже пробурчал:
– Опять этот рыбий жир…
Я покосился в сторону нянечки и воспитательницы и, заметив, что они отвлеклись, повернулся к нему и, широко улыбнувшись, сделал жест рукой. Типа «Welcome!». Тиша сначала обалдело вытаращился на меня, явно недоумевая от того, что кому-то может понравиться подобная дрянь, но тут же, воровато оглянувшись, шмякнул перед мной бутерброд. А спустя пару мгновений рядом появилась еще парочка. От двух прихлебателей, все так же отиравшихся поблизости. Причем, похоже, от меня, а не от жиртреста…
Потом были игры и ужин. На ужин была подана картошка пюре и котлеты. Ну, или биточки. Поскольку они были такими одновременно круглыми и продолговатыми. А потом мы снова вышли гулять на площадку.
Меня забрали одним из первых. Бабуся не работала, поскольку, как жена офицера, была профессиональной домашней хозяйкой. Так всю жизнь за ним и скиталась. Насколько я помнил, этот город был для них четырнадцатым местом службы. А в гарнизонах с работой для женщин всегда было плоховато. Вот она и привыкла заниматься домом. Но делала она это не только виртуозно, но прямо-таки истово. Перед любым приездом гостей бабуся вылизывала квартиру до полного блеска, умудряясь начищать даже советский хрусталь машинной обработки, что было весьма нетривиальной задачей. А затем, уже по приезде делала смущенный вид и, разведя руками, начинала провокационно извиняться:
– Прошу простить – у нас так не убрано… – после чего с удовольствием выслушивала бурные комплименты чистоте и порядку. Вот такие у нее были маленькие хитрости…
Когда она появилась на площадке, Вера Евгеньевна, которая весь вечер приглядывала за мной заметно больше, чем за другими, не стала сразу меня подзывать, а устремилась ей навстречу и начала что-то взволнованно ей рассказывать. Я же все это время делал вид, что ничего не замечаю и увлечен совершенно другим. Ну да – я придумал себе развлечение. А вы сами подумайте – насколько мне интересно было возиться в песочнице с совочками и машинками? Вот то-то… Так что я придумал хватать за руки по паре девчонок, взбираться с ними на горку и, составив «паровозик», с шумом и визгом скатываться вниз. Нет, никакого сексуального подтекста во всем этом не было. Во-первых, мое нынешнее детское тельце вообще никаких реакций не выдавало. Ну не вырабатывает оно еще никаких потребных для чего-то подобного гормонов от слова совсем. Во-вторых, и сами девчонки в нашей группе даже на мечту педофила не тянули. Я как-то читал, что те любят этаких худеньких, воздушных, с тонкими ручками-ножками, внешне беззащитных. Наши же были скорее «купидончиками» – крепенькими, щекастенькими с бантиками-крылышками и громкими голосами. А кое-кто и вообще «бомбочки»! Но визжали они прикольно и с удовольствием…
Пока шли домой – бабуся молча сердилась. Она вообще, как я уже вспомнил, была со мной более строгой, чем дед. Нет, любила она меня не меньше его. Но по-своему. Дедуся меня любил таким, какой я есть. Уж не знаю, кого он во мне видел – себя ли в молодости, нерожденного ли сына-наследника, поскольку моя мама была у них с бабусей единственным ребенком, или просто любимого внука, но я от него практически никогда не слышал ни единого грубого слова. Он прощал мне все: обиды, плач, косяки. Он просто был рядом и всегда подставлял мне плечо. Что бы ни случилось. Бабуся же… Она чувствовала за меня ответственность. За то, каким я вырасту. И потому я регулярно получал от нее поучения и выговоры. Ну, когда что-то делал не так. Поэтому она сейчас и сердилась. Ну я же явно заслуживал очередной нотации, но, как мне представляется, воспитательница попросила ее сохранить в тайне то, что она ей все рассказала. Так что если бабуся начнет ругать меня за то, что я ушел из садика, то тут же сдаст этим воспитательницу. И кто знает, как я потом к ней буду относиться? Поэтому у бабуси сейчас явно наблюдался небольшой когнитивный диссонанс. С одной стороны, воспитывать нужно, поскольку есть за что, а с другой – нельзя.
