– Рад видеть тебя, Карл. Как ты добрался?

– Без проблем, Юрий. Как ты поживаешь?

– Тоже неплохо.

– Где картина?

– У меня в квартире, в двух кварталах отсюда, если помнишь.

– Помню, конечно. Твои жена и сын дома?

– Нет. Мы недавно развелись, они с сыном живут у ее матери.

– Жаль. Но для конспирации это не так уж плохо. Я готов посмотреть.

– Тогда садись в машину.

Десять минут спустя они вошли в двухкомнатную квартиру в старом пятиэтажном доме. Юрий проводил гостя на кухню, включил электрический чайник.

– Будешь пить растворимый кофе? – спросил он.

Петерсен чуть поморщился и отрицательно покачал головой.

– Я не пью кофе вечером, только до полудня, – объяснил он.

– Ну а я согреюсь немного, – усмехнулся русский.

Он насыпал большую ложку коричневого порошка из металлической банки в стакан, залил туда кипяток, потом добавил бренди из стоявшей на кухонном столе открытой бутылки.

– Уверен, ты будешь доволен, – сказал Юрий.

– Может быть. Показывай.

– Сейчас, сейчас.

Хозяин квартиры выпил кофе с алкоголем, потом вышел и через минуту вернулся с холстом. Юрий развернул на столе полотно, на котором был изображен пейзаж – лес и река на фоне темнеющего неба. Петерсен достал из кармана лупу с подсветкой, склонился над картиной и долго ее рассматривал. Потом он тихо спросил:

– Так ты утверждаешь, мой друг, что это творение Шишкина?

– Именно так, Карл. У меня есть заключение известного эксперта.

– Ерунда, друг мой. Тебя обманули. Или ты хочешь обмануть меня. Это не может быть картиной Шишкина. И знаешь, почему? Этот холст произведен не позднее середины прошлого века. Я так же уверен в этом, как в том, что родился в Копенгагене. Извини, но нам больше не о чем говорить. Прощай.

Не слушая оправданий хозяина квартиры, Петерсен вышел на лестничную клетку и стал спускаться вниз. Он знал Юрия еще с девяностых годов. Тот как раз окончил Академию художеств и сам написал несколько интересных полотен в стиле маринистов. Петерсен купил две из них. Потом Юрий продавал ему работы художников-передвижников, русский авангард двадцатых годов. Но теперь на дальнейшем сотрудничестве можно было ставить крест. Видимо, парень всерьез пристрастился к спиртному. Потому и жена от него ушла. Юрий пытался продать ему сегодня откровенную подделку. И эта была их последняя встреча.

Через час Петерсен встретился с другим своим давним знакомым. Это был вальяжный старик с бородкой, много лет проработавший реставратором в городских музеях. В своей небольшой квартирке на Шпалерной улице продавец предложил две редкие старинные золотые монеты, которые, без сомнения, были подлинными. Эта сделка прошла удачно для обеих сторон, а потом датчанин, отсчитывая наличные евро, вдруг спросил:

– А вы, господин Горский, могли бы предложить мне что-нибудь из музейных запасников, например старинные гравюры или камеи?

Реставратор решил, что ослышался, и с удивлением переспросил:

– Вы хотите сказать – украсть?

– Не придирайтесь к словам, – засмеялся Петерсен, – украсть, позаимствовать, достать, добыть… То, что вы мне только что продали, – это ведь тоже незаконно полученные ценности, не правда ли? Я вам очень хорошо заплачу, господин Горский, вы до конца своих дней будете обеспеченным человеком.

– Я продал вам монеты из коллекции моего покойного дяди, он завещал мне все свое имущество. А воровство из музеев – для меня это неприемлемо, я честный человек и не хочу оказаться за решеткой.

– Запасники проверяют редко, часто картины годами пылятся на стенах и стеллажах, доказать вашу вину будет невозможно, а вы хорошо заработаете. Впрочем, если вы не хотите…

Павел Ильич Горский несколько минут молчал, а потом прошептал в раздумье:

– Да, мне нужны деньги, и немалые, смерть близка, хочется не прозябать, а пожить в свое удовольствие напоследок. А честное имя – оно ведь мало что стоит.

– Так вы согласны? – усмехнулся Петерсен.

Горский посмотрел на него удивленно, чувствуя, что какая-то неведомая сила вынуждает его переступить черту, которую он никогда ранее не переступал.

– Да, я согласен, – сказал старый реставратор, – к вашему следующему приезду я смогу предложить кое-что стоящее.

– Тогда до новой встречи, – холодно произнес датчанин, – а напоследок я готов немедленно вручить вам аванс. Чтобы вы не передумали потом, уважаемый господин Горский.

Георгий Горецкий проснулся рано утром и уже не мог заснуть, долго ворочался в постели, а потом встал и пошел на кухню готовить холостяцкий завтрак. Последние дни он пребывал в состоянии постоянного стресса, тревожного ожидания каких-то малоприятных, даже опасных для себя событий. Жизнь Горецкого, высокого красавца-брюнета с атлетической фигурой, эрудита, отличника, капитана команды КВН истфака, резко изменилась пять лет назад, когда приятель-однокурсник попросил Гошу передать небольшую посылку своему знакомому в Геленджике. Дело было летом, Горецкий собирался позагорать пару недель на пляже и поплавать в ласковой июльской воде Черного моря. Приятель пользовался дурной репутацией, и не следовало на его просьбу соглашаться, но Гоша оказался в тот момент на финансовой мели, а за услугу получил авансом двести долларов. В курортном городе его задержали, и оказалось, что в посылке находилось несколько коробок с ампулами обезболивающего на основе морфия. На суде нанятый Гошиным отцом-предпринимателем адвокат сумел добиться для своего подзащитного минимального трехлетнего срока, но живущие в Астрахани родители Горецкого с этого времени общаться с ним перестали, обратив все свое внимание на младшего сына. Отец в их последнем разговоре заявил, что с него хватит.

Действительно, несколько раз Горецкий-старший спасал Гошу от карточных долгов и предоставлял ему крупные суммы, которые никогда не возвращались. Сын клялся, что больше такое не повторится, но потом снова навещал родительский дом с единственной просьбой: «дайте денег». Приговором Гоша был подавлен, он прекрасно понимал, что даже после окончания срока жизнь его никогда не станет прежней. Но какие-то надежды все-таки оставались, верилось в чудо – авось обойдется. В колонии Гоша устроился работать в библиотеку, дисциплину и строгий распорядок старался никогда не нарушать и вообще «встал на путь исправления», в итоге добился через два года УДО. Однако, вернувшись в Южноград, он быстро понял, что получил навсегда «черную метку» и восстановиться в университете у него не получится. Да и нужно было зарабатывать на жизнь. Горецкий уже решил податься на сельскую стройку, где постоянно требовались умелые рабочие руки и не слишком придирчиво смотрели на наличие судимости, но тут случайно встретил на автовокзале Аркадия Евгеньевича Лонского. Тот когда-то вел у них занятия по английскому языку, но несколько лет назад уволился и занялся каким-то непонятным бизнесом. Лонской Гошу приветствовал с большим воодушевлением, посетовал на несчастливое стечение обстоятельств, приведшее красивого умного парня на скамью подсудимых, и тут же предложил отметить встречу в грузинском ресторане по соседству. После того как было выпито две бутылки киндзмараули и съедено несколько порций шашлыка и хинкали, Аркадий Евгеньевич заметил, что ехать Горецкому на степную стройку «не есть хорошо».

– Вам, Георгий, с вашими способностями к языкам, знанием истории и искусствоведения, с вашим прирожденным обаянием, необходимо найти другую сферу получения дохода. Поймите, у каждого человека бывают взлеты и падения, это как синусоида. Или зебра. Тривиальная истина, но неоспоримая. Поверьте мне, пройдет несколько лет – и вы с улыбкой будете вспоминать минуты, когда решили заняться тяжелым физическим трудом за низкую зарплату. И еще. Колония, как это ни парадоксально звучит, да и вообще вся эта история стала для вас дополнительной школой жизни. Никому нельзя верить, всегда надо опасаться подвоха, провокации, обмана, того, что на нынешнем новоязе называется грубым словом «кидалово». Это полезно в бизнесе, тут тоже хватает желающих обмануть, смошенничать. И таких людей необходимо быстро распознавать. Повторяю, вам нужно заняться серьезным, соответствующим вашим способностям делом. И я могу вам в этом посодействовать, – витиевато вещал бывший вузовский преподаватель.