В это «бомбоубежище» в первый же вечер после его создания и объявления об очередном авианалете на Москву забрались все соседи. Люди пришли со своими детьми и стариками, некоторые принесли с собой чемоданы. А один из соседей буквально приволок за собой любимую козу. Коза громко блеяла, но многие, и мы всей своей командой тоже, не выдержали, когда коза, успокоившись, начала … портить воздух!
В последующие ночные налеты все, кроме хозяина козы, просто выходили из своих домов на улицу и напряженно наблюдали, как прожектористы отыскивали в небе немецкие самолеты, а зенитчики вели по пойманным бомбардировщикам прицельный огонь. К сожалению, я ни разу не видел, чтобы неопытные еще наши артиллеристы попали хотя бы в одну медленно летящую по небу цель.
Зато много раз приходилось прикрывать голову руками, когда на шиферную крышу нашего и соседних домов со стуком сыпались осколки зенитных снарядов. Навсегда запомнилось, как однажды немецкий летчик, по-видимому спасаясь от прожектористов, сбросил все свои зажигалки на близкое к нам болото. Начался оглушительный, неистовый вопль миллионов лягушек, который не прекращался еще долгое время после того, как все зажигалки уже сгорели, и зарево над болотом погасло. Зарево этого болотного пожара и хоровой крик лягушек – это, пожалуй, самое сильное мое воспоминание о московских ночных бомбежках.
В середине августа маме, ее родной сестре тете Нине и всему семейству Гавриловых удалось получить разрешение и проездные билеты до Новосибирска, на один из машиностроительных заводов, уже переброшенных в Сибирь.
Как только отец отправил нас в Ленинград, он немедленно отправился к новому месту своего назначения на большой остров Даго, входивший в группу островов Моонзундского архипелага, прикрывавших проход вражеских кораблей в Финский залив. На острове папа руководил достройкой и установкой береговых батарей и создавал систему их круговой наземной обороны: строил завалы, рвы, доты, дзоты, окопы… На Родине бушевала война. А островной контингент был полностью отрезан от своих: ни почты, ни радио, никакой связи с тылом.
Вместе с солдатами и стройбатовцами на всех островах архипелага самоотверженно трудились рабочие и инженеры, которые еще до начала войны привезли со своих заводов и монтировали и устанавливали в блиндажах крупнокалиберные батареи. Теперь они продолжали монтаж и вели прицельный огонь по вражеским кораблям, рвущимся в Финский залив.
По острову Даго фашисты выпускали до 3000 снарядов в день. Но защитники укрывались в непробиваемых блиндажах и, обороняясь, продержались 165 дней! Последний советский снаряд защитниками Даго был израсходован 20 октября. Только тогда отцу и другим командирам был отдан приказ уходить.
Глубокой ночью они легли в желоба торпедных катеров вместо торпед и ушли в море. Когда катера останавливались для определения координат по звездам, чтобы не попасть к врагу, желоба наполовину затапливало ледяной октябрьской водой. К счастью, не нарвавшись на фашистские корабли, они к утру чудом прорвались к полуострову Ханко.
В день 24-й годовщины Октябрьской революции папа был назначен начальником строительства береговых причалов и подъездных железнодорожных и автомобильных дорог на ленинградской стороне Ладожского озера.
О Дороге жизни и о трассе по льду Ладожского озера написано и рассказано много. Однако мало кто задумывается и знает о том, что ледовая трасса поддерживала Ленинград только 4 месяца в году. Все остальное время снабжение окруженного немцами города и вывоз из Ленинграда ослабевших блокадников и детей осуществлялись катерами и баржами Ладожской флотилии. Строительством причалов, портов и перевалочных сооружений на ленинградской стороне Дороги жизни как раз и руководил мой отец.
Продовольственные пайки у офицеров и солдат, как и у всех, были предельно урезаны. Вместе с ленинградцами с голодом боролись и строители Дороги жизни. Отец, кстати, потерял за время блокады более 20 килограммов своего изначально значительного веса. В некотором смысле его самого и ближайших друзей – однополчан и некоторых наших родственников в самом Ленинграде – «спас» обнаруженный им на одной из разгрузочных площадок города неразворованный контейнер с продовольствием, в свое время отправленный им из Таллина!
В 1968 году, когда мне удалось приобрести первую в жизни легковую автомашину (горбатый «запорожец»), мы с отцом и моим двоюродным братом Юрой Плетнёвым (сыном папиной младшей сестры Марии и ее мужа – маминого двоюродного брата Алексея Плетнёва) поехали в путешествие по фронтовым местам папы – в Ленинград и в Эстонию. В Ленинграде, посадив в наш лимузин маминого родного брата дядю Колю, коренного ленинградца, клепальщика-судостроителя, мы поехали по Дороге жизни от границ города на Неве до причалов, которые во время войны строил отец на берегу Ладожского озера. На протяжении всей дороги на каждом километре пути были установлены и стоят и сегодня большие обелиски, на каждом из которых цифры обозначают километраж, а стихи Веры Инбер воскрешают этапы героической обороны Ленинграда (фото 3).
В 2011 году мой старший сын Дима вместе с дочкой Машей специально спланировал свой теплоходный туристический визит в Санкт-Петербург так, чтобы, наняв такси, побывать у обелиска строителям на конце Дороги жизни. Они, с моих слов, побывали на всех причалах (практически уже размытых и разобранных), которые строил в войну их дедушка и прадедушка Коля. Хотели, но не смогли попасть в музей, где хранятся переданные начальником строительства береговых сооружений Н.И. Патрикеевым документы, воспоминания и фотографии. Их, наследников славы солдат и офицеров, отстоявших блокадный Ленинград, преступно не пустили в музей, сославшись на якобы ожидающийся визит В. Матвиенко! Единственным «утешением» стали выкопанные на берегу озера маленькие рябинки, привезенные в Москву и посаженные Димой у себя на даче в Бронницах и у меня в деревне Сотниково.
В 2007 году, когда мне довелось активно заниматься внедрением нано-бетона, судьба забросила меня в город Волхов. Мой большой друг и патентодержатель отечественного нанобетона А.Н. Пономарев по моей просьбе отвез меня на берег Ладоги, к тому пирсу, куда прибывали катера и баржи из осажденного Ленинграда. Сердце сжималось, глядя на скромный памятник, установленный в честь героев Дороги жизни. Памятник – это два допотопных, плохо покрашенных катера и небольшая мраморная стела размером не более 1 × 0,7 м2 со словами благодарности героям этой эпопеи.
Дорога от Волхова до Ладожского озера проходит вдоль одноименной реки Волхов, которая в свое время была неприступной границей, охранявшей рубежи России. Во многих местах вдоль реки сохранились и восстанавливаются старинные крепости и бережно охраняются могильные холмы князя Олега («Как ныне сбирается вещий Олег…»), княгини Ольги и многих других князей и русских богатырей – защитников Отчизны. Думаю, что мемориал защитникам Ленинграда не сохранится так же долго, как былинные могильники…
В 1959 году Н.И. Патрикеев сам посетил волховский берег Ладожского озера, где установлен памятник героям Ладожской флотилии и где он в войну умудрился, списавшись, на несколько часов встретиться со своим родным братом Алексеем Ивановичем, воевавшим на Волховском фронте.
Вернусь к эвакуации. Приехав в Новосибирск, мы временно поселились в маленьком домике у сестры маминого отца, ее тети Анны Дмитриевны Тюриной и ее мужа дяди Киры (ул. Луначарского, д. 32). Примерно к Новому году мама получила от своего завода квартиру в поселке Кривощеково на правом берегу Оби, рядом с заводом, куда мы и переехали.
Жизнь в Новосибирске резко отличалась от московского бытия. Во-первых, на все продовольственные товары и на промтовары были введены довольно жесткие карточки. Однако нам с первых же дней после приезда выделили землю под огород, и мы с мамой и тетей Ниной несколько раз на паровозе ездили копать и сажать картошку и зелень. Ездили до тех пор, пока кто-то не опередил нас и не собрал невесть какой урожай, который с определенной надеждой все ожидали.
