Золото волос слиплось и потемнело от крови, бледное лицо смотрит устало и нежно, дрожат от боли и волнения тонкие пальцы… Я не хочу запоминать тебя таким, пусть сознание сохранит что-то светлое – твою счастливую лучистую улыбку, открытый теплый взгляд, легкие горячие касания к моей ледяной коже. Имею ли я право такое просить? Имею ли я хоть на что-то права?!
Зачем? Зачем? Зачем?
Надоедливый вопрос пульсирует в голове раскаленными звездами на темном небосводе, заслепляя чувствительные глаза. Он не имеет ответа вот уже много лет. Ведь что такое жертва? Жертва – это любовь. Горькая, как полынь; тягучая, как патока; сладкая, как ваниль; острая, как гвоздика. Распятая и калеченная любовь…
«Ди’ар кс’аал’ан л’иив’а, ки’шшеон…»
Так ты тогда шептал сквозь пелену чернеющей боли? И голос… Нежный, успокаивающий, родной. Потому что я люблю тебя, дурачок. Я не понимал этих слов, или просто не хотел понимать… Ты был намного смелее меня, Варрант, ведь смог сознаться, пусть и перед смертью. Идеальный инкуб – совершенная жертва. Только теперь это зашло слишком далеко, на грани Жизни и Забвения, где уже не отличить праведность от порока и наслаждения от боли.
Что такое добровольная жертва? Высший дар – жизнь, высшее проявление милосердия – смерть? Ложь! Наглая и безобразная! Высшим даром являются чувства. Ненависть, презрение, страсть, любовь… В тебе, Варрант, это все смешалось в неповторимый букет. Иногда я закрываю глаза, а ветер приносит твой холодный особенный аромат уюта и свободы. Необычно? Странно? Дико? Пусть я и сошел с ума, в том нет твоей вины. Ты заплатил за мои грехи на много веков вперед, Златовласка.
Почему ты отдал все никчемному вампиру, который неспособен жить, верить, надеяться, любить? Почему когда падает бледный тусклый снег, небеса нашептывают мне о вселенской позабытой тоске? Почему холодный склеп порождает мысли не о смерти, а о потерянной жизни? Почему, Златовласка? Это твои чары опутали меня стальной паутиной и шелковыми алыми лентами? Вопросы без ответов, как птицы с перебитыми крыльями, как сухое листья, как последний осенний дождь, зовут меня в пустоту.
«Возьми… мою кровь… и мою жизнь… И спаси… всех остальных…»
Я не хотел спасать остальных, я хотел спасти только одну жизнь – твою! Варрант… В тебе всегда было слишком много света, а теперь этот свет заполнил пустоту моего отчаяния и полился через край кровавыми дорожками кислого дешевого вина, разбавленного гнилой водой. Тогда ты спас всех, но погубил две обветренные калеченые души – мою и свою.
Жизни всех бездушных тварей не достойны твоей жертвы! Они хоть раз потом сказали спасибо, принесли на твою могилу цветы, пустили скупую слезу, вспоминая о твоем подвиге? А я даже не знаю, где ты похоронен… Наверное, там цветет лиловый вереск, на который летом слетаются пчелы и собирают сладкий мед. Или твоя могила скрыта сенью вековечных деревьев, которые осенью укрывают горбик земли красным и желтым золотом, бросают вниз россыпи рубинов и янтаря…
Я слишком многих похоронил и теперь не ведаю, где прячутся их могилы. Это жестоко… Все, кого я люблю, умирают. Я убиваю их. Посмотрите, боги, мои руки омыты гранатовым соком, на моей груди покоятся гроздья рябины, а тело укутывают прозрачные бордовые шелка. И ветер поет так зловеще и ласково: «Чудовище, чудовище, чудовище…» Даже небо неспособно меня помиловать и отпустить грехи, что уже говорить про смертных?
Я по крупицам собираю воспоминания, которые слетаются в широко распахнутые синие глаза серыми и радужными бабочками, вгрызаясь зубами и когтями в чувствительную плоть. И пусть память дарит только боль, но вместе со страданиями я вспоминаю счастье. Давно. Призрачно. Ничтожно мало. Но счастье было. Даже монстры имеют право любить и быть любимыми.
«Я… не считаю… тебя… монстром… Я… ошибался…»
За эти слова я готов продать бессмертие. Осколки чужих слез, ржавые мечи, изломанные стрелы с до боли знакомым синим оперением. Вот на что они меня прорекли, когда увидели рядом с твоим истерзанным телом. Битва давно закончилась, они победили, но какой ценой? Ценой крови и боли. А я…
Я убийца. Я смог отнять жизнь у дорогого сердцу существа. Не уберег, не защитил… Сколько раз мы спасали друг друга, сколько раз рисковали, танцуя на грани пропасти? И все же последним был мой шаг, Златовласка. Спасибо, что смог понять меня… Будь проклят, за то, что бросил…
Когда рвется струна, замолкает и менестрель, когда ломается меч, уходит с поля брани и воин. Когда обрывается жизнь, медленно угасают сотни разноцветных бабочек и блекнут звезды, а небеса плачут горько и холодно. Я испил чашу утрат до дна, я соткал одеяние с горькой полыни и ожерелье с терновника, я собрал океан невыплаканных слез и размытых немых страданий, я прошел сотни путей в поисках утешительной смерти, но нигде не было тебя, Варрант. Только имя и память – все, что мне дано в этой никчемной жизни. Твое прекрасное хрустальное имя и моя мокрая оборванная память.
«Прости меня, златовласка…»
Если сумеешь, прости…
Рыдало печальное небо, затянутое базальтовыми тучами. Где-то тоскливо выли волки, сверкали янтарными глазами совы, зловеще каркали вороны. Ветер трепал скрюченные хилые деревья, срывая с них последние почерневшие листья. Темная одинокая фигура сидела на невысокой скале, обхватив сильными худыми руками колени и наклонив набок голову. Иссиня-черные волосы ядовитыми змеями спадали на плечи и закрывали большую часть лица. Мужчина тихо и грустно жаловался на судьбу, ласково звал кого-то по имени, безустанно просил прощения и всматривался в пустоту. Взгляд льдисто-голубых глаз светился раскаяньем, предназначенным кому-то очень важному и навсегда потерянному.
А за спиной у мужчины стоял стройный золотоволосый эльф, одетый в военную форму стрелков. Его тонкие бледные пальцы едва касались черных волос в призрачной ласке, а с глаз цвета неба капали прозрачные искристые слезы, осыпаясь в пустоту витражными разбитыми осколками.
- Опять пошел дождь… – прошептала в ночной мрак одинокая сгорбленная фигура. Золотоволосый эльф невесомо поцеловал черноволосого мужчину в макушку и тепло улыбнулся. – Почему всегда в этот день идет дождь?
- Потому что я всегда рядом… – печально и нежно шепчет прозрачная тень и растворяется во всепоглощающей тьме. Первые рассветные лучи освещают хрупкие снежинки украденных временем воспоминаний.
