Из Городища их тоже заметили. Сердце Тиргатао радостно забилось, когда увидела она, что во главе отряда, выехавшего из ворот, был вождь савроматов. Он волновался и отправился её встречать, чтобы убедиться, что она цела и невредима. Девушка радостно бросилась в объятия отца, крепко прижавшего её к себе.

– Я тебя когда-нибудь выпорю, – шептал ей в волосы Багос привычные для обоих несбыточные угрозы.

– Не выпорешь, – так же тихо отвечала ему дочь, уткнувшись носом в широкую грудь.

Воины терпеливо ждали, обступив их кругом. Всем было известно о любви вождя к своей единственной дочери, так же сильно любил он и её мать, пока не потерял в ночном набеге кочевников.

– Кого ты привела с собой, дочь, – спросил Багос, наконец удостоверившись, что она жива и вернулась домой.

– Отец, это Гекатей, царь синдов, ему нужна наша помощь.

Мужчины молча посмотрели друг на друга, оценивая чужака, решая: кто перед ним, будущий соратник или враг.

– Ну раз ты пришёл, Гекатей, царь синдов, в земли савроматов, здесь тебе окажут гостеприимство, негоже меотам волками степными смотреть друг на друга, мы всё же из одного праплемени.

– Ты мудр, Багос, вождь савроматов, я с благодарностью принимаю твоё гостеприимство. – Он наклонил голову, выказывая своё уважение и как старшему, и как вождю принимающего его племени.

Тиргатао резво вскочила на коня позади отца и обняла его за талию, точнее за то место, где та когда-то находилась. С годами коренастый Багос начал понемногу раздаваться вширь.

Позже, когда гость немного отдохнул, смыл с себя дорожную пыль и пот, и сидел один, раздумывая о произошедших с ним неприятностях, Псатия пригласила его отобедать.

Стол был накрыт под яблонями. Хозяин и его дочь уже ждали гостя.

Красавица дочь.

Тиргатао успела принять ванну с душистыми травами, нанесла на свою кожу ароматное масло, подаренное ей в прошлом году эллинским купцом, и теперь была свежа и пахла весенним лугом. Это было настолько не в её привычках, что отец изо всех сил скрывал улыбку, иногда сгибая локоть левой руки и покашливая в рукав. Похоже, его маленькая девочка наконец-то наигралась в воительницу и вспомнила о том, что она женщина.

Что ж, посмотрим, что представляет собой этот Гекатей, и можно ли доверить ему свою дочь.

Псатия принесла горячий, только что испечённый хлеб, и Тиргатао, как хозяйка дома, обязанности которой она никогда прежде не стремилась выполнять, принялась его нарезать ровными аккуратными ломтями.

– Угощайся, дорогой гость, – предложил Багос, когда девушка вновь села на своё место.

И Гекатей, проголодавшийся с далёкого уже завтрака, с удовольствием принялся за еду.

Псатия сегодня расстаралась для гостя и превзошла саму себя. За чечевичной похлёбкой последовала тушёная рыба, вместе с кусками которой на широкое глиняное блюдо женщина положила нарезанные овощи, политые сверху чем-то вроде скисшего молока с пряными травами. А напоследок синд съел несколько сладких коврижек, запив их холодным медовым напитком. И понял, что если проглотит ещё хотя один маленький кусочек, то не выдержит и лопнет.

Всё это время хозяин дома не требовал от гостя застольной беседы, но следил за ним внимательным цепким взглядом. Следил за каждым движением, за выражением лица, за каждым взглядом, украдкой брошенным Гекатеем на его дочь. Тиргатао молчала, не поднимала от тарелки глаз и ела всё, что подкладывала ей Псатия.

Обед завершился, когда все присутствующие насытились. Тиргатао помогала Псатии убирать посуду, а мужчины остались сидеть за столом.

Багос добавил им в кружки ещё медового напитка и посмотрел на гостя.

– Я слушаю тебя, Гекатей. Что привело тебя в земли савроматов?

Синд поведал ему свою печальную историю и попросил помощи оружием и двумя десятками воинов, обещав заплатить полновесным золотом и крупным понтийским жемчугом.

Было видно, что ему неуютно просить у варвара, но выбора у него не оставалось. Его советник Ханакес набрал слишком большой вес в политической жизни города, слишком много сторонников у него появилось в Синдской Гавани. Ханакес, его бывший лучший друг, который рос вместе с Гекатеем в его доме, сидел за одним столом, учился стрелять из лука…

Как же он мог предать?

– Я подумаю над твоей просьбой, синд. А пока отдохни, моя дочь сказала, что ты был опасно ранен и лишь чудом остался жив, – оторвал его Багос от грустных мыслей.

– Благодаря твоей дочери, – склонил голову Гекатей.

Мужчины завершили беседу и разошлись по своим опочивальням. Тиргатао, которая пряталась в тени и подслушивала их разговор, наконец-то смогла размять затёкшие от долгого сидения в засаде ноги.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что её точно никто не видит, она подхватила спрятанную под разросшимся лопухом холщовую суму, из которой выпирало что-то острое и позвякивающее при ходьбе, и, пригибаясь как можно ниже, выскользнула за ворота. За ней, также пригибаясь к земле, но по-собачьи оттопыривая зад с повиливающим хвостом, проползла Арра.

На улице девушка тут же разогнулась, расправила плечи и лёгкой походкой охотницы двинулась в сторону окраины. Там, по другую сторону стены, опоясывающей Городище, жил единственный друг Тиргатао в человеческом обличье.

Хотя обличье у него было не совсем человеческое, Машло родился с багровым лишаем почти во всё лицо. Его отец, едва увидев младенца, вскричал, что его жена согрешила с духом огня, поэтому и родила ребёнка с огненной меткой на лице. Мать Машло пыталась убедить мужа, что он ошибается. Но мужчина, не слушая оправданий своей жены, снял брачный браслет, бросил его и вышел вон. Звонко ударившись о саманный пол, браслет подскочил и закатился под кровать, на которой лежала обессиленная роженица. К утру женщина умерла от потери крови и от отчаяния, вызванного уходом мужа. Так мальчик остался сиротой. Отец отказался принять его, как чужого.

Поэтому по старому обычаю ребёнка взяло на воспитание племя, и он жил поочерёдно в каждом доме. Ему дали имя Машло, что означало «пламя», которое его и зачало, наградив сына огненной меткой и даром.

С Тиргатао они были погодками, при этом оба, так непохожие на других детей их возраста, росли почти изгоями. Неудивительно, что эти два ребёнка, награждённые духами и жившие некоторое время под одной крышей, подружились.

Когда Машло было шесть лет, он, подначиваемый Тиргатао, пришёл к кузнецу и попросился к нему в ученики. Подруга наблюдала за разговором из-за угла кузницы и громким шёпотом подсказывала мальчику правильные слова. Кузнец усмехнулся и предложил Машло доказать, что он достоин стать его учеником. Тогда мальчишка поднял левой рукой вылетевший из печи красный уголёк, крепко сжал его в кулаке и держал так несколько ударов сердца, а потом бросил обратно отряхнул ладошки друг о друга и спросил: «Ну что, достоин я стать твоим учеником?». Кузнец, оторопело взиравший на только что произошедшее на его глазах чудо, не смог вымолвить ни слова, только кивнул. Машло, сообщив, что тогда придёт завтра, довольный вышел из куницы.

Тиргатао, также наблюдавшая всю эту сцену, не смогла сдержать испуганного вскрика и, как только Машло вышел на улицу, схватила его за левую руку. На ладони проступал розоватый ожог.

«Зачем ты это сделал?!» – закричала Тиргатао, испугавшаяся за единственного на тот момент друга.

«Чтобы он взялся меня учить», – по-взрослому серьёзно ответил Машло и аккуратно вытащил ладонь из рук девочки.

«Пошли обратно, Псатия смажет волшебной мазью», – она взяла его за здоровую ладонь и повела домой.

Если до этого случая кто-то ещё и сомневался в происхождении мальчика, то после красочного рассказа кузнеца, уверились окончательно. К тому же у Машло открылся истинный дар в обращении с пламенем. Мечи и орала, выкованные его руками, никогда ещё не ломались, а верно служили своим хозяевам. Лошади подолгу носили выкованные им подковы, а уж домашняя утварь и украшения из меди пользовались таким бешеным спросом, что даже эллинские купцы не брезговали заходить за ними в скромную кузню.