"К монастырю пришлось ехать Кропоткинской, через Лопухинский - внизу на Метростроевской был какой-то ремонт.
Заехали во двор Лопухинского, где, судя по твоей повести, должна была быть китайская прачечная.
Я очень люблю это место в повести и вот решила посмотреть.
Знаешь, мамуся, с Сашей и Лялей тем еще хорошо общаться, что они ну абсолютно не нервные, как все мы, и никуда не спешат(!). И такие они душевные! Ну а Саша шутит себе потихоньку, и ничего его не раздражает.
У предполагаемой прачечной мы с ним вышли из машины, посмотрели вокруг - никакой прачечной! Саша спросил у одной старушки во дворе, была ли здесь когда прачечная. Она так... ну восхитилась, что ли, так встрепенулась, что чуть с лавки не слетела. "Была, милай, была! В подвале. Ки-тай-ска-я! - и показала на дом. - А знаешь, как стира-а-ли?! Вручную! А белье было белое-белое и хрусте-ло!
А до войны Серега один, покойный ныне, им машину поставил, вот она и стирала с а м а! Но весь дом трясло, ажно качало!"
А Саша мягко: "Вибрировало".
Старушка поглядела на Сашу беспомощно и говорит: "Ага! Ага!" И дальше: "И вот, знаешь, жильцы-то недовольные все были, и машину ту сняли"...
Саша: "Демонтировали".
Старушка опять: "Ага! Ага!" и опять продолжает: "А потом, милай, китайцы-то отсюдова ушли, совсем ушли, а вот почему - не знаю. Это так через год или, может, через два после войны, и больше сюда ни разу не приходили, ну, ни-ра-зу, а то, бывало, как выстирают, так все с тючками на спине и бегают взад-вперед, так и бегают - белье разно-сют..."
...Зимними темными утрами (первая смена школы) мы проходили с Янкой Лопухинским, и она, боясь темноты, жалась ко мне, а я, показывая на ярко-оранжевый свет над тротуаром в прачечной, говорила: "Вон, видишь, китайские фонарики!" Но мы быстро пробегали мимо этих "фонариков" (я тоже их немного побаивалась) и заворачивали на Метростроевскую.
А когда шли домой, видели согнутых почти под прямым углом бегающих китайцев с аккуратными тючками белья на спинах...
"Так что на том месте сейчас просто два обычных жилых дома; в одном, что лицом к Метростроевской, внизу магазин "Мясо".
Подъехали к моему Отечеству, к монастырю. Машину поставили за бензоколонку, но подальше, где машин нет. Мы в прошлый раз, когда ехали на концерт Ю.Мориц, Окуджаву здесь встретили.
Мамуся! Ты не представляешь, как реставрировали стены и купол монастыря! Теперь сюда даже экскурсантов водят!
Ма! А твоего тополя в переулке нет! Спилили? Зачем? Но ни у кого спрашивать не стала. Как-то не захотелось...
Школа внешне чистенькая. В нашей квартире теперь, видимо, школьный буфет. Саша сфотографировал меня у окна комнаты - я специально вытянула руку по наружному железному подоконнику, увидишь.
На окне пышная занавесочка с синей каймой, а внутри на подоконнике весы... И вот, понимаешь, во мне шевельнулась ревность, что ли... да, она... И это - несмотря на то, что мы так тяжело здесь жили!.. Я все это знаю по рассказам, но какая же разница?! Я хорошо это знаю.
Заглянула вглубь окна, хотя сильно отсвечивало, и увидела место, где была моя л юлька, то бишь папин фанерный чемодан!..
Потом постояла и у кухонного окна, в которое ты, вернувшись из армии, стучала, увидев "мать-старушку"... А она: "Вон! Вон! Прочь отсюда!" И руками размахивала!
... Мама, моя мама, ставшая за войну совсем седой, не видя меня, стоящей на улице у освещенного изнутри окна, считала, что это опять "школьные мальчики"!..
Долго я стучала, а она - ни за что! И все гнала рукой... А потом, потом, когда узнала...
"Рассказала и эту историю. Опять хохотали и опять я плакала...
Собрала на засушку несколько больших тополиных листьев, желтых, возле Анечкиного дома. Вложила тоже в Юлькину книгу, подписала: "Монастырь, 36 школа". Итак, все листья, со всех "точек" у тебя будут! И ты сделаешь (представляю!) букет:
"Московская осень, 83"!
Постояла и у торцовых оцинкованных дверей, даже вошла в их небольшое углубление, и так ясно представила, как ты сидишь здесь на табуретке - "на свежем воздухе"
(!) и зубришь свою медицину на повышенную, т.к. денег у вас... "рубль на баню - проблема"... И как ты здесь, на воздухе, сознание от голода теряешь...
Походила по двору - от наших дверей до Анечкиных, т.е. по пути моей прогулки в коляске, и представила, как отец, еще в военной форме, возит меня здесь, а перед собой держит раскрытый учебник... Да, помню все это по твоим рассказам, но они так вошли в меня, что это уже не память, а воспоминания!
Вот я все это прямо и увидела и - невероятно отчетливо, в том числе и себя:
доходную, диатезную - "типичного студенческого ребенка", почти не подающего надежд...
Передай отцу еще раз спасибочки и за люльку и за весь обиход! За молоко с детской кухни!
Да, конечно, не представляю, как вы все в этой комнате размещались + я + ваши госэкзамены + бабушкина работа с этими послевоенными "детишками"...
Кстати, Саша везде рисует на лощеной бумаге особые карты (со всеми принятыми обозначениями!) прилегающих к "главному объекту" улиц и переулков; у него это очень здорово получается. Он считает, что разбег всех этих переулков здесь необычайно красив, и тебе будет приятно получить именно такую карту, говорит:
"Лучший подарок!"
Да, эти карты + фотографии + листья!..
Мамуля, хотя и не принято с могилы ничего брать домой, я, учитывая особый случай, сорвала три листа рябины и штук пять, наверное, зеленых листьев плюща от деда.
Мамочка, я еще вспомнила, как бабушка в своей деми-шинели споткнулась возле монастырских ворот, упала и разлила ВСЕ (!) суфле, весь бидончик, который вы с Янкой так ждали!.. Господи! Реву...
Мать! Сегодня же покупаю ВАЛЕРИАНОВКУ!!
Ну, а потом поехали в Мертвый, ныне Островский, вернее, Островская, потому что теперь это улица, а не переулок. Переименование состоялось в 37-м, когда вы еще там жили, в Москве, но все называют его переулком и до сих пор.
Он как бы с огромным ухом - газетный киоск слева, если въезжать с Кропоткинской.
В доме N 12- за пять домов перед вашим - Ник. Островский в 31 году написал первую часть "Как закалялась сталь". Знала?
Интересно, что Могилевские, Большой и Малый, не переименованы до сих.
Между Б.Власьевским и Б.Могилевским - музыкальная школа. Не знаю, была ли она при вас. А может, именно в ней ты училась? Напиши!
Ну вот...
Мамочка, знаешь, нам на одной лекции сказали, что слово "Арбат" происходит от арабского "рабат", что означает "пригород", "предместье", т.е. я сейчас в предместье, в пригороде твоего детства! Как мне хочется поглубже проникнуть в него, но в то, что в твоей душе!
Поэтому я так стремлюсь описать тебе каждый дом, каждое дерево и сквер, чтобы ты почувствовала всю атмосферу этого теперешнего "пригорода" и среди всего нового вдруг все же да и нашла что-нибудь свое!
Да, я забыла тебе сказать, что когда ехали сюда Кропоткинской и остановили машину возле Дома ученых, т.к. Саша фотографировал его и въезд в Островский, к нам подошел какой-то чудной мужчина лет 60-ти с большим количеством орденских планок, в мягкой шляпе и с огромным портфелем.
Он подошел к Саше и сказал, что раньше тоже здесь жил, и неопределенно махнул рукой. Он попросил его тоже сфотографировать. Саша, конечно, с готовностью, а тот подбежал к киоску и поставил там свой портфель почему-то не хотел с ним фотографироваться. Саша снял сего мужа на фоне ограды Дома ученых. Руки по швам, ноги на ширине плеч, взгляд устремлен вдаль. Чудак... Как только Саша отщелкал, тот кинулся за своим портфелем, схватил его и, не оглядываясь, быстро пошел вперед. Саша побежал за ним узнать адрес, чтобы выслать фотографии. А он: "Да что вы! Не беспокойтесь! Спасибо, что сфотографировали!" Господи, вот ведь... Но адрес потом дал и пожал Саше руку.
Я, конечно, сразу вспомнила, что ты где-то в этих местах встречала однажды зимой тоже одного чудного человека - "букиниста с Арбата", - в одном костюме, без шапки, с тросточкой, и как он попросил у тебя поесть, как ты кормила его, и как потом он от тебя убежал".
