— Ага, конечно, — хохотнула краснолюдка. — Когда выходили, тоже думали: недели на две жрачки хватит… За три дня всё умяли — не заметили. Но он прав, Марёк, жуй, не напрягайся.

— Я вот жую ваш хлеб, а имён что-то не припомню.

— Ха! Ещё бы припомнил… Мы вообще успели представиться?

Нелюди задумчиво закачали головами.

— Пропустили формальности, и сразу к делу! — хихикнул светлый.

— Откуда ж вы меня тогда по имени зовёте?

— Откуда-откуда… Пока ты дрых, мы тут столько песен про ваши похождения послушали. Хорошо, когда невеста — бард, — краснолюдка подмигнула ведьмаку.

«Эва какая у меня невеста фантазёрка, однако», — Марек смерил Лайку игривым взглядом. В ответ получил куда более изощрённый: хитренький с нотками снисхождения.

Краснолюды загыгыкали, оказавшись меж «любовных» переглядок.

— Меня Бессир зовут, — представилась краснолюдка, пока все снова об этом не забыли. — Бессир Борг.

— А я Торби Борг, — присоединился темноволосый.

— А я Коген Грант, — кивнул светлый.

— А я Лайка!

— Ну, тогда и я Марек Яр.

Нелюди закончили перекличку одобрительным смехом.

— Раз все собрались на свежие бошки, — начала Бессир, — давайте придумаем, как протащить длинных на Гору!

— Я уже начал конструировать перекладину под телегу, — Коген указал за спину, где лежала кучка длинных палок.

— А я тебе говорю, что мы с ней спалимся, если стражи додумаются под колёса заглянуть! — воскликнул Торби.

— Когда лучше придумаете, тогда я тебя послушаю…

— А как же бочки? — Марек зевнул. — Вино открывать не будут.

— Откуда ты знаешь, что там!

— Пахнет вкусно.

— Вот же точно, пёсий нюх ведьмачий!

— Но мы же их предкам везём, — возразил Коген.

— Да, и если их простучат?

— А вы всё не выливайте, чтобы жижа осталась. А мы поплаваем.

— Ты грязный, как чёрт!

— Я умею мыться…

Краснолюды переглянулись.

— Вообще-то, звучит…

— Забавно.

— Я тоже хочу искупаться в винишке…

— А ты не замёрзнешь? — неуверенно спросил Коген. — Температуры на Махакаме не плавательные…

— Смотря сколько сидеть.

— В тот раз мы перевал минут за двадцать прошли, — протянул Торби. — В этот наверняка будут досматривать ещё…

— Звучит не страшно. Послежу за температурой тела, помедитирую — даже не замечу.

— Ух ты, ведьмаки и так умеют!

— Ещё б придумать, как бочки закрыть, когда вскроем.

— Хм. На пару часов я мог бы закупорить вход знаком.

— Чем?

— Ведьмачьим колдунством.

— Ва-ва-ва!

— Но только одну бочку.

— Мы и в одну влезем, — встряла эльфка.

— Сомневаюсь.

— Да точно. Я маленькая, ты тоже не исполин — валетом уместимся.

— Лайка, посмотри на них ещё раз, туда даже ты одна еле влезешь.

Эльфка замялась.

— Ладно. Я превращусь в сороку и перелечу границу.

— Чего?

— Я не хотела в этом признаваться… Даже тебе, милый… Но я оборотень. Я могу превращаться в сороку.

— ЧО-О-О! — Бессир аж подскочила.

— Извините, я не очень люблю об этом говорить.

— А покажешь? — с надеждой спросил Торби.

— Показывать ещё больше не люблю.

— Поэтому у меня от твоих прикосновений медальон дрожит? — спросил подозрительно Марек.

— Наверное, я не знаю.

Ведьмак сощурился. От оборотней пахло по-другому. Но запах Лайки был… Какой у Лайки был запах? Слабый. Неподобающий такому милому барду. Пахло грязью и кровью. Нормально для волколака, но птицелака? Кажется, она слишком долго обнималась с ведьмаком. Перо в её волосах и правда намекало на оборотничество…

— Послушайте, я бы правда не хотела об этом говорить…

— И не будем! У всех свои тараканы по сусекам, — кивнула Бессир.

— Но не думать об этом теперь мы не сможем, — вздохнул Коген.

— Ваше право. Извините.

Лайка заиграла с новым темпом. Марек пытался поймать её взгляд, но эльфка уткнулась носом в струны, закрылась ото всех волосами.

— Ну, позже тогда придумаем, как тебя в бочку засунуть, ведьмарик, — Торби встал. — Отдохнули, пожрали? Пора.

Бочки в телеге уложили обратно на рёбра — ведьмак и эльфийка оседлали коней, а краснолюды мулов. Воз вести пришла очередь Торби.

Шли медленно, опять засвистели и запели песни под аккомпанемент гуслей. Лайка то и дело прерывалась гладко, чтобы нашептать коню нежностей. Он уже не бесился, но явно не был рад наезднице: ржал беспокойно и фыркал в её сторону, как и Коготь ведьмака. Мулы не разделяли лошадиных недовольств, хотя и поглядывали на старших пугливо.

Вечером краснолюды не устраивали кутежа: объяснили попутчикам, что пьяная гулянка приходится в их путешествии на каждую вторую ночь, чередуясь со спокойным и трезвым обменом историями у костра.

Рассказы краснолюдов все касались последнего года их путешествий по Северным Королевствам. Оказалось, что их троица идёт в родные края из годового странствия по свету, которое зовётся в Махакаме дректагом. Ходят в него все молодые краснолюды, а возвращаются не все.

Коген поведал, как чуть не присоединился к культу Горячего Стекла в Зеррикании, как сверкал в ночи пятками от большущей и на самом деле чудесной шаманки, потому что думал: сердце его ребяческое (всего сорок пять лет нелюдю) не выдержит столько любви.

Бессир поделилась историей, как её туристическая поездка на Скеллиге обернулась морским грабежом. Вздохнула не без тоски о том, как «дома» она ощущала себя там, где под ногами ни земли, ни камня, ни снега — только слой досок, а дальше холодная бездна.

Торби рассказал, как случайно помог со шпионажем каким-то эльфам под Гулетой. А через неделю осознал, что за ухом его болтается облезлый беличий хвост. Не снял — честно и от души пошёл резать людей.

Все в компании понимающе и без осуждения закивали на этом моменте.

Когда очередь дошла до Марека, он решил поведать о своей двухлетней жизни в Туссенте, о тамошних чудаках-дураках. Рассказал про одну адекватную с виду бабулю по имени Мерино, что придумала разводить в саду не бархатцы, как подобает адекватным бабулям, а архиспоры. Объясняла она это тем, что «несчастные травинки с соседкого участка кричали ей об одиночестве и нехватке ласки».

Имён и героев во всех этих рассказах было много, но слушатели их, конечно, не запоминали и ничего от этого не теряли, ведь были истории о другом.

Лайка рассказала, как познакомилась с Аэлирэнн. Торби удивился, ведь выглядела эльфийка максимум на полтинник — никак не на двести. Лайка приказала дальше слушать внимательно, и все навострили уши: с серьёзными лицами внимали, в какое время нужно ложиться, и какие листья прикладывать к глазам после попойки, чтобы выглядеть в двести на пятьдесят.

Краснолюды посмеялись, но к сведению приняли, а ведьмак отмахнулся:

— Вот вам мой метод: миска кислоты в лицо.

Спать разложились только после пары партий в гвинт. Марек от игры отказался, чем вызвал загадочную реакцию: Торби похлопал его по-братски по плечу, а Коген сказал: «Зарастёт, затянется». Марек их не понял, но уточнять ничего не стал. Лайка, с другой стороны, присоединилась к партии с удовольствием и играла с краснолюдами два на два. Действовали они совсем не по тем правилам, которые знал Марек, но ему даже наблюдать было не интересно — не то, что вникать. Он и в человеческий-то гвинт еле вник несколько лет назад.

Лайка подошла к Яру, когда тот шкрябал пером в маленькой толстой книжке.

— Ведьмин? — прошептала она.

Он оторвался, поставив на пол страницы размашистую кляксу. Это нисколько его не смутило — видно, было не впервой. Яр перевернул дневник и принялся махать им, суша разворот.

— Можно я с тобой буду спать? — так же шёпотом продолжила эльфка.

— Мёрзнешь?

— Нет. Просто… вещей-то у меня нет.

Марек понял это только сейчас. Ни седельных сумок у угнанного коня, ни вьюка у Лайки за плечами не было. Только большие длинные гусли, с которыми она не расставалась даже сейчас, стоя между костром и ведьмаком, просясь к последнему под бок.