— Зачем преследуешь её, ублюдок? — снова различает тихое шипение Тома. — Она разве что-то тебе должна? Отвечай!..

Уши закладывает ещё сильнее, как только раздаётся дикий нечеловеческий крик. Гермиона в очередной раз пытается избавиться от давящего гула, но руки непослушно вздымаются к плечам и снова ослаблено падают на колени.

Крик превращается в прерывистые стоны, и та смутно видит, как Том небрежно заламывает кисть Кормаку, с ненавистью выгибая в неестественное положение. Он снова кричит, ещё пронзительнее, чем прежде, затем судорожно выдыхает под звук шипения:

— Ты больше не подойдёшь к ней, не встретишься взглядом и даже не посмотришь в её сторону…

— К-кто ты? — сипло спрашивает Кормак, наконец, поднимая руку с пола, пытаясь схватиться в ладонь, что больно удерживает его.

Гермиона видит, как уголок губ поднимается вверх, а сменившийся на сладкий голос ещё тише отвечает:

— Я тот, кто убьёт тебя, если твой взгляд хотя бы мельком скользнёт по ней. И не углом об полку, а куда больнее и мучительнее. И да, я не дам тебе потерять сознание, уяснил?

Затем Том резко отшвыривает от себя кисть, поднимается на ноги и тихо фыркает:

— Кому-то расскажешь, и не успеешь моргнуть, как окажешься в моих ногах.

— Мне нужна помощь… — тихо постанывая, шепчет в ответ тот.

— Помоги себе сам, — жёстко бросает Том, отворачиваясь, и Гермиона ощущает, как от пустого взгляда в её сторону всё нутро начинает полыхать огнём.

Она останавливает на чёрных зрачках завороженный взор, больно сглатывает и таит дыхание, боясь лишний раз колыхнуть воздух, витающий между ними. От него не исходит ни одна эмоция, и Гермиона не может понять почему. Почему все эти дни и недели она прекрасно различала его настроение, состояние, а сейчас словно зияла дыра, словно действие магии прекратилось, исчерпав себя?

И от этой мысли становится страшно. Неужели он смог избавиться от этого? Неужели он смог избавиться от неё?

Невыразимый ужас застревает комом в горле. Ещё ужаснее, чем от мысли, что она убила человека. Ещё страшнее, чем осознание, кто перед ней. Ещё невыносимее, чем жить постоянно в одном и том же дне.

Теперь Гермиона не может вдохнуть и думает, что лучше умереть, чем переживать проявляющуюся в ту же секунду боль. Воображение молниеносно рисует, как Том меняет течение установившейся жизни, нагло использует её и остаётся ничем неудержимым — сам по себе, как и хотел.

Но разве не она недавно думала, что ненавидит его? Разве не она жалела, что судьба подкинула такой подарок?

Казалось, Том вычитывает всё во взгляде, немного хмурится и зачем-то быстро подходит к ней, неожиданно обхватывает рукой за спину и, придерживая за талию второй, поднимает со стола. Гермиона не сразу понимает, что он несёт её к выходу, но осознаёт лишь тогда, когда дверь аудитории хлопает, а спустя некоторое время ботинки касаются каменного пола, но она едва удержала равновесие и сейчас пытается выпрямиться.

Странное чувство, как песчинки из песочных часов, просачивается в грудь. Несносный поток тепла и заботы окружает тело, обнимает за плечи, а спустя мгновение Гермиона понимает, что это не её ощущения, а чужие. Они едва сдерживаются, но всё равно выплывают на поверхность и пронзаются в артерии, смешиваясь с кровью, заставляя сердце трепетно биться и плавиться в нежном потоке.

Внезапно с головы до ног проходил холодок, а затем появляется странное ощущение, что на неё вылили ведро ледяной воды. Гермиона оборачивается и не видит рядом Тома, хоть и чувствует его руку на плече, а когда взгляд упал на собственные ладони, то не увидела и их, осознавая, что он наложил дезиллюминационные чары.

Она не заметила, как оказались у Выручай-комнаты. Кажется, они были в нескольких шагах от неё, но на самом деле прошли приличный путь с третьего этажа до заветной стены, скрывающей хорошо защищённое место от чужих глаз.

Том толкает дверь и пропускает вперёд, но, видя, как она замешкалась, хватает за руку, заходит первый и ведёт за собой вглубь комнаты. Под его напором Гермиона резко разворачивается лицом, скользит по ничего не выражающим глазам и останавливает на них взор, не имея представления, что сказать и как реагировать. Внутри перемешалось столько разнообразных эмоций, что в них проще захлебнуться, чем выразить хотя бы одну из них. Нервы натягиваются, как струны, ожидая хоть какую-то реакцию волшебника, но он замер, как скульптура, лишь едва заметно поджимая тонкие губы.

Гермиона делает короткий вдох, приоткрывает рот, но говорит не сразу, замечая, как моментально заслезились глаза.

— Я… я испугалась.

Однако Том не двигается и ничего не отвечает, словно ожидает чего-то другого.

— Ты же знаешь, что это приводит меня в ужас! Тем более… тем более от… просто в ужас! Я не смогла!..

Слёзы скатываются вниз, и Гермиона опускает глаза, на мгновение зажмурив их. Ладони отпускают плащ, чтобы притянуться к лицу и стереть солёную воду, но в этот момент она ощущает, как Том кладёт руки на плечи, приближается вплотную и под поднятым пристальным её взором выпрямляется, чуть приподнимая голову.

— Почему ты молчала? — задаёт неожиданно вопрос.

— Я… я не считала, что это важно тебе и… в конце концов, это моя проблема, — сглатывая, объясняется Гермиона, чувствуя себя ребёнком, провинившимся перед родителем.

— Раньше ты тут же звала на помощь, совсем не заботясь, что это только твоя проблема.

Она поднимает взор и заглядывает ему в глаза так, словно он только что жестоко оскорбил её.

— Ты больше не здесь…

— Но чувствую не меньше, а то и сильнее, — заканчивает за неё Том.

Гермиона открывает рот, чтобы ответить, но замирает, не зная, что сказать. Нервы тянутся ещё сильнее, и одна струна лопается, как только та замечает проявляющуюся улыбку на губах.

— Знаешь, Гермиона, — заговорил он, поднимая глаза к потолку, а затем медленно возвращая к ней взгляд, — если бы не это, я бы не пришёл в это время. Но и этого вообще не было, если бы ты сказала о проблеме ещё раньше.

Гермиона прижимает ладони к пылающим щёкам и обращает внимание, как Том внимательно проводит взглядом этот жест.

— И… как ты это представляешь себе? Нужно было прийти сюда и сказать, что меня достают?

— Прийти и сказать, — слабо кивает Том, на секунду чуть сощурив глаза.

— Послушай, — нервно сглатывая, слабо отвечает та, отступая на шаг и обнимая себя за плечи, — если бы не ты, то ничего вообще бы не было никогда.

— Откуда такая уверенность? — сдержанно отзывается Том за её спиной.

— Просто чувствую, — ненадолго обернувшись, говорит Гермиона и закусывает губу, услышав, как тот делает к ней шаг.

— Ты ненавидишь меня, — с усмешкой бросает в ответ Том, отчего та опять оборачивается и сильнее обнимает свои плечи. — Ну же, скажи это! Скажи это вслух ещё раз.

Она приоткрывает губы, но не произносит и слова.

— Скажи, — чуть надавливает на голос Том, делая ещё полшага к ней.

Гермиона мотает головой и принимается снова кусать губу.

— Я знаю, почему не скажешь, — слабо улыбается он. — Потому что знаешь, что соврёшь, а потом будет больно.

Она опускает голову, вспоминая жалящее чувство в груди после лживых слов, и глубоко вздыхает, чувствуя опустошение внутри.

— Тогда скажи, почему тебе стало больно, как только в голову пришла глупая мысль, что я избавился от тебя?

— Я… — начинает, но запинается, выискивая в себе ответ.

— Ты привязалась ко мне?

Гермиона поднимает взор и ощущает щекочущую неловкость, которая стремится сжечь кожу и проникнуть внутрь.

— Да, — находя в себе силы признаться, отвечает и тут же отворачивается, но Том останавливает её и заставляет посмотреть ему в глаза.

— Так с чего ты взяла, что я не смог? С чего ты взяла, что твои проблемы меня не интересуют? С чего ты взяла, что я решил оставить тебя?

Гермиона невольно хмурится, чувствуя, как неловкость превращается в растерянность.

— Это напоминает мне тот раз, когда… когда ты заставлял меня влюбиться в тебя, а потом я узнала, что ты был призраком, которому только это и нужно было.