– Это все, что вы можете мне сказать?

– Нет, товарищ Сталин, не все. Мне сейчас сообщили, что немцы нанесли удар и в районе Волоколамска. Не могу пока доложить точно, какими силами, но предположительно наступление ведется там двумя пехотными и двумя танковыми дивизиями.

Шапошников не слышал, что говорил Жуков. Однако понял, что доклад командующего фронтом поверг Верховного в смятение. Плечи у Сталина опустились, лицо, освещенное настольной лампой, как-то мгновенно осунулось, серые волосы на висках в этот момент показались Шапошникову совсем седыми.

– Вы… уверены, что мы удержим Москву? – после долгой паузы тихо произнес Сталин, и Шапошников заметил, что голос его дрогнул. – Я спрашиваю у вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

Он умолк, слушая ответ. Потом уже иным, обычным своим голосом, с явным облегчением сказал:

– Это неплохо, что у вас такая уверенность. Свяжитесь с Генштабом и договоритесь о месте сосредоточения резервных армий. Думаю, что к концу ноября вы их получите. Но танков у нас сейчас нет. До свидания.

Несколько мгновений после этого Сталин стоял неподвижно. Он все еще сжимал в руке положенную на рычаг телефонную трубку, как бы опираясь на нее. Наконец выпрямился, медленным шагом направился к двери, на полдороге остановился, сообразив, что идет совсем не в ту сторону, и повернул к неподвижно стоявшему Шапошникову.

Глаза их встретились. И начальник Генштаба прочел во взгляде Сталина глухое недовольство тем, что еще один человек, помимо Жукова, слышал его вопрос, непроизвольно вырвавшийся из самых глубин души в минуту смятения чувств…

Сталин нахмурился, провел рукой по лицу, как бы для того, чтобы поправить усы, а на самом деле стирая выступивший пот. С подчеркнутой деловитостью сказал:

– Жуков просит две резервные армии и двести танков. Что тут можно сделать и когда?

– Первая Ударная и десятая армии будут закончены формированием через неделю, – доложил Шапошников. – А танков взять неоткуда.

– О танках я ему сказал все, – согласно кивнул Сталин. – А насчет армий он будет звонить Василевскому через полчаса. Где, по вашему мнению, лучше всего сосредоточить их?

– Я должен посоветоваться с операторами, Иосиф Виссарионович. Видимо, одну – в районе Рязани, другую – в районе Яхромы.

Сталин опять кивнул и, сделав несколько шагов по кабинету, сказал Шапошникову:

– Жуков полагает, что Москву мы безусловно удержим. Но этого мало. Мы должны не только удержать Москву, а в разгромить врага. Здесь, под Москвой, разгромить!..

Он умолк. Потом перешел к столу с картами и, поднимая глаза на Шапошникова, спросил:

– Как дела у Мерецкова и Федюнинского?

Жданов оглядел людей, занявших свои обычные места за длинным столом для заседаний. Васнецов, Штыков, Попков, Павлов, Гусев были здесь.

– А Лагунов не вернулся? – спросил он, не обнаружив среди собравшихся начальника тыла.

Никто не ответил ему, и Жданов нажал кнопку звонка, расположенную слева под панелью его рабочего стола. На пороге появился дежурный секретарь.

– Где Лагунов? – обратился к нему Жданов.

– Еще на Ладоге, Андрей Александрович, – ответил секретарь.

– И до сих пор не звонил?

– К нам не звонил, Андрей Александрович.

Жданов посмотрел на часы и опять перевел взгляд на секретаря:

– Пожалуйста, откройте шторы и погасите свет. Уже утро.

Секретарь направился к правой стене и одну за другой раздвинул тяжелые шторы. Потом поочередно потянул рукоятки, распахивая наружные броневые ставни, плотно прикрывавшие два больших окна. Выключил электрическое освещение и вышел, тщательно притворив за собой высокую, обитую черной кожей дверь.

В комнате воцарился полумрак. Зимняя мгла серой пеленой окутывала оконные стекла. Размеренно, но едва слышно стучал метроном в коричневом ящичке-репродукторе. Жданов потянулся к репродуктору, слегка повернул черную ручку. Звук стал громче.

– От товарища Хозина никаких новостей? – спросил он начальника штаба фронта.

– Нет, товарищ Жданов, – ответил Гусев, привставая, – командующий все еще в пятьдесят четвертой.

Жданов сделал легкий жест рукой, сверху вниз.

– Сидите, сидите, товарищ Гусев… Будем экономить силы, – добавил он с печальной усмешкой и, перейдя от рабочего стола к столу для заседаний, опустился в кресло. – Прежде чем приступить к очередным нашим делам, – продолжал Жданов, – давайте послушаем товарища Васнецова о положении под Москвой. Товарищ Васнецов ночью разговаривал со Ставкой. Пожалуйста, Сергей Афанасьевич.

– В сущности, я немногое могу прибавить к вчерашней сводке Генштаба, – сказал Васнецов, кладя ладони на край стола. – Немцы продолжают наступать. Тридцатая армия генерала Хоменко, обороняющая Москву на северо-западе, отошла южнее Клина.

– Южнее Клина?! – воскликнул Попков. – Это же на полпути от Москвы до Калинина!

Васнецов оставил его реплику без ответа.

– Какими силами ведут наступление немцы? – спросил Штыков. Находясь все время в разъездах как уполномоченный Военного совета по строительству обходной дороги от Заборья к Ладоге, он меньше других был осведомлен о положении под Москвой.

Жданов кивком головы переадресовал его вопрос начальнику штаба фронта.

– По данным разведупра, товарищ член Военного совета, – сказал Гусев, чуть повернувшись в сторону Штыкова, – на правое крыло Западного фронта обрушились две мощных танковых группировки противника и часть сил девятой армии, а на левом крыле опять активизировалась танковая армия Гудериана. Не исключено, что в самое ближайшее время к этим силам добавится еще четвертая армия немцев.

Некоторое время все молчали, мыслями своими устремленные к Москве.

Наконец Жданов прервал это тягостное молчание:

– Перейдем к очередным делам. – И посмотрел на Павлова, сидящего справа от него между Штыковым и Попковым. – Слушаем вас, Дмитрий Васильевич.

Павлов хотел было встать, но, вспомнив недавние слова Жданова, обращенные к Гусеву, остался сидеть на месте. Ни на кого не глядя, он сказал:

– Хочу информировать Военный совет, что суточный расход муки составляет сейчас всего пятьсот десять тонн. Продовольствия в городе остается на считанные дни.

И умолк.

Все здесь понимали, что это значит: пятьсот с небольшим тонн муки, к тому же наполовину состоявшей из малосъедобных примесей, – самая низкая суточная норма, какую получали до сих пор два с половиной миллиона жителей Ленинграда.

– Говорите дальше, – потребовал Жданов.

– Вы же знаете, Андрей Александрович… – с укоризной в голосе откликнулся Павлов.

– Говорите! – уже настойчиво повторил Жданов.

– Хорошо, – согласился Павлов, не сумев скрыть при этом тяжелого вздоха. – Как известно, послезавтра вступит в силу решение Военного совета о пятом снижении хлебных норм: рабочим – до двухсот пятидесяти граммов, служащим, иждивенцам и детям – до ста двадцати пяти. Сегодня я вынужден сообщить, что с того же числа мы не сможем давать населению ничего, кроме хлеба. Но и при этом условии, если положение не изменится, у нас останется к концу месяца для снабжения войск и флота: мяса на три, точнее – на три и три десятых дня, жиров – на неделю, крупы и макарон – менее чем на четыре дня… Этим, Андрей Александрович, разрешите и закончить мое сообщение.

Жданов молчал.

– По сводке горздравотдела, товарищи, – заговорил Попков, – за истекшие пятнадцать дней в городе умерло от недоедания восемь тысяч двести тридцать два человека. Количество дистрофиков и страдающих от цинги не поддается учету. Теперь ведь далеко не все обращаются в поликлиники, люди понимают, что врачи не в силах оказать реальную помощь.

Жданов, казалось, не слушал того, о чем говорил председатель Ленсовета. Судя по отсутствующему взгляду, обращенному куда-то в пространство, мысли его были сейчас за пределами этой комнаты. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на дверь. Наконец, вызвав звонком своего помощника, полкового комиссара Кузнецова, спросил раздраженно: