© П. Гигаури, текст, 2020

© Де’Либри, издание, оформление, 2021

Эта история написания романа реальна, в ней нет никакой художественной или нехудожественной выдумки. Я решил написать это предисловие, потому что оно родилось из романа, как его часть. Художественный роман и нехудожественная жизнь не имеют между собой границ, и движение мысли между ними происходит абсолютно беспрепятственно.

Роман не складывался. Он не давался в руки, он ускользал, он не формировался в одно целое, он распадался на части. Первый вариант я написал относительно быстро, но он привел меня, как автора, в никуда. Я начал его переписывать, но из этого тоже ничего не выходило. В тихом отчаянии я отложил его в сторону, забыл про него, написал совсем другой роман.

Когда я вернулся к рукописи, стало ясно, что менять надо все. Я начал все переписывать, но опять чего-то катастрофически не хватало, и я не мог понять чего. Это что-то было рядом, где-то за спиной, но даже если я оборачивался, оно, это что-то, все равно оставалось за моей спиной. Это был очень мучительный, изнурительный процесс. Я почти физически ощущал в голове и теле груз, который невозможно сбросить.

И вот однажды…

Я медленно всплывал из сна, функции сознания одна за другой включались по мере пробуждения: вот появился маленький проблеск сознания, потом включилась память – и тут я услышал голос. Точнее, я не слышал звука, голос возбудил слуховые центры, минуя барабанные перепонки, проводниковые нервы, он с какой-то другой стороны, напрямую вошел в мой мозг – и я воспринял это как услышанное.

Я услышал одно слово, которое никогда не знал раньше. Я никогда не слышал этого слова, не знал, что оно значит, я не знал, существует ли такое слово вообще или это гипногогический неологизм, рожденный в мозгу где-то между бодрствованием и сном. Я запомнил это слово, и как только окончательно проснулся, сразу полез в интернет. Слово оказалось настоящим, оно существовало, но я никогда его не встречал – я знал это точно, потому что можно не помнить слово, но помнить, что оно значит или хотя бы из какой оно сферы. Даже совсем забытое слово все равно вызывает многократно удаленные, невнятные эмоции, какие-то минимальные колебания в сознании.

Здесь все было ново, полная стерильность. У слова был автор. Он жил в девятнадцатом – начале двадцатого века. Я никогда о нем не слышал. На фотографии – человек, выглядящий, как типичный философ и ученый из девятнадцатого века, но что-то меня насторожило в этой фотографии. Я продолжал всматриваться в снимок, в подпись под ним: Чарльз Сандерс Пирс, родился 10 сентября… Вот оно, необычное: сегодня как раз 10 сентября, день его рождения. К этому моменту работы над романом я уже знал, что год рождения не имеет никакого значения. Из слова, подсказанного мне философом из прошлого века, родилось название романа, и сразу же выстроилась канва повествования.

Путешествие продолжается, потому что мир остается непознанным, потому что вопросов больше, чем ответов. А именно вопрос нарушает равновесие и переводит потенциальную энергию в движение.

Откуда был голос, который подсказал мне слово, никогда ранее не слышанное?

Синехизм значит непрерывность.

Моя книга должна начинаться так: «Однажды жилбыл…». Нет! А почему, собственно, однажды? Может, дважды, а может, трижды? Вся эта нумерология противоречит идее книги. Жил-был – понятно, присказка. Значит, реально существовал в прошлом времени. Но время очень относительно в глазах человека, это страшилка для взрослых, потому что там, в конце времени, – смерть.

А может, так: всегда жил – не был человек? А почему, собственно, жил – не был? Может, еще больше упростить: всегда не был человек. Всегда – это настолько абсолютно, что «всегда не был» оборачивается своей абсолютной противоположностью: был всегда – просто в разных формах, в разных мирах. Ведь нельзя что-то назвать и при этом говорить, что этого нет. Раз что-то назвал, то оно уже существует.

Это уже ближе к делу. Этот человек – главный герой моей книги, он называет себя «я». И я буду называть его «я». Он хочет написать книгу, но не знает, как ее начать. Вся книга о том, как я будет искать начало книги, которую он задумал написать. Объект его книги сам по себе подразумевает отсутствие начала, и в этом вся интрига, сложность ситуации. Я хочет написать книгу о Непрерывности. Непрерывности как принципе и условии существования всего, когда все неразрывно связано со всем, и поэтому все оказывает влияние на все, и все непрестанно движется из никуда в никуда, о Непрерывности, которая бесконечна и вне времени, и эту Непрерывность нельзя, невозможно прервать. Я надо определить Непрерывность художественно, чтобы было наглядно видно, что это такое.

А что такое Непрерывность? По сути, это принцип – не материя, а именно принцип. Какой тут нужен образ? И вот я приходит с таким образом (это обязательно должно быть в книге): течет большая, могучая, многоводная река, и если из этой реки зачерпнуть стакан воды, то река не потечет дальше с дыркой от вычерпнутого стакана, в ней не будет зияющего отверстия, ее течение не нарушится в своей целостности.

Но самое интересное даже не это. А то, что этот стакан воды рано или поздно вернется в реку: дождем ли, подводным источником, отдельными молекулами и атомами – неважно, но с течением времени он опять будет в реке. В этом мире нельзя создать пустоту, как нельзя зачерпнуть стакан воды из реки и оставить в реке дырку от стакана. Пустота, как мы ее себе представляем, есть ноль, который определяет отсутствие единиц, и этот ноль так же реален, как и любое число, и без него невозможно представить себе числовой ряд, переход от реальных чисел к воображаемым минусам. Мир есть одна непрерывная единая субстанция, и у этого мироздания нет другой стороны или изнанки, все едино и не имеет ни начала, ни конца. И этот мир создан бесконечным Богом, который и есть самый главный материалист.

Что-то вроде этого. Какой кайф – делать то, что хочешь, просто потому, что к этому сейчас лежит душа. Вот так катить по пустому шоссе на мотоцикле, поднимая ветер, который сдувает с мотоцикла шум мотора, оставляя его где-то за спиной вместе с выхлопными газами, и погружаться в густую, тягучую тишину, и думать о начале книги, которая только зарождается в голове и, может быть, никогда не будет написана.

Будет книга когда-нибудь написана или нет – это неважно. Это имело бы какое-то значение, если бы я был кому-то обязан этой книгой, если бы я в неимоверном порыве себялюбия думал о том, что эта книга может спасти мир или открыть людям глаза на происходящее вокруг, но мне, как и герою моей книги, не хочется спасать мир, потому что я не знаю как и не знаю от кого.

Написание книги – это форма жизни, форма существования, попытка найти словесное выражение для трехмерных образов, которые рождаются из глубины забытого или полузабытого и почему-то вызывают острое ощущение значимости жизни.

Я свернул к безымянной бензоколонке в прерии Северной Дакоты. В определенных обстоятельствах безымянность – это эквивалент свободы. Когда ты не знаешь точно, где находишься, и тебя это особенно не волнует, потому что ты никуда не опаздываешь, и это незнакомое место без названия будет тебе временным пристанищем на несколько минут или полчаса, и ты к этому месту ничем не привязан и забудешь о нем, как только его оставишь, то возникает ощущение легкости и безответственности, какое, наверное, бывает у бездомных или у последователей разных учений, которые учат ни к чему не привязываться сердцем. Я выключил мотор, отбросил подножку и аккуратно наклонил мотоцикл влево, чтобы он оперся на нее.