Сергей. Вообще-то, в этом что-то есть. Я тут много думал о своем герое. Он у меня тоже свободолюбивый. Постоянно о свободе рассуждает, спорит со всеми, доказывает.
Александр. Человеку свойственно мечтать о свободе. Свобода – это недостижимая мечта любого человека.
Сергей. Это точно! Человек всю жизнь мечтает о свободе, ищет свободу, борется за свободу.
Владимир. Особенно за свободу любви, как я посмотрю. Не морочьте мне голову. Мне скоро, возможно, минимум придется сдавать по философии. Если такое скажу про свободу, меня завалят сразу же.
Сергей. Это всенепременнейше!
Александр. Ладно. Я что хотел сказать. Серега, ты пока не решишь со своими женщинами в жизни, не сможешь решить и в пьесе.
Сергей. Может, Шурик, ты и прав.
Александр. Не может, а точно. А вот и ещё один тост созрел. Давайте выпьем за женщин. Я лично не представляю, как бы мы все жили без женщин. Возьмите любого великого писателя, поэта или (делает многозначительную паузу, шутливо показывая на Сергея) драматурга – у них у всех были какие-то неразрешенные проблемы в личной жизни.
Владимир. А ты откуда знаешь?
Александр. Вот те раз! Книжки надо читать, а не только формулы рассчитывать, радио слушать, телевизор смотреть. Я же все-таки филолог, английский преподаю в ВУЗе. Мне же надо развиваться. Вот я и читаю, и смотрю, и радио слушаю.
Владимир. Понятно, «голоса» разные.
Александр. И их тоже. Люблю разные мнения. И на английском тоже читаю и слушаю. Кстати, и сам немного перевожу. Пока для себя. Сейчас, слава Богу, не сталинское время. Ночью не приедут на черном «воронке», не заберут. Да и в психушку, думаю, не отправят. Разве только из института погнать могут. Устроюсь куда-нибудь, не пропаду.
Владимир. Значит, ты наслушался разных «голосов», и потянуло тебя на рассуждения о свободе. Меньше надо слушать всякой болтовни и клеветы, тогда и жить будет легче. До чего же я не люблю все эти интеллигентские рассуждения. Свобода, свобода! Далась вам эта свобода? Что вы с ней делать будете? У вас ведь итак свободы полно, крепостное право уже больше ста двадцати лет назад отменили, а вам всё свободы мало.
Сергей. Володька, ты что, захмелел? Что ты несешь?
Владимир. А что, разве я не прав? И ты, Серж, хорош. Придумал мне тоже – «любит обеих». Ты своё личное распутство в искусство не неси. Искусство – вещь тонкая. Оно должно облагораживать, воспитывать, давать пример, а не растлевать всякими дурными мыслями.
Александр. Да ладно, Володя, успокойся. (Сергею) Пусть думает, что хочет. Это его мнение. Имеет право. Он же физик, а не лирик. Да и однолюб он. Наверное, со своей Ириной ещё в школе подружился.
Владимир. Да. И горжусь этим.
Александр. А женился когда? Наверняка, ещё в институте или сразу после окончания?
Владимир. На третьем курсе. И что из этого?
Александр. Ничего. Просто я хочу сказать, Володя, что у разных людей и мнения бывают разные. И они не обязательно могут совпадать с твоим или моим. И это нормально. Почему обязательно мнение должно быть единодушным. Мы же не машины какие-нибудь, а живые люди. Но нет. Почему-то у нас, в Союзе, людям всегда хочется, чтобы всё было одинаковым, правильным, политически верным. А мне хочется свободы. Я изучаю английский всю жизнь, а с носителями языка разговаривал один раз, случайно, когда ездил в Москву. Это что, нормально? Для чего я язык изучаю? Хочу ездить в Лондон, в Нью-Йорк, в Париж.
Владимир. А что, тебе Советского Союза мало? У нас самая большая страна в мире. Её за всю жизнь не объедешь. Хочешь на Камчатку езжай, хочешь – на Кавказ, хочешь – в Прибалтику.
Александр. Причем здесь это? Хочу не только по своей стране ездить, хочу по всему миру. Хочу другие страны посмотреть, хочу знать, какая там жизнь, хочу с людьми пообщаться. Скучно сидеть всё время на одном месте.
Сергей (мечтательно). Да-а. Я бы тоже не отказался съездить в командировку в Японию. Купил бы себе видеомагнитофон. Люблю кино, особенно иностранное.
Александр. Я все-таки не понимаю, почему нас не пускают за границу? Мне вот недавно отказали. Хотел в Финляндию съездить. Не пустили. Беспартийный я. При чём здесь партийность? (Задумчиво) Я только теперь понимаю свою однокурсницу Аську. Она эмигрировала в Штаты ещё в 79-м. Ведь нам даже переписываться не дают. Вот она года два назад написала мне первое письмо. Я обрадовался. Думаю, ну, теперь-то всё буду знать о жизни в Америке. Но нет. Только-только хотел ей ответ написать, как меня в Комитет вызвали, ну, в Контору Глубокого Бурения. Мол, что вы собираетесь ей ответить. Я чуть со стула не упал. Решил вообще не отвечать. Ненавижу, когда читают чужие письма.
Владимир. Что ты завелся? Что там делать, в этой Америке? Нам и здесь хорошо. На что нам их гнилой капитализм. Один разврат только и угнетение.
Сергей. Тут дело принципа. Почему кто-то за меня должен решать, куда мне можно ехать, а куда нельзя, с кем переписываться и что писать. Тебе хорошо здесь? Пожалуйста, сиди здесь, никуда не езди. А Шурику, например, хочет поехать куда-нибудь. Пусть едет. Что здесь плохого?
Александр. По-моему, Мишель Монтень сказал, что-то вроде «я, может быть, никогда и не поеду на далекий маленький островок в Тихом океане, но я должен знать, что в любую минуту я могу туда поехать».
Владимир. Ну да. Вам только разреши – все поразбежитесь. А кто работать будет? Кто страну будет защищать?
Александр. Ладно, не будем о грустном. (Сергею) Видишь, Володе хорошо, значит, и всем должно быть хорошо. Вот так у нас почти все и считают. Грустно это и скучно. Надеюсь, что хотя бы в 2000-м году мы сможем свободно ездить, куда захотим.
Владимир. Сомневаюсь. Почти семьдесят лет не ездили, обходились, а тут вдруг начнем ездить. Не понимаю я, что все так об этом 2000-м годе мечтают? Что в нем особенного? Ничего. Просто набор цифр и всё. Ничего не изменится ни в двухтысячном, ни в трёхтысячном.
Сергей. А я согласен с Шуриком. Я чувствую, какие-то перемены должны прийти. Надоело это болото. Не можем же мы всё время, как сычи, в собственном соку вариться.
Александр. Интересное блюдо «Сыч в собственном соку». Хотелось бы попробовать.
Владимир. Ладно. «Оливье» тоже неплох. Светка твоя – мастерица. А чего ты на ней не женишься? Собирался же, вроде.
Сергей. И ты туда же! Кстати, я с тобой делился не для всеобщего сведения.
Владимир. Что, что?
Сергей. Ладно, замнем для ясности. С чего вы все вдруг решили моей личной жизнью заняться? Лучше философию изучайте. Умнее будете.
Александр. Нет, нет, ты не увиливай. Почему ты не женишься на Свете?
Сергей. Не знаю… Не готов я ещё. Не созрел.
Александр (с сарказмом). Конечно! Совсем ещё лялька. Тридцать шесть лет всего. Куда нам жениться. Вот будет семьдесят, тогда и о женитьбе можно будет подумать, правильно я говорю?
Сергей. Не утрируй. Я имею в виду, не созрел ещё в моральном плане. Ты же сам сказал, что я должен освободиться от всех сомнений, стать совершенно свободным.
Александр. Правильно. И что? Ты до сих пор не можешь сделать выбор?
Сергей. Не могу. Ладно, это не застольный разговор. Давайте лучше ещё выпьем. У кого есть тост? Володька, чего молчишь? Давай тост.
Александр. Давай, Володя, говори.
Владимир (вставая с торжественным видом). Я хочу выпить за нас. Вот мы уже знаем друг друга много лет.
Александр. Это точно. Я, например, брата знаю уже 33 года.
Владимир. Я, конечно, поменьше. Мы с твоим братом познакомились, когда я в институте учился. Он окончил третий курс журфака, а я на первый в индустриальный институт поступил на нефтедобывающий факультет. Но дело не в этом. Мы знаем друг друга давно и очень хорошо. У меня, например, нет никого ближе Сержа, это я откровенно говорю. Да и ты, Сандро, отличный малый, хоть иногда и неправильно мыслишь.
