В зале словно был василиск — почему никто не шевелится? — и лишь спустя несколько мгновений принялись суетиться Пожиратели смерти, призывая опустить и отдать оружия.

Гермиона вонзает пальцы в держащую её руку, чтобы хоть чуть-чуть ослабить крепкий захват, и вдыхает воздух, увереннее вставая на ноги, а Волан-де-Морт продолжает кружить подолом мантии, как король перед своими подданными, заглядывая поочерёдно каждому в глаза.

— Итак, волшебники, — величественно и победно разносится его голос над разрушенными сводами замка, — теперь вы навсегда запомните этот день в истории, когда лорд Волан-де-Морт победил, а вы проиграли.

========== Глава 29. Между роскошью и тоской ==========

Перед глазами плывёт так, что весь мир кажется огромным небосводом, усыпанным миллионами мерцающих звёзд, скользящих по непредсказуемой траектории и падающих куда-то за пределы видимости.

Гермиона не чувствует себя, едва ли понимает, насколько сильно отекли глаза и как больно саднит лицо, но упорно стоит на ногах и пытается разглядеть Волан-де-Морта, который находится где-то здесь, в комнате, и безобразно улыбается, вкушая свой триумф и безоговорочную победу.

В этом он с Риддлом был до ужаса похож — оба никогда не могли подавить свой восторг от побед, и их отличал только образ улыбки — у взрослого она была искажённой и до омерзения безобразной, чего нельзя сказать о юной копии.

Крайне неприятно думать об очевидном сходстве.

Гермиона по инерции снова дёргается, и держащие её руки Долохова сильнее придушают, требуя успокоиться.

Она не злится за то, что он не позволил ей бросить убивающее проклятье, по дороге в поместье Малфоев осознав, что в ближайшую минуту её ждала бы смерть. Волан-де-Морт наверняка вступил бы с ней в схватку, и гибель была бы неминуемой. А так у неё есть хоть какой-то шанс и время всё переосмыслить, найти подвох, почему она до сих пор осталась здесь, и наверняка выискать недостающий пазл в происходящем.

Она не злится на Долохова за то, что некоторое время назад ей пришлось получить от него несколько проклятий, сильных затрещин по лицу, потому что ей совсем не хотелось падать на колени перед змееподобным уродом — свою смерть в ногах Волан-де-Морта она не готова встречать. Это ниже её достоинства.

И сейчас ей приходится удар под колени, который она не особо-то и чувствует, но ноги предательски подкашиваются, и Гермиона падает на пол, зашипев от неприятных ощущений.

Её не гложет чувство вины за то, что друг — Гарри Поттер — упустил шанс сразиться в честном поединке, потому что она так не вовремя влезла в эти распри. Наоборот, ей кажется, что он сам не вовремя обнаружил себя — ему следовало подождать хотя бы ещё одну минуту!

Её не гложет чувство вины за то, что после слов Волан-де-Морта о своей победе, в то же мгновение вышла к нему Лаванда Браун и бросила в него проклятье. В её глазах читалась одержимость словами Риддла, словно он в тот момент, в Большом зале, вселил ей нездоровую уверенность, что она сможет убить тёмного мага, что она должна убить его. Риддл великолепно вселял уверенность в людей, иначе бы Гермиона и сама на многое не смогла бы решиться. И Лаванда попытала свой шанс, который обернулся полным провалом. Измазанные кровью белокурые волосы Лаванды украсили грязный пол в ногах Волан-де-Морта, став ещё одним трофеем его сладкой победы, и до умопомрачения Гермионе хотелось вырезать эту тупую безобразную улыбку на змееподобном лице, изогнувшуюся в хищном вопросе: «Кто хочет рискнуть ещё?»

Больше никто не рискнул.

Некоторые попытались сбежать, некоторым даже удалось, а кому-то из них не повезло, и при попытке к бегству получили изумрудный луч в спину. Волшебники сдались, сложили палочки и в безутешном отчаянии принялись ждать, что же произойдёт дальше.

А дальше Гермиона ничего не видела. Волан-де-Морт приказал держащему её Долохову отвести в поместье Малфоев, в его кабинет, и дожидаться там. Очевидно, что этот урод решил допросить, прежде чем покончить с её жизнью. Нездоровое любопытство у того было с юности в крови, правда в таком возрасте оно граничило с непростительной пренебрежительностью.

Антонин за всё время не проронил ни слова, лишь один раз как-то по-отечески сжал ей плечо, и от этого прикосновения прошлась по телу тёплая волна, но только она не проникла к сердцу, не пробралась в душу, а осталась где-то за высотой мрачных чертогов, внутри которых тихо, пусто и безмятежно одиноко — именно во всём этом парила Гермиона, позволяя себе становиться зачарованным льдом, покрывающим любую поверхность в изящные узоры тонкой плёнкой.

Но это дало понять, что у Долохова есть какой-то план.

Волан-де-Морт появился не один — с ним были Августус Руквуд и Люциус Малфой. Лицо последнего по-прежнему отражало смертельное изнурение, страх и подавленность. Казалось, он так устал жить, что прямо сейчас готов сложить голову и смиренно пройти к эшафоту, лишь бы перестать видеть, слышать, чувствовать. Он мог бы завидовать Гермионе, и эта мысль вызывала в ней издевательскую усмешку.

Каждый из них заслужил то, что происходило, и глупо винить в этом других. Даже Малфой заслужил то, что он ощущал, в то время как Гермиона лишилась чувств, хоть и такой высокой ценой.

Августус Руквуд, наоборот, был преисполнен вдохновения, его заметно постаревшее лицо хоть и было таким же изнурённым, но слабая улыбка и резкость уверенных движений так и выдавали в нём душевный подъём. Кажется, с Волан-де-Мортом они были на одной волне.

К удивлению Гермионы, тёмный маг не стал с ней церемониться — видимо, не хотел кого-то посвящать в тайны касательно Риддла, поэтому ей досталось всего несколько болезненных ударов от Долохова, когда её призывали к ответу, а она молчала. Скрипя зубами, ей приходилось отвечать, потому что так было нужно. И это была не надежда, что у Долохова есть какие-то сведения или запасной план, — какая к чёрту надежда? — просто глупо было отказываться от ещё одной попытки разобраться во всём, и при возможности, если она выйдет из этой комнаты живой, конечно, узнать, что там придумал Антонин.

К слову, на свою смерть ей было плевать, и даже не по понятной причине, которая не сработала и спокойно лежала в кармане кофты, заляпанной в риддловской крови. Просто ей по-настоящему было настолько плевать, хоть брось в неё десять убивающих, а смысла существовать никакого не видела. И это не разрыв от колоссального количества потерь, ухода Тома и провала всего, к чему они так долго и с трудом шли, а просто она не знала, чем себя занять. И этот появившийся ледяной панцирь, служивший щитом от отчаяния и боли, был очень кстати.

Она бы не упала на колени, если бы не различила в том сжатии Долохова волну тепла. Она считает, что он единственный из всех, кто остался в живых в этом мире, заслуживает получить шанс и ещё одну попытку реализовать свои надежды, ведь несмотря на победу Тёмного лорда, это не было победой Антонина и Тома.

Наконец Волан-де-Морт теряет какой-то интерес при виде сломленной (пусть будет для него сломленной) Гермионы — его длинные белые пальцы касаются висков, он отворачивается и начинает их массировать. Кажется, тёмный маг страдал мигренью, так не вовремя давшей о себе знать.

— Августус, — спустя несколько мгновений обращается Волан-де-Морт, — как считаешь: когда мисс Гермиона Грейнджер должна сходить на свидание со смертью? Сейчас или на рассвете?

Чувство, будто вопрос с подковыркой.

Руквуд показывает безоблачную улыбку, трясёт грязными соломенными волнами и отвечает:

— Когда пожелает милорд.

— Я не желаю марать палочку об эту грязь, — задумчиво отзывается Волан-де-Морт, принявшись разглядывать бузину, утратившую свою силу и преданность кому-либо, — но и отдавать кому-то не хочется. А ты что думаешь, Антонин?

Долохов машинально запускает пальцы в белую манжету и спокойно отвечает:

— Я могу за вас казнить её на рассвете. Думаю, это будет эффектно и вполне демонстративно для тех, кто захочет восстать против вашей власти, милорд.