— Решила посетить вечеринку?
— Нет, убраться от тебя подальше, — быстро проговорила та, не заметив, как тот оказался рядом с ней.
Она хотела рвануть и чуть не врезалась в собеседника.
— Ш-ш-ш, — немного отшатнулся от неё Том с усмешкой на губах. — Не так быстро. Мы ещё не поговорили о Волан-де-Морте.
Гермиона сделала шаг назад и на несколько секунд прикрыла глаза, чтобы успокоиться.
— Почему бы тебе самому не узнать, что там происходит? Собери все газеты, почитай, сходи к нему, в конце концов! Он явно расскажет тебе больше, чем я!
— Что-то мне подсказывает, что ты знаешь причину преследования твоего дружка. Я хочу понять.
— Я не знаю причины и знать не хочу!
Том долго разглядывал Гермиону, затем с раздражением отвёл взгляд в сторону. Его душило тепло, которое с невероятной силой тянулось к ней.
— Перестань злиться, иначе нам двоим будет только хуже.
Та вздохнула, отводя на несколько мгновений взгляд, затем с усталостью в голосе произнесла:
— Ты заставляешь меня делать ужасные вещи. Это против моей природы.
— Эти вещи можно было бы назвать ужасными, если бы я использовал их ужасно. Что плохого в том, что ты дала мне список ордена? Думаешь, я пойду каждого выслеживать и убивать? Или отдам Волан-де-Морту? Уверен, он и так знает, кто находится в этом списке.
Гермиона сощурила глаза, соглашаясь с логикой Тома.
— Мне важно владеть информацией, не более того.
— Я надеюсь, ты даёшь отчёт своим словам? Если ты меня предашь…
Гермиона замолчала, услышав тихий смех.
— Я серьёзно, — нахмурилась она.
— Перестань злиться, — протянул Том, прекратив смеяться. — Я даю отчёт своим словам и советую тебе давать отчёт своим.
Гермиона медленно повесила сумку на своё плечо и выжидающе посмотрела ему в глаза.
— Я успокоилась. Теперь ты, будь добр, успокойся.
Том ничего не ответил и потянулся за сигаретой в карман.
— Что дальше? — тихо спросила та, внимательно наблюдая за каждым движением собеседника.
— Пока ничего.
— Я могу идти? — уточнила Гермиона.
— Я напишу тебе письмо с датой и следующим местом встречи, — задумчиво отозвался Том.
— Куда ты пойдёшь?
— Не думаешь ли ты, что я буду торчать здесь постоянно?
— Школа под охраной. Если ты выйдешь за пределы, то не вернёшься сюда.
— Спасибо, что побеспокоилась за мою возможность встретиться с тобой, — усмехнулся он. — Не переживай, я найду способ.
Та хмыкнула.
— И кстати, почту тоже проверяют, имей в виду.
Том молча кивнул.
— Теперь я могу идти?
Том снова кивнул и отступил в сторону. Хромая, Гермиона прошла мимо него и сделала несколько шагов к выходу, как тот её окликнул:
— Эй, Грейнджер!
Та обернулась.
— Тебе ногу вылечить?
— Откуда столько заботы? — усмехнулась Гермиона, однако её улыбка стала весьма тёплой.
— Обычная мера предосторожности. Если ты нарвёшься на какого-нибудь придурка, то я должен быть уверен, что ты сможешь хотя бы убежать. Иди, садись, снимай ботинок, — приказал Том, кивнув на скамейку.
Она несколько секунд стояла в нерешительности, затем под пристальным взглядом собеседника вернулась к скамье, сняла с плеча сумку, бросая рядом, и наклонилась, чтобы снять обувь. Том долго вдыхал антрацитовый дым, наблюдая за каждым движением Гермионы, и когда та стянула свой носок, он запустил свою свободную руку в карман, достал палочку и взмахнул ею. Порезы затянулись, избавляя Гермиону от дискомфорта в стопе. Она быстро обулась, встала на ноги и, неторопливо хватаясь за свою сумку, спросила:
— Откуда ты знаешь так хорошо целительную магию?
— Если умеешь наносить тяжёлые раны, то нужно уметь их исцелять, — со слабой самодовольной улыбкой отозвался Том, прислонившись спиной к стеллажу с книгами.
— Вижу, опыт у тебя в этом огромный.
Том ничего на это не ответил, продолжая пристально наблюдать за Гермионой с той же улыбкой на губах. Она почувствовала неловкость и, не взглянув на него, на ходу бросила:
— Спасибо.
Том проследил, как та скрылась из вида, и медленно запрокинул голову назад, взглянув на высокий потолок.
За час времени, находясь в своём будущем, он уже понял три вещи: во-первых, у него есть идиотские чувства, которые испытывают его самообладание и затеняют контроль над ситуацией, во-вторых, его чувства отлично мог различать другой человек, будь то хоть вагон раздражения или маленькая капелька тревожности, и в-третьих, любой приступ злости, гнева или других гнетущих эмоций вызывал вспышку тепла в Гермионе, заставляя её тянуться подавить его мрачные чувства, из-за чего его магия пыталась взаимно реагировать на неё, и наоборот.
Что же, Том сам выкопал себе яму этими чувствами, и нужно было определиться, что с этим делать.
Была ли это его магия, или он просто влюбился, как Гермиона в него?
Конечно, это магия! Том даже не думал в этом сомневаться. Для него это представлялось так, что кусочек его магии находился в Гермионе, а он, соответственно, тянулся к нему, чтобы воссоединиться. Это логично. Но это раздражало.
Нужно ли ему было вытаскивать из неё свои чувства или следует оставить всё, как есть, и быть уверенным, что Гермиона не оступится с его пути? Ощущения от таких мыслей были двоякими. Прежде всего, Том чувствовал в себе сильное любопытство от того, что должно произойти, когда их магия соприкоснётся. Ожидает ли его ещё один сюрприз, или касание к его же магии, находящейся в Гермионе, ничего не изменит? Второе — злость на самого себя. Один час — это было слишком мало для того, чтобы перетерпеть в себе ощущения от своей ошибки, а она была грубой и глупой. Как он не додумался до того, что может наступить в свой же капкан, а Гермиона додумалась?
Сейчас он ярко чувствовал, как его восхищает сообразительность Гермионы и в то же время раздражает. Будь на её месте другая девчонка: глупая, наивная и попросту безмозглая — то было бы всё намного легче и явно без зарывания себя в яму. Ему бы не пришлось даже включать логику, анализировать чужой характер и поступки, а просто достаточно было бы очаровать глупышку, и дело сделано. Но Гермиона не была глупышкой, с ней пришлось неплохо повозиться и прийти к крайним мерам: сыграть на её слабостях и идеалах. Он всегда считал, что все девушки бесполезные и ни на что не способные. Когда он учился в школе, некоторые чистокровные волшебницы вызывали у него интерес своими талантами и возможностями, но эти способности были наглухо перерезаны одной единственной причиной: они должны выйти замуж и быть под покровительством своего мужа. Это уже говорило об их несостоятельности, а значит, девушкам и женщинам не место в кругу его близких приятелей, которые увидели в нём восходящего лидера, способного реализовать их желания, какими бы они ни были, и воплотить все их мечтания в жизнь. Женщин легко можно очаровать, запудрить им голову, заставить легко сменить сторону и даже не получить на это сопротивления.
В случае Гермионы всё вышло иначе. Она не обратила внимания на его милую и красивую мордашку, не повелась на вежливые слова и жесты, не припала к ногам с умопомрачением ни от одного убедительного взгляда. Она просто игнорировала, избегала, злилась и кидалась на него. Поэтому пришлось воспользоваться последним средством, чтобы достичь цели, — силой своей магии. В свои двадцать лет Том был очень способным волшебником, и недаром он перерыл всю школьную библиотеку в изучении множества тем, которые вдохновляли его быть первым и лучшим во всём. Он хотел разбираться в любой направленности волшебства, владеть всем, что сделало бы его могущественным волшебником, которому любая задача оказалась бы нипочём. Но, несмотря на свои знания, умения и таланты, он умудрился попасть в свою же ловушку. Да, идиотская привычка испытывать всё на своей шкуре. Результат был достигнут, но с колоссальной потерей самого себя. И всё же, что с этим делать?
Том опустил голову вниз, выкинул тлеющую сигарету на пол и оглядел стеллажи. Даже в его времени не было ни одной книги, которая рассказала бы ему о магии чувств, потому что этот аспект жизни не поддавался никакой логике или закономерностям. С такими вещами приходилось разбираться только самому, и с юных лет он уже понимал, что на такую удочку лучше не попадаться. Ему вспомнились приятели, которые остались в его настоящем 1947 году. Почти каждый из них уже успел попасть впросак влюблённости, и даже не один раз. Начиная встречаться с девчонкой, они вели себя, как болваны, глупо хихикая в уголке со своей подружкой или проходя по коридору с таким важным видом, словно только что назначили министром магии, не менее того. Напыщенная самоуверенность тут же пропадала, стоило второй половинке намекнуть на то, что интерес пропал, и тогда они становились ещё худшими раздолбаями, в которых так и хотелось запустить Круциатус и отучить их любить приземлённые удовольствия в виде соблазнительных девчачьих улыбок или игривых томных взглядов. Том считался с этим странным чувством под названием любовь, ведь его сила была слишком велика и не поддавалась никакой магии, но погрязнуть в ней ни за что не желал, поэтому всегда уберегал себя от любой возможности найти себе предмет обожания, который будет колыхать ему сердце, заставлять его быстро биться и постоянно затруднять дыхание. Это, как минимум, уничтожало какую-либо логику и ужасно туманило рассудок, превращая человека в раба своих желаний. Том хотел быть сильнее всего: сильнее смерти, сильнее времени, сильнее любви. И если с первым и вторым у него всё получилось, то оставалось разобраться с третьим, причём таким образом, чтобы все фигурки противника на шахматной доске оставались на тех же позициях, а Том одним шагом просто объявил бы мат. И, конечно же, избавился бы от щекочущих глотку чувств, которые были ему незнакомыми, неповторимыми, пьянящими, но чертовски раздражающими и удушающими.
