Там наши отцы охотились на оленей и косуль. Это они, беря нас с собой в свои дальние походы, раз и навсегда привили нам любовь к природе, животным и одиночеству.

Весной 1925 года мой отец приобрел Блюменшейдт – маленькое поместье в сто гектаров недалеко от города Виттлих, в 18 километрах от Лизера, у подножия лесистого горного массива Айфель; оно было совершенно отрезано от внешнего мира. Отец хотел превратить его в достойное и постоянное жилище для своей семьи, насчитывавшей уже восемь душ. Однако моя мать не пожелала покидать свой любимый Мозель. Он смирился с ее решением, очевидно все-таки сожалея о своем родном Бадене.

Мы по-прежнему проводили уик-энды в Лизере, но отныне на большие каникулы уезжали в замок предков по отцовской линии – Мюнзинген, в 350 километрах. Мы должны были проникаться там истинно германскими философским духом и нравами местных жителей: коренных «южан», казавшихся нам странными, чей гортанный и быстрый выговор мы понимали с большим трудом.

Мюнзинген – полная противоположность Лизера: подлинный замок XVII века, древний и торжественный, полный оружия и охотничьих трофеев, мрачный, холодный, с деревянными обшивками стен, с восхитительной музейной мебелью (нам категорически запрещалось садиться в кресла!). Потолки некоторых гостиных были расписаны итальянскими художниками XVIII века. Первые мои приезды в Мюнзинген были отмечены присутствием бабушки по отцовской линии – старой сморщенной дамы, властной и совершенно глухой. Мы целыми днями пропадали в диком неухоженном парке.

Там тоже были виноградные лозы, фруктовые деревья, таинственные и запыленные служебные строения. Дети фермера быстро стали моими приятелями. Мой дядя Генрих, единственный брат отца, веселый, шумный, компанейский, никогда не покидал своих владений и разговаривал с местным акцентом. Когда он ехал на своем стареньком «опеле», то никогда не пользовался клаксоном, чтобы обогнать телегу, везущую сено или зерно. Он просто кричал крестьянину, чтобы тот освободил дорогу, и этого было достаточно. Люди снимали перед ним кепку, что производило на меня сильное впечатление, поскольку дело происходило в стране, где Французская революция и Кодекс Наполеона давным-давно уничтожили подобного рода проявления почтительности.

Да, область между Саарой и Рейном, где я родился, с давних пор испытала и продолжала на себе испытывать влияние соседнего народа, что я очень скоро узнал. Рейнская область была тогда оккупирована французами – результат Великой войны и Версальского договора. В Виттлихе, административном центре нашего округа, стоял французский гарнизон.

Однажды утром я играл в куче сена, лежавшего на лугу перед домом. Мне было, наверное, лет пять. И вдруг я увидел надвигающегося на меня с угрожающим видом огромного иностранного солдата.

Я заметил его в самый последний момент, потому что зарылся в сено. Он был черным или очень смуглым и смеялся над моим испугом, показывая огромные белые зубы. Солдат прошел, не тронув меня. Высунув голову, я увидел, что солдаты всюду, до самого горизонта. Они шли быстрым шагом, далеко один от другого, через наши поля. У них были длинные винтовки со штыками, французские каски с козырьком и форма небесно-голубого цвета. В руках они крутили какие-то странные предметы, издававшие неприятный звук. Позднее кто-то объяснил мне, что это были трещотки, имитирующие звук пулеметных очередей; очевидно, они не располагали пулеметами в достаточном количестве. Позже, за столом, я услышал, как отец сказал матери, что «они» со своими маневрами опять вытоптали целое поле пшеницы.

Это было мое первое соприкосновение с оккупацией, и я сохранил от него чувство страха и отвращения. Какие-то странные люди явились в нашу страну, чтобы вытаптывать наши поля и пугать детей. Люди, которые были не похожи на нас, одевались в нелепые длинные голубые шинели и разговаривали на совершенно непонятном смешном языке. Короче, люди, действительно пришедшие из другого мира. Между собой мы, несколько презрительно, называли их Franzmänner, словом, производным от Franzose (француз) и означавшим приблизительно «французики».

Разумеется, между оккупантами и оккупированными не было никаких признаков братания или даже какого бы то ни было сотрудничества. Я ни разу не видел, чтобы в дом пришел французский офицер. Мы делали все, чтобы избежать контактов с этими захватчиками, олицетворявшими собой несправедливое и ненавистное насилие. Мы были убеждены, что оккупанты сделают все, чтобы присоединить наш край к Франции. И мы были решительно настроены противопоставить им пассивное сопротивление.

На Пасху 1928 года моя прекрасная свободная жизнь закончилась. Пришлось идти в школу, как и всем.

Все мои братья уже учились в иезуитской коллегии в Бад-Годесберге на Рейне, и я видел их только во время каникул. Из друзей оставались только дочка фермера, Катринхен, и сын рантье, жившего поблизости от нашей фермы, Юпп, кто ежедневно, зимой и летом, пешком, а при случае на телеге, возившей на завод молоко, проделывал со мной двухкилометровый путь до города.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.