- Шифти, ты тоже здесь? — знакомый голосок, поцелуй в щеку и нежные объятия вокруг моей шеи прервали мои околофилософские размышления. — Я так рада видеть тебя! Ты только не пугайся — мы с тобой не мертвы. И мы завтра проснемся, как ни в чем не бывало. У меня ведь… Еще две жизни, помнишь?
- Да… — задумчиво и как-то равнодушно ответил я, даже не глядя на свою возлюбленную — не до того было. — Помню…
Демон сопротивлялся. Долго и упорно. Он кусал губы, царапал свои чешуйчатые ладони в кровь, стискивал до скрипа зубы. Он стонал, рычал, тяжело дышал. Ходил из стороны в сторону по палате с трупами, насколько это ему позволяло нынешнее положение — в голове из-за ошейника у него все было мутно, все плыло перед глазами, кружилось и вертелось в безумном танце. Мычал, ругался преимущественно нецензурно, царапал кафель стен своими когтями, оставляя глубокие порезы в цементе и искусственном мраморе. Но все было тщетно — браслеты действовали с удвоенной силой всякий раз, когда Доктор пытался им сопротивляться и делать что-либо по-своему, на свой лад и манер.
Они заставляли руки Доктора работать, не переставая и не делая каких-либо записей диктофона в перерывах, оперируя тела погибших зверушек, причем так, чтобы у них не оставалось ни одного шрама, ни одной царапинки, а раньше демон нет-нет да оставлял крохотную, едва заметную царапинку в определенном месте, чтобы не сбиться при подсчете общего количества смертей. Когда же демон хотел было один раз по привычке стереть память Каддлсу, нелепо попавшему под убийственной лапой Лампи, обнаружилось, что сам же демон собственными руками уничтожил аппарат. То есть теперь каждый житель Хэппи-Долла мог вспомнить, сколько раз и когда конкретно он умирал, как он погибал — долго или быстро, мучительно или безболезненно, сам или от чьей-либо руки. Так что теперь не требовались никакие «шрамы на память».
Это выбесило демона физической смерти. Он с рыком разломал окончательно то, что осталось от стирателя памяти, и на пол с печальным звоном и треском посыпались запчасти вкупе с деталями, болтиками и гайками. Между какими-то проводками с грустным зумом сверкнула маленькая молния тока и исчезла, оставив после себя характерный запашок гари. По коридорам разнесся дикий вопль вперемешку с нечленораздельными криками и непонятными ругательствами, возможно, на каком-то древнем языке.
— Как? — спросил он себя, глядя в отражение разбитого зеркала и гневно сверкая глазами. – Как?! Каким образом?! Все то, что я создавал эти долгие годы после того, как этот ботаник-муравьед занес меня в этот городок… Все полетело крахом! Буквально за неделю!!! Даже меньше!!! Гр-р-р-р-р, как же это меня достало!!! — Доктор стал царапать себя по чешуе на груди, чтобы хоть как-то выплеснуть свой гнев, поскольку царапанье кафеля и выбивание плитки уже не помогало, а только усугубляло ситуацию, из-за чего на пол посыпалось несколько испорченных и измятых чешуек вместе с алыми каплями крови. — А все из-за кого?! Из-за этой дрянной кошки!!! Все из-за нее… — послышался глубокий вдох, а затем выдох. — Она приехала в Хэппи-Долл и… Словно прознала про меня с самого начала… Как будто она следила за мной все это время… Но этого не может быть! Она ведь всего лишь кошка! Она — такой же смертный звереныш, как и все остальные в городке и во всем мире!!! Она не связана ни с какими потусторонними силами… Я ведь в этом еще давно убедился… Тогда почему? Почему всякий раз она одолевает меня? Почему она смогла наложить на меня… Браслеты и ошейник? И наложить проклятие?
Доктор снова зашагал по палате, благо теперь ему не нужно было кого-либо оживлять и возвращать в законное место жительства — палата опустела. Шаги гулко отдавались в коридорах и вообще по всей больнице. Попеременно с этим можно было услышать неприятный, режущий слух скрип когтей о камень и о кафель. Демон вновь пытался успокоиться и стать снова тем хладнокровным существом, каким он был долгие годы… Но тщетно. Все было напрасно. Каждый новый шаг давался ему с большим трудом, мысли путались и сбивались, дыхание осложнялось, можно было слышать беспомощный хрип вкупе с бульканьем крови в трахее. Драконикус все время слышал хор шепчущих голосов, и все они говорили об одном и том же.
— Так, надо собраться… — начал опять свой монолог Доктор, чтобы хоть как-то заглушить этот мерзкий хор. — И начать перебирать варианты… Кто же мог такое сделать с моим оборудованием, с моей жизнью, если не эта кошка? Ведь все указывает точно на нее… Когда она пришла, я сразу почувствовал что-то неладное… Хорошо, допустим, она не посланница небес, не пресловутый ангел, принявший образ кошки и для прикрытия влюбивший в себя Шифти… Но кто же тогда? Почему же тогда, когда я к ней пытаюсь всякий раз приблизиться, ее кулон отсвечивает и жжет мне чешую, отталкивает меня от своей хозяйки? Почему я не могу ее убить собственноручно? И почему когда кто-то ее защищает… Я страдаю, как любой смертный? А Ворюга тоже хорош… Выстрел из его револьвера стал для меня едва ли не смертельным…
Тут он остановился. Ведь, по сути, стрелял не совсем енот в шляпе… Он сам даже не решался сделать это, потому что демон был в тот момент в теле его родного брата… Но потом он так поднял руку с оружием, словно кто-то подошел к нему сзади и мягко коснулся держащей руки, что-то шепнул на ухо, помог с прицелом и сам нажал на курок пистолета, отправляя не обычную, а серебряную пулю… Кто-то, кто точно знал слабое место Доктора, кто мог предугадать дальнейшие действия не только его самого, но и других жителей, кто знал все наперед. Кто был главнее его в области смерти.
Когда я очутилась вновь в пустоте, я уже была к этому привычной, потому просто села, поджав колени к груди и обхватив их своими лапками. Я не хотела никуда идти. Мне некуда было шагать. Можно было, конечно, побродить, поискать чего-нибудь… Да проблема вся состояла в том, что в пустоте, как правило, нет ничего, кроме тебя самого. Ты чувствуешь бесчувственность, ты видишь свет из ниоткуда в кромешной тьме, тебя что-то греет, и одновременно с этим тебя жутко знобит. Ты нигде и одновременно везде… Ты как призрак, который материализуется только при определенной обстановке, при определенном существе. Я уже привыкла к такому… В конце концов, я и в жизни такое испытываю едва ли не каждый день. Если подумать, то за всю мою жизнь, не считая периода проживания здесь, в Хэппи-Долле, меня просто так замечали только моя троюродная сестра Кэтти-Уайт и Билли-Дог…
Я сижу уже Бог знает сколько времени. Не знаю, сколько. К сожалению, в этом месте нет понятия «время», впрочем, как и «смерть». Я сижу и смотрю непонятно куда. Мне хочется убежать, куда угодно, лишь бы не опять в эту пустоту… Хоть это место и является моей единственной защитой от внешней угрозы. Но я чувствую себя здесь одиноко… Совсем одиноко. На меня это состояние давит, портит мои нервы, заставляя переживать и думать о чем-нибудь неприятном и страшном… И тут я слышу знакомые до боли шаги. Оборачиваюсь — и тут же вскакиваю, едва сдерживая себя от радости, медленно подхожу к шагавшему гостю пустоты.
- Шифти, ты тоже здесь? — я стараюсь говорить как можно спокойнее, но у меня это не очень хорошо получается, тогда я просто обнимаю енота за шею и жмусь к нему. — Я так рада видеть тебя! Ты только не пугайся — мы с тобой не мертвы. И мы завтра проснемся, как ни в чем не бывало. У меня ведь… Еще две жизни, помнишь?
- Да… — в ответ мне раздался даже слишком спокойный, в какой-то мере равнодушный голос вора в шляпе, а сам он не оборачивается на меня. — Помню…
Что-то тут было не так… Нет, это был Шифти. Он самый, один на свете такой, не другой… Но все что-то было не в порядке. Я чувствовала это всеми фибрами души. Посмотрев в лицо Ворюги, я прочитала в нем немой вопрос. Сначала я долго не могла понять, что же тревожило моего любимого енотика, что его беспокоило, и почему он так странно отреагировал на мою радость… Ведь раньше он беспокоился за меня, переживал, волновался, приходил ко мне всякий раз, когда мне было как никогда плохо, утешал меня, целовал, гладил и любил всем своим сердцем… Тут я поняла, о чем думал он.
