– В кредит, но там немного – всего лишь двадцать пять процентов переплаты. Зато Варенька теперь сможет учиться и смотреть образовательные передачи! Для развития! Она же у нас на золотую медаль идёт, понимаешь? – добавил альтруист Барахолкин, будто дочери собирались вручить медаль за просмотр сериалов и попсовых клипов.

– Да не вопрос, – кивнул Лёша, которому уже надоели причуды Сергея – то он орал как ошпаренный на дочь и требовал, чтобы та читала и зубрила часами, отправляя её в школу даже с небольшой температурой, а потом баловал, позволяя крутить собой как обручем, называя Варю примером для всех и каждого.

– Ты уж извини, – мужчина опустил глаза, а его узловатые руки опустились ниже колен. – Ну… надо ей. Надо, она же у меня умница. Лучшая в классе по английскому стала! А кто выучил? Ты же с ней с третьего класса! Вот это – уровень! В общем, через две недели отдам, хорошо? Сам видишь – положение у нас непростое… по-человечески прошу, потерпишь?

– Хорошо, – улыбнулся Лёша. – Свои люди – сочтёмся. Не в первый раз ведь, – от этой фразы Иваныч съёжился ещё больше.

– Ну вот и договорились, значит, а то мне даже неловко…

– Пустяки, не такие большие деньги.

– Ага… вот и договорились, – закивал отец, словно не мог отцепиться от самой мысли, что вновь оказался должен молодому учителю, а с каждым неловким извинением долг как будто немного уменьшался.

– Алексей Владимирови-и-ич, я готова! – пропела отличница, до смешного точно копируя реплику из какого-то молодёжного сериала. – Я гото-ова! – Повторила она, оценивая произведённый эффект: в коротком топике и ужасно модных шортиках, не прикрывающих и половину воспитания будущей медалистки, она напоминала скорее актрису, проходящую пробы для пикантной сцены, чем ученицу.

– Эх, выросла доча! – с гордостью заметил Сергей Иванович. – Вся в меня!

– Ага, а кое-кто ещё орал на меня как Ленин на буржуазию из-за дешёвого телика! – хмыкнула девушка и походкой от бедра направилась в комнату, кивнув обалдевшему Лёше.

– Стоять, кавалерия! – выдал репетитор, понимая, что в таком провокационном виде занятия проводить нельзя.

– Эт чё за наезды ещё? Я что, на лошадь похожа? – надулась Варя.

– Не лошадь, а культурная девушка, – нашёлся парень. – А культурная девушка быстренько переоденется в более интеллигентный образ, пока мы с твоим папой обсудим вопросы дальнейшего финансирования образования.

– Пф-ф-ф! Жарища ведь!

– Жара, да, – поддакнул Сергей Иванович. – Пусть так занимается, Лёш. Вот вымахала – невеста уже! Летит время, а дети наша гордость, дети наша отрада…

– Значит, я уже не нравлюсь в нормальном стиле? Раздражаю, как День Победы – либералов? И какие же образы вштыривают нашего Лёшеньку? Вот правда, от каких героинь прёт современных учителей английского? – глаза Вареньки метали молнии. Надвигалась буря.

– Жара ведь, Алексей. Ле-ето, – промямлил Барахолкин, пытаясь повысить авторитет перед доченькой.

– Алексею Владимировичу нравятся культурные. Интеллигентные. Как…

– Ну-ну, и как кто же? – Варя уморительно прищурилась, напоминая любопытного енотика.

– Как… Суворовские Единороги! – выдал учитель. Барахолкин загоготал так, что задрожали стёкла – отец понял каламбур по-своему: Лёша готов потерпеть плату за уроки ещё пару раз, ведь иначе не стал бы шутить с настырными должниками. Чутьё Советского инженера уловило этот мотив, и отец уцепился за него, хохоча от души. Больше никаких неловких извинений. Отбой.

– Ах-ах-ах! Ну вы и мочите, суворовцы! – засмеялась девушка, побежав переодеваться.

После занятия Варенька подошла к отцу и долго мурлыкала около него – так девушка делала всегда, когда ей нужно было получить выгоду от папы.

– Ну что такое, доча? – довольный отец расплылся от такого внимания. – Ты сегодня гулять пойдёшь, денег дать?

– Не-е-а, вот ты же изучал историю?

– Конечно! Радость моя, Советское образование было лучшим в мире! Мы обошли США! Оставили за спиной Германию и Францию, мы…

– Пап, слушай… а в истории раньше прям вот все Суворовские Единороги были этими, альтруистами?

– Э-э-э… чего-о? – отец расхохотался и прижал к себе дочь. – С чего ты взяла?

– Ладно, забей. Тогда дай денег.

Посвящается всем старательным ученикам,

учителям с чувством юмора и просто

отзывчивым единорогам!

Липецк, 27-е апреля 2019-го

Весенний ветер

– Вот ты как считаешь, почему люди становятся агрессивней с каждым годом, будто у них день пропадёт, если кому-то не докажут, что кирпич – это версальский замок, а ёжик умеет летать быстрее воробья, когда его пнуть со всем апофигеем? – Барахолкин сладко улыбнулся, предвкушая очередной диспут, в котором он сможет в отсутствии жены выступить сразу доктором наук, философом и дирижёром невидимого оркестра собственных мыслей. – Да потому что мы профукали всё воспитание, понимаешь? – Он зажмурился как деревенский кот от вида сметаны – не ясно, что именно его так порадовало: выражение согласия на лице репетитора Лёши, собственная правота или возможность самоутвердиться таким нехитрым способом, когда не даёшь оппоненту ответить на вопрос.

– Везде бывают перегибы, – уклончиво ответил учитель, пытаясь направить отца Вареньки в более конструктивное русло, но после занятия его всегда пробивало на пламенные речи, особенно если дочь убегала куда-то с друзьями как сейчас. – И сегодня есть одарённые, замечательные дети с хорошим воспитанием. А родители нередко встречаются, увы, такие, что просят «побольше орать на их детей», только потому что у них дома других методов воспитания не знают.

– Именно! Именно! – закивал Барахолкин. – Всё от воспитания зависит: вот моя Варенька одарённая и воспитание получает лучшее, не то, что у этих современных орангутанов с планеты Картавых Рэперов ПТУ. – Он мотнул головой куда-то в сторону, давая понять, что орангутанами считает всех, кто не восхищается его дочерью также, как он. – Она у меня и танцует, и поёт! Недавно выступала знаешь где с танцевальным коллективом?

– Неужели заграницей? – с тёплой иронией уточнил Лёша.

– В Польше! Понял уровень? – фраза прозвучала так, будто помимо Варькиного коллектива не выступал там никто, а это был сольный концерт: девочку лично во втором ряду танцующих высмотрел президент и наградил только что утверждённым орденом «За заслуги родителей перед заслугами прародителей».

– О, неплохо. И какое же место заняли?

– Десятое. Из двадцати, – Барахолкин помрачнел и с презрением оттопырил нижнюю губу, невольно напоминая тех самых «современных орангутанов», которых упрекал в отсутствии воспитания. – Но ты сам понимаешь, Польша – какой там уровень? Так, задворки Евросоюза, кто там наши таланты оценить сможет?

– Ну почему же… в этом году наши программисты заняли первое место на международном конкурсе, – учителю стало немного стыдно за привычные до боли, но всегда резкие перепады настроения Сергея Иваныча, который был немного старше матери репетитора. Барахолкин повышал голос до крика, а в его по-детски искренних фразах это звучало так, будто именно Алексей кого-то не оценил, засудил, недоучил – если, конечно, вздумал не согласиться с праведным гневом отца Вареньки.

– Да-а, программисты эти, – он поморщился, махнув рукой, словно отгоняя навозных мух. – По клавишам стучать не мешки ворочать! И не у станка наяривать всю смену, как я! Если все станут на кнопки нажимать, то кто будет заводы поднимать?!

– Инженеры как вы. Каждому своё, – мягко не согласился Лёша, зная, какой фонтан эмоций может вызвать любое полярное мнение у нервного Барахолкина. В нём удивительным, порой необъяснимым образом сочеталась слепая любовь к дочери, критика любых современных порядков – и противоречивое желание, чтобы Варя в этих трендах, течениях, секциях и конкурсах была только первой, вызывая восхищение остальных. Отец оплачивал дорогие секции, не понимая, что этим не просто балует, а портит дочь, пытаясь вылепить из неё всё, что сам не успел в молодости. Она физически не сможет стать разом олимпийской чемпионкой по танцам, лучшей «по пению заклятой попсы с рэпом» и одновременно вытягивать на отлично английский, потому что эти занятия всё чаще пропускала из-за бесконечных отъездов, конкурсов, танцевальных фестивалей и прочих чудовищно модных, распиаренных секций.