– Ну как, Франтик, – спросил пан Повондра, когда они вышли наружу, – все запомнил?

– Все, – кивнул Франтик. – Папа, а почему у этой тети красные чулки?

Безусловно, было бы преувеличением утверждать, что в то время ни о чем ином, кроме как о говорящих саламандрах, не говорили и не писали. Говорили и писали тогда и о будущей войне, об экономическом кризисе, о футбольном первенстве, о витаминах и о моде; однако же о говорящих саламандрах писали очень много – и, как правило, очень непрофессионально. Именно поэтому блестящий ученый профессор д-р Владимир Угер из университета города Брно опубликовал в газете «Лидове новины» статью, в которой указал на то, что предполагаемая способность Андриаса Шейхцери членораздельно говорить – то есть на самом деле повторять слова, подобно попугаю, – с научной точки зрения вовсе не так интересна, как некоторые другие вопросы, касающиеся этого особенного земноводного. Научные загадки Андриаса Шейхцери заключаются в совершенно ином: например, в том, откуда он взялся; где его прародина, в которой он пережил целые геологические периоды; почему столь долгое время он оставался неизвестным, если сейчас выясняется, что ареал его обитания – почти вся экваториальная область Тихого океана. Складывается впечатление, что в последнее время он необыкновенно быстро размножается; но откуда взялась эта поразительная воля к жизни в доисторическом существе третичного периода, которое до недавнего времени его существования имело полностью скрытый, то есть скорее всего крайне спорадический, если не топографически изолированный характер? Быть может, условия жизни для этой ископаемой саламандры изменились в биологически благоприятную сторону – вследствие чего для редкого реликта из времен миоцена наступила новая, необычайно успешная эпоха развития? В таком случае не исключено, что Андриас не только будет размножаться количественно, но и развиваться качественно, и в этом случае у нашей науки появится уникальная возможность содействовать мощным мутационным процессам in actu хотя бы у одного вида животных. Тот факт, что Андриас Шейхцери способен проскрипеть пару десятков слов и может выучиться нескольким трюкам – что кажется профанам проявлением некоего интеллекта, – с научной точки зрения вовсе не является чудом; чудесна, однако, та могучая воля к жизни, которая столь внезапно и ярко возродила закосневшее было существование вида, застывшего в своем развитии и практически уже вымершего. Обратите внимание на некоторые особенные обстоятельства: Андриас Шейхцери – единственная саламандра, живущая в море, и – что еще более бросается в глаза – единственный их вид, обитающий в абиссинско-австралийской области, в мифической Лемурии. Разве не хочется сказать, что Природа теперь хочет вне плана и графика наверстать развитие одной из форм и возможностей жизни, которую она ранее в этой области обошла или не могла вполне прокормить? И вот еще: было бы странным, если бы в океанической области, которая расположена между ареалом обитания огромных японских саламандр и саламандр аллеганских, не нашлось бы никакого соединительного звена. Если бы Андриаса не было, мы должны были бы предполагать его существование именно в тех районах, где он и был обнаружен, – это выглядит так, будто бы он просто заполнил собой территорию, на которой в соответствии с географическими и эволюционными факторами и должен был обитать с незапамятных времен. Как бы то ни было, завершал профессор свою статью, на примере эволюционного воскресения саламандры из эпохи миоцена мы можем с пиететом и восхищением наблюдать за тем, что Дух Эволюции на нашей планете продолжает свою созидательную работу, которая далека от завершения.

Статья была опубликована, несмотря на не высказанное вслух, но решительное убеждение редакции, что подобные ученые рассуждения для газет, в сущности, не годятся. Вскоре профессор Угер получил следующее письмо от читателя:

На приложенной вырезке из газеты не было ни ее названия, ни указания на год; по типу шрифта и правописанию можно, однако, было определить, что она относилась к двадцатым или тридцатым годам девятнадцатого столетия; она столь пожелтела и обветшала, что прочесть напечатанное можно было уже с трудом. Профессор Угер чуть было не выбросил ее, однако все же был растроган ветхостью этого листочка и начал читать; минуту спустя он пробормотал: «Черт возьми!» – и в смятении поправил очки. Вот какой текст был на вырезке:

Такими словами заканчивалась вырезка. «Черт возьми!» – повторял в волнении профессор Угер. Почему тут нет ни даты, ни названия газеты, из которой кто-то когда-то вырезал это? И что это была за иноземная газета, как звали некоего капитана, как именовался аглицкий корабль? И что за островок это был в море Австралийском? Неужели тогда люди не могли выражаться чуть точнее и – ну да, чуть более по-научному? Ведь это – исторический документ, которому цены нет!..

Островокъ въ море Австралійскомъ, допустимъ. Озеро съ соленою водою. Судя по описанію, это былъ коралловый островъ, атоллъ съ труднодоступной соленою лагуною: это самое подходящее мѣсто для того, чтобы подобное ископаемое животное могло сохраниться, никѣмъ не безпокоимое въ своей естественной резерваціи, въ изоляціи отъ среды болѣе зрѣлой съ точки зрѣнія эволюціи. Разумѣется, оно не могло тамъ особенно размножаться, поскольку не нашло бы въ этомъ озерцѣ достаточно пищи. Это ясно, – подумал профессор. – Животное, похожее на ящерицу, но безъ чешуи и ходящее на двухъ ногахъ, подобно людямъ: то есть или самъ Andrias Scheuchzeri, или иная саламандра, находящяяся съ нимъ въ близкомъ родствѣ. Допустимъ, что это былъ нашъ Андрiасъ. Далѣе допустимъ, что эти чортовы матросы въ этомъ озерѣ его истребили, и лишь одна пара была живой доставлена на корабль; та пара, которая – какъ вдругъ! – у острова Суматры сбѣжала въ море. То есть прямо на экваторѣ, въ біологически весьма благопріятныхъ условіяхъ, въ средѣ, предоставляющей питаніе въ неограниченномъ количествѣ. Возможно ли, чтобы эта смѣна среды придала міоценной саламандрѣ тотъ самый мощный эволюціонный импульсъ? Одно очевидно – она была привычна къ соленой водѣ; представимъ себѣ ея новое мѣсто обитанія какъ покойный, закрытый морской заливъ съ большими запасами пищи; что тогда будетъ? Саламандра, будучи перемѣщена въ оптимальные условія, начнетъ развиваться бурно, съ огромной жизненной энергіей. Такъ оно и было! – ликовал ученый. – Саламандра съ неукротимой энергіей начинаетъ развиваться; упивается жизнью подобно маніаку; прекрасно размножается, ибо у ея яицъ и головастиковъ въ новой средѣ нѣтъ естественныхъ враговъ. Она заселяетъ островъ за островомъ – хотя довольно странно, что въ процессѣ своей колонизаціи какіе-то острова будто перепрыгиваетъ. Въ общемъ, это типичный случай миграціи въ поискахъ пищи. И вотъ вопросъ: почему же она не развивалась раньше? Не связано ли съ этимъ то, что въ абиссинско-австралійской области неизвѣстны – или до сихъ поръ не были извѣстны – никакія виды саламандръ? Не произошли ли въ этой области въ эпоху міоцена какія-нибудь измѣненія, біологически не благопріятныя для саламандръ? Это возможно. Могъ, къ примѣру, появиться специфическій врагъ, который просто-напросто истребилъ саламандръ. Только на одномъ островкѣ въ закрытомъ озерцѣ саламандра изъ міоцена сохранилась – впрочемъ, расплатой за это было то, что ея развитіе остановилось, шествіе по ступенямъ эволюціи замерло; это было подобно скрученной пружинѣ, которая не могла распрямиться. Не исключено, что у Природы были большіе планы на эту саламандру, она должна была развиваться всё дальше и дальше, подниматься выше и выше – кто знаетъ, до какихъ высотъ… (Профессор Угер при этой мысли почувствовал, как мурашки пробежали у него по спине: как знать, не должен ли был Андрiасъ Шейхцери стать человѣкомъ эпохи миоцена!) Однако – какъ вдругъ! Это недоразвившееся животное внезапно попадаетъ въ новую, несравненно болѣе благопріятную среду; взведенная пружина эволюціи распрямляется – съ какой волей къ жизни, съ какимъ присущимъ міоцену размахомъ и цѣлеустремленностью Андрiасъ возвращается на путь развитія! Какъ стремительно онъ наверстываетъ сотни тысячъ и милліоны лѣтъ, упущенныя имъ въ своей эволюціи! Возможно ли представить, чтобы онъ удовлетворился темъ уровнемъ развитія, котораго онъ достигъ сейчасъ? Станетъ ли финальной стадіей то мощное развитіе вида, которое мы наблюдаемъ сейчасъ, – или же онъ лишь стоитъ на порогѣ своей эволюціи и только намѣревается устремиться вверхъ – кто сейчасъ можетъ поручиться, до какихъ имѣнно высотъ?