Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Я не умею играть в бильярд, – сказал Данвиц.

– Правила игры довольно просты, – ответил Крюгер, – и каждый немец может легко выиграть, если только вообразит, что перед ним не бильярдные шары, а черепа большевиков.

Он взял со стойки кий и резким движением направил отдельно лежащий шар в безукоризненную пирамидку.

Данвиц тоже вооружился кием и нацелился шаром в шар, стремясь загнать один из них в лузу. Не получилось. Шар с разгона ударился о борт стола, подпрыгнул и вывалился на пол.

Крюгер, подняв его, заметил:

– Я считал охотников за черепами более ловкими.

– К черту все это! – зло сказал Данвиц, бросая свой кий на стол. – Мы здесь одни, и если долг товарищества для тебя еще что-то значит, скажи, что ты знаешь о моем вызове?

Крюгер осуждающе покачал головой. Данвиц отвел взгляд в сторону и виновато пробормотал:

– Очевидно, мне не хватает выдержки. Много выпил.

– Надеюсь, не настолько, чтобы перестать соображать? – спросил Крюгер.

– Не настолько, – заверил Данвиц.

– Ты писал письмо фюреру?

Весь хмель моментально вышибло из головы Данвица. Он круто повернулся к Крюгеру и схватил его рукой за борт кителя.

– Фюрер получил его? Прочел? Ты знаешь? Да? Ну, говори же, говори!

Крюгер мягко отвел его руку и снова пристально посмотрел в глаза Данвицу.

– В бильярд ты играть не умеешь, – сказал он с легкой усмешкой. – Не разучился ли ты играть и в другую игру?

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Данвиц.

– Политику.

– Я не занимаюсь политикой, – отрезал Данвиц. – Я был и остаюсь верным солдатом фюрера. В этом – вся моя политика.

– Ты знаешь, Арним, что написано на воротах концлагеря в Бухенвальде? – растягивая слова, произнес Крюгер. – «Каждому – свое». Ты сам выбрал себе место в водовороте нынешних событий. Но, пожалуйста, не воображай себя этаким живым укором тем, кто предпочел руководить войной, вместо того чтобы быть в ней пешкой. Это – первое. А теперь второе. Мне известно, что фюреру твое письмо было переслано. Но прочел ли он его и как реагировал, не знаю. Это все, что я могу ответить на твой вопрос.

– Тогда скажи мне ты, призванный руководить нами, пешками, – с горячностью накинулся Данвиц, – когда мы захватим Петербург? Когда падет Москва? И что будет дальше?

– На первый вопрос, – слегка кривя свои тонкие губы, сказал Крюгер, – ответ должен был бы дать ты. Да, да, не смотри на меня, как теленок, – это ты и твои солдаты топчетесь уже давно у порога Петербурга. Что же касается Москвы… – Крюгер замялся, обернулся в сторону двери, убедился, что она плотно прикрыта, и, понизив голос, продолжал: – Неужели тебе неизвестно, что наступление на Москву выдохлось? Да, выдохлось! – повторил он настойчиво. – К югу от Москвы Гудериан достиг Тулы, но войти в нее так и не сумел! Танки Гота пробились к Волоколамску – это в какой-то сотне километров к западу от Кремля, – но дальше тоже не могут продвинуться. Наступление захлебнулось, можешь ты это понять?!

Данвиц был ошеломлен услышанным.

– Но как же так?.. – растерянно бормотал он. – Ведь я собственными ушами слышал речь фюрера… Я слышал сводки, в них говорилось, что под Москвой мы окружили пять русских армий, что это наступление решит исход войны!.. Выходит, что фюрер…

– Фюрер всегда прав! – категорически оборвал его Крюгер.

Он сделал несколько шагов по комнате, вернулся к оцепеневшему Данвицу и уже обычным своим снисходительно-ироническим тоном продолжал:

– Теперь твой последний вопрос: «Что будет дальше?» Ты знаешь, зачем Бреннеке летит в ставку?

– Я знаю только то, что он летит завтра и прихватит с собой меня, – безразлично ответил Данвиц.

– Это я привез ему приказание явиться в ставку.

Данвиц недоверчиво прищурился:

– Что же, нельзя было вызвать его телеграммой? Или в ОКВ у полковников меньше работы, чем у телеграфистов?

– Не остри. Мне было приказано разобраться в положении дел на вашем фронте. И я занимаюсь этим уже пять дней.

– Зачем? – тупо спросил Данвиц.

Крюгер ответил не сразу. Наконец, присев на угол бильярдного стола, сказал:

– Ты все же странный человек, Арним. Совсем недавно я был уверен, что тебе обеспечена блестящая карьера. И это было бы справедливо. Ведь это твоя война, ты ее начал!

– Я? – воззрился на него Данвиц, убежденный, что только алкоголь мешает ему понять Крюгера.

– Ну конечно же ты! – со смешком подтвердил Крюгер. – Ведь вторая мировая война началась с Полыни. А Польша началась с Глейвица. А Глейвиц начался с того, что ты…

– Я дал торжественную клятву фюреру и Германии никогда и ни при каких обстоятельствах не вспоминать об этом. Я все забыл. Понял? – почти прошипел Данвиц и уже спокойно, даже как бы извиняясь за свою резкость, добавил: – Насколько мне известно, ты тоже давал такую клятву. Все те… Словом, все!

– Отлично… При чем тут Глейвиц? Я не произносил этого слова, ты его не слышал. Мне просто хотелось дать тебе совет: воспользуйся своим пребыванием в «Вольфшанце», чтобы занять старое место, и никогда не возвращайся сюда.

– В «Вольфшанце»? – опять не понял его Данвиц. – Раньше ты называл Растенбург…

– Ну да, черт побери! «Вольфшанце» и Растенбург – для меня одно и то же. Ставка фюрера находится близ Растенбурга в лесу, и я не вижу смысла скрывать это от человека, который завтра или послезавтра будет там.

– Но чем вызван твой совет? – тяжко выдохнул Данвиц. – Я пробыл на фронте самое горячее время. Почему ты хочешь, чтобы я оказался в тылу накануне победы?

– А ты уверен, что она лежит в твоем кармане, как маршальский жезл в ранце того воображаемого солдата?

– Крюгер, мне не нравится твой тон, – еще более нахмурившись, сказал Данвиц. – Пока ты сидел в Берлине или в этом… как его… Растенбурге, я проливал кровь.

– Не сомневаюсь. Много крови пролил.

– Я говорю сейчас не о вражеской крови, а о своей. Я горел в танке. Я был ранен под Лугой. И в конце концов мой полк ближе всех подошел к цели, которую фюрер объявил в начале войны целью номер один. Словом, твое нынешнее превосходство в чине еще не дает тебе права разговаривать со мной, как…

– Прости, Данвиц, – неожиданно мягко прервал его Крюгер. – Я просто любовался твоей горячностью и молодостью.

– Ты ненамного старше меня.

– Верно. Но если на фронте год службы засчитывается за два, то там, где нахожусь я, душа еще быстрее стареет, хоть это и не засчитывается.

– Зачем ты приехал сюда? – снова спросил Данвиц. Разговаривая с Крюгером, он все время продолжал размышлять о своем письме.

– Ты уже задавал мне такой вопрос, и я тебе ответил, – сказал Крюгер.

– Значит, ты приехал разбираться в положении на фронте? – Данвиц сверлил его взглядом. – Или… просто решил заработать награду за пребывание под огнем противника? Так рыцарский крест у тебя уже есть. Что же ты хочешь теперь? Дубовые листья? На нашем фронте их не получишь… Впрочем, это твое дело. Самое главное из твоих разъяснений я понял: от штурма Петербурга решено отказаться. Мы обречены леденеть в снегах и болотах.

– Ты задал мне три вопроса, а я успел ответить тебе лишь на два, – как бы не слыша Данвица, продолжал Крюгер. – Вспомни, ты спросил о Петербурге, и я тебе ответил. Ты задал вопрос о Москве, и я тебе тоже ответил со всей откровенностью. Но у тебя был еще один вопрос: «Что будет дальше?»

– Этот вопрос я задам фюреру, если он удостоит меня личной встречи! – запальчиво возразил Данвиц. – Он один знает, что будет! Только он может приказать…

– Арним, Арним, – с сожалением произнес Крюгер, – ты одной ногой стоишь по колено в русских снегах, а другой все еще ощущаешь паркет имперской канцелярии… Неужели собственный опыт еще не убедил тебя, что на этой войне не все зависит от приказов? Был приказ взять Петербург еще в августе, но мы вот не в петербургской «Астории», а торчим с тобой в Пскове. Ты забыл о русских. О том, что они сопротивляются, хотя это и не было предусмотрено планом «Барбаросса»…

21
{"b":"72668","o":1}