Конечно, она не привыкла к его присутствию, но он и не сильно мешал ей. Она существовала, как и прежде, с умиравшей с каждым днем надеждой, смотря на бесконечное небо, закрытое решеткой и толстым слоем черных туч.
Несколько раз она все-таки пыталась выскочить из камеры и бежать. Но у нее ничего не получалось, через пару шагов ее затаскивали назад, бросали на кровать и будто ничего такого не случилось, ставили перед ней ее поднос.
Дементоры теперь приходили с кормежкой по двое и один охранял выход, а другой вносил поднос. Раз в пол месяца и газету. Попытки побега оборачивались провалом и не были даже в половину столь успешны, как у Сириуса.
А еще среди новшеств тюремного распорядка появились странные цифры на одежде. Им их пришили со всех сторон — на груди, на обоих рукавах и на спине. Беллатрисе досталась странная комбинация из цифр с пятью буквами инициалами ее имени вперемешку не понятно какими числами.
Родольфусу на его мантию пришили тоже самое, но он в отличие от нее тут же отвернулся к стене, решив, что душить свои собственные ладони это полезнее, чем пытаться разглядеть себя или захватить свой обед с подноса. Беллатриса же тут же начала изучать свои числа и нашла среди них дату своего рождения, пару двоек, несколько восьмерок, крючок, напоминающий четверку и единицу. Не поняв, что это значит, Беллатриса принялась за свой обед, который сегодня был лишь водянистым супом с вдавленной внутрь себя горошиной и куском хлеба, которым она постучала по ботинку, прежде чем съесть.
Их водили в ту комнату, где пришивают числа в тех же темных мешках, что и обычно. По пути она пыталась цепляться за стены, чтобы запомнить повороты на ощупь, но, оступившись, подвернула ногу и теперь, вздыхая от боли, сидела подле решетки своей камеры словно сторожевая псина, набираясь сил. Так что она ничего не смогла сделать, чтобы приблизить час своего побега.
В той комнате, куда привели еще кроме нее несколько сотен заключенных сидело десять волшебников, которые называли фамилию и имя преступника, который должен был подойти к ним, чтобы получить свой номер, волшебством пришиваемый к одежде. Еще они зачем-то, прежде чем пришить метки осматривали шею заключенного и прикасались к ней волшебной палочкой. Беллатриса помнила, что первый колдун, которого подвели к столу, ощутивший на себе угрожающее прикосновение волшебной палочки, захохотал как ненормальный и Министерские работники ели удержали его на месте, чтобы пришить номерок к его одежде. Однако он все продолжал хохотать и взвизгивать, до тех пор, пока его не отпихнули к Дементору и с мешком на голове и не повели в родную камеру.
-Вы хотели убить меня! Так сделайте себе и мне милость! — молил он с экзальтированным хохотом — Что вам моя смерть, убейте меня!
Но безмолвные стражники Азкабана не послушались его и отвели к своему месту заключения.
Остальные уже не кричали и не хохотали, когда в них тыкали магическим оружием. Все уже поняли, что радоваться бесполезно и им сохранят жизнь. Дальнейшая процедура прошла спокойнее.
Беллатриса на обратном пути тоже пыталась касаться вслепую стен, но задержав толпу из-за случайного падения, она стала причиной недовольства всей тюрьмы, и, казалось бы, даже молчаливых и хмурых дементоров.
В камеру ее втолкали силой и заперли. А вскоре подоспел и Родольфус, которому тоже пришили тюремное цифирное клеймо. Зайдя в камеру, он уселся в своей традиционной позе, а вскоре принесли неароматный обед.
Тарелка Беллы довольно быстро опустела, и она поставила ее с тихим звоном на пол. У нее ужасно сильно болели ноги. Такая прогулка оказалась для нее, ходящей каждый день лишь от одного конца камеры до другого сравнимой с подъёмом на Эверест. Она израсходовала все свои силы.
Подтянувшись на кровати, она громко вздохнула, и, прильнув к стене, задумалась, как обычно о Темном Лорде.
Ее сердце на мгновение затрепетало в слабой груди, потому что она смогла вспомнить слабой тенью его лицо и тут же ухнуло в низ, разбившись об острые шпили реальности. Беллатриса задумалась о том, как он проводит эту холодную зиму, если действительно остался жив, забытый всеми. И ей стало холодно вдвойне и за себя, и за него, а в желудке будто бы все взорвалось, хотя она только недавно приняла свой скудный обед.
«Если уж я не могу сама вернуться на волю и спасти, помочь ему… Мерлин, пусть хоть это сделает Блэк… лишь бы только Темному Лорду было легче…»
Однако от мыслей, что Блэк преуспеет там, где должна действовать она, в ее груди сердце забилось так, что Белла чуть ли не провалилась в обморок. Собственное ничтожество грызло ее изнутри, и она закрыла глаза, дабы не дать паразитировать внутренней боли. Раньше это бывало помогало, но сейчас она, закрыв глаза, услышала громкий пронзительный смех всех тех, кого она раньше знала. И отчего-то громче всех над ней смеялся Николос Броуди. Она видела его карие с веселым огоньком глаза, спрятанные за оправой очков и ужасалась, почти даже не замечая того, как над ней смеются другие…. Но почему смеялся именно он?
Беллатриса упорно думала о том, что ее бывший друг ни за что не стал бы смеяться над ее слабостями, но тот голос в ее голове заливался еще громче, как только она начинала сомневаться в его реальности и искренности… открыв глаза она тяжело вздохнула и посмотрела за решетку, подошла и со всей силы тряхнула ее.
Сверху посыпались кусочки камней и пыль, но решетка не рухнула перед ней, обнажив путь к свободе. Она стояла все также крепко и Беллу привело это в ярость. Рыча и визжа, она трясла решетку, молотила по ней кулаками, била ногами и ладонями, но та лишь тряслась, стойко переживая припадки безумия.
К ее камере подоспел Дементор, но это не заставило ее прекратить, скорее наоборот. Одной рукой она сосредоточенно молотила по решетке, а другой пыталась схватить черного пришельца за плащ и вытолкать вон отсюда. Однако последнее ей не удалось, он распахнул ее камеру, прижав открывшейся решеткой к стене. Кряхтя, она барахталась в заточении, воздух уходил из ее легких, ее руки схватили просочившиеся к ней цепи и ее дергало в разные стороны.
Родольфус обернулся, услышав очередное кряхтение жены, но не успел отреагировать, да и вряд ли стал бы. Дементор опустил сверток и покинул клетку.
Решетка освободила ее, и Беллатриса упала посреди камеры на колени. Из ее ладоней сочилась кровь, а на лице остались вмятины, оставленные прутьями решетки. Вдыхая воздух, она видела то, как Родольфус посмотрев принесенный сверток положил его на место. Видимо понял, что это не для него. И тогда Беллатриса, думая, что шока для нее сегодня точно хватит, схватила свой сверток, который оказался тугим конвертом.
И удивилась больше всего за эти годы. Наверное побег Сириуса Блэка удивил ее не так сильно, как-то что она увидела… и не так напугал. Белоснежный пергамент дрожал в ее сжатой, худощавой ладони. А Родольфус, которого она видела краем глаза смотрел на Беллу пустыми глазами.
Подпись на конверте не была написана почерком того, кому принадлежало это имя. Это еще больше смутило Беллатрису, и она долго вглядывалась в буквы этого имени и фамилии, к которой сама принадлежала и мысль в голове упорно кричала одно — «Это написала не она!».
Конверт был белым, как снег, зеленевшая на нем печать Малфоев зияла словно уродливое бельмо на глазу. И в сочетании всего этого Беллатриса не могла понять, что это значит и зачем ей написали это письмо.
И вспоминая прошлое Белла с яростью пошла ворошить одеяла на своей постели, злобно рыча, будто разозленный зверь. Никогда не забудет она своих слез, боли и страданий и, видя это сейчас, ярче и отчетливее из-за проклятого конверта Беллатриса ясно знала, что никогда не прочитает это письмо, не посмеет открыть его. Друэлла Блэк… от нее она всегда слышала лишь упреки и получала лишь жестокость, никакой поддержки и справедливости, и Беллатриса понимала, что она могла написать ей в этом письме лишь ругань, и сделала это как появилась первая возможность. Удивительным для Беллатрисы было то, что та не примчалась в Азкабан — к ней лично — чтобы высказать все свои претензии, а Беллатриса знала, что у той их накопилось за долгие двенадцать лет предостаточно.
