— До свидания и… спасибо.

Она со вздохом расправляет плечи. Важный день — для них обоих.

Луана и Джоэль отправляются в пансионат.

Тадеуш вместе с остальными кандидатами участвует в последней пресс-конференции, завершающей предвыборную гонку. Через семь дней будет всенародное голосование. У Тадеуша значительный перевес, но всё может измениться, в политике ни в чём нельзя быть уверенным до конца.

Астори задумчиво прикусывает губу. Внизу ждёт машина, а дети, наверно, уже позавтракали. Надо спускаться.

Она выходит из спальни и прикрывает дверь.

***

Тадеуш мурлыкает навязчивый мотивчик из рекламы, читая утреннюю газету, и не глядя наливает себе вторую чашку кофе. Трещит телевизор. В просторной кухне, наполненной посвистыванием закипающего чайника и теплом от нагретой плиты, раскинул сети белёсый водянистый свет; пахнет чистотой и фруктами. Эйсли, болтая ногами и покачивая головой в такт музыке в наушниках, поливает свою яичницу шоколадной пастой. Тадеуш цокает языком.

— Ну кто так ест? — спрашивает он неодобрительно. — Посадишь себе желудок…

Она морщится.

— Да брось, сам питаешься всякой бурдой во Дворце Советов или где там ещё, а на меня наезжаешь. Ну тебя. Ем что хочу.

Эйсли ковыряет вилкой в тарелке, мычит и попивает неизменный зелёный чай. Тадеуш бессильно вздыхает.

— Хотя бы пообещай, что сразу скажешь, если почувствуешь себя нехорошо.

— Угу. Ладно.

Он наблюдает за ней исподтишка пару минут и опять утыкается в газету. Эйсли безнадёжна. С ней совсем трудно сладить в последнее время, он никак не может найти с ней общий язык: она мрачно отшучивается, язвит, игнорирует или замыкается в себе. Тадеуш не понимает, где просчитался. Ведь всё шло так замечательно. Надо сесть и откровенно побеседовать с ней. Как только закончатся выборы — обязательно.

— Ты же знаешь, что сегодня я снова уезжаю на весь день и не смогу забрать тебя?

— Знаю. Ты вчера говорил. Я не глухая, — бубнит Эйсли, отправляя в рот сосульку. Тадеуш откладывает газету.

— Я дам деньги на такси.

— Не надо. Пройдусь.

— Ладно, — не спорит Тадеуш. — Как скажешь. Тогда… выходим? Проедешься со мной до университета, высажу тебя на углу и…

Эйсли почёсывает ореховую растрёпанную кичку и плотнее запахивает вязаную шаль.

— Я на метро или автобусе. Не надо.

Тадеуш с сомнением хмурится.

— Уверена?

— Ага. — Она отодвигает тарелку и хватает с пола рюкзак. — Ладно, пошла я, к первой паре опоздаю. Пока.

— Возьми ключи! — прикрикивает он ей в спину. Эйсли оборачивается, щурит зелёные глаза и призывно вытягивает ладонь. Тадеуш бросает ей связку ключей — Эйсли ловит их и суёт в карман.

— Что-то ещё?

— Не гуляй дотемна, — обеспокоенно частит Тадеуш, — запирай за собой дверь, сразу звони, если…

— Если что-то случится — помню! — Эйсли закатывает глаза. — Мне двадцать один, а не шестнадцать! Все старшие братья такие зануды или только те, которые политики?

И прежде, чем он успевает что-то ответить, она выбегает в коридор.

— Бывай, Тед!

Тадеуш только качает головой и допивает кофе. Сёстры. Один Мастер их разберёт. Он ведь любит её, хотя порой стесняется, робеет перед ней, не всегда понимает, как это показать, но это его маленькая сестрёнка. Он не хочет, он не может её потерять, как уже потерял мать. Потому что не был рядом, когда она нуждалась в нём.

Остаётся надеяться, что эта девочка не попадёт в беду. Он поднимает со стула папку с речью и проверяет пуговицы на рукавах пиджака.

Надо отправляться.

***

Астори гладит Луану по голове, игриво щипает за ухо, трогает её строгий пучок из светло-каштановых мягких волос. Дочка хлопает голубыми глазами, наблюдая за проносящимися за окном деревьями и невысокими домами. Астори смотрит в небо. Пристроившийся с другой стороны Джоэль сопит ей в бок, дремлет, разговаривая во сне; Астори аккуратно поддерживает его, чтобы он не сполз вниз. Он упирается затылком в спинку сиденья и дышит застывшим воздухом салона. Ей не по себе.

Её дети… Обожаемые, милые, любимые дети. Она не готова расстаться с ними. Они же совсем малыши. Будь её воля, она бы оставила их на домашнем обучении ещё на год или два… или вовсе не отпустила бы в пансионат, но такая роскошь непозволительна для королевы, балансирующей на грани новой гражданской войны. Традиции нерушимы.

Ну, большая часть традиций.

И потом, Тадеуш прав — она не сможет держать детей при себе вечно. Однажды им придётся выйти в мир, где она не сумеет защитить их, и они должны будут сделать это сами.

Астори самой слишком рано пришлось понять, каково это — бороться за своё место под солнцем. Ей хочется, чтобы её дочь и сын, её самые лучшие детишки поняли это как можно позже.

Они подъезжают к пансионату. «Зелёная ветвь» раскинулась гостеприимным ухоженным замком, выстроенным в лучших традициях эглертианской архитектуры: с изящными светлыми балкончиками, рядами балюстрад и широкими окнами. Машина паркуется у медной затейливой ограды, увитой зелёным плющом.

— Мам… мы теперь тут будем жить?

Луана крепче сжимает её ладонь.

— Да, золотце… какое-то время. Идём, Джо, не отставай.

Они вступают в прохладный, отливающий серебром холл. Гулкие звуки шагов растекаются каплями ртути. Дети пугливо прячутся за ней, Астори оглядывает далёкий купол потолка и думает, что здесь слишком неприветливо и угрюмо для школы. В её собственном интернате чувствовалась жизнь, а здесь — одна затверделая торжественность.

— Ваше Величество!

К ним семенит директриса. Астори выдыхает, старается улыбнуться Луане.

Всё хорошо. Всё будет хорошо.

***

До пресс-конференции не больше получаса. Тадеуш успевает выпить ещё кофе и позавтракать домашними бутербродами, которые привёз для него предусмотрительный Бен. Он закусывает, перечитывая речь, капает соусом на стол, ругается, роняет пачку с салфетками и ругается уже громче, локтем смахивая на пол листы с заготовленным текстом.

Проклятье. Да что ж это с ним сегодня творится!

Бен покачивает головой и собирает рассыпавшиеся бумаги.

— Тед, ты чего? Спокойнее. Из-за Габотто нервничаешь, что ли? Да плюнь. Ты его под орех разделаешь, как всегда разделывал.

— Ну, наверно, наверно… — Тадеуш вытирает пальцы. — Конечно, ты прав. Я не с той ноги встал, только и всего.

— Расслабься. Ты на три шага впереди него. У Габотто ни малейшего шанса, хоть он в лепёшку расшибётся.

Тадеуш кивает, нервно облизывая губы. Бен плюхается на стул и, склонив голову, пытливо смотрит на друга.

— Или ты из-за королевы тут как на иголках?

Сердце пропускает удар. В горле встаёт липкий ком, лоб покрывается испариной, в руках трясётся стаканчик с кофе, но Тадеуш овладевает собой в считанные мгновения и безразлично поводит плечами.

— Причём здесь Её Величество?

— Да хорош ломать комедию. — Бен хмыкает. — Ежу понятно, что у вас там с ней что-то…

Ладонь пристукивает по столу.

— Я бы попросил, — медленно произносит Тадеуш, — воздержаться от подобных замечаний. Ты клевещешь на королеву, Бен. Не стоит. Можешь поверить, у нас — исключительно деловые отношения.

Друг разваливается на стуле и густо смеётся.

— Как хочешь. Мне-то что. Но ты ж башковитый, Тед, ты понимаешь, что тебе с ней ничего не светит… а сам около неё как привязанный торчишь.

— Закрыли тему. — Тадеуш поднимается, смотрит на часы. — Мне не пора в комнату ожиданий?

— Ага. Ты с Габотто, Мастер знает, кто распределил так… сдюжишь?

— Ещё бы. — Он усмехается. — Идём.

Тадеуша провожают в тесное душное помещение, смахивающее на необитаемый лет эдак тридцать офис: заваленные грудой пыльных документов столы, кресла-вертушки, этажерки и тусклые лампы. Чем-то похоже на тот кабинет, в котором он сам начинал работать — его приходилось делить с тремя такими же деятельными и честолюбивыми молодыми политиками, ещё не искушёнными в пылу словесных боёв и схваток в зале совещаний. В груди скребётся ноющая ностальгия. Тадеуш осторожно проходит вперёд, касается створок шкафа и отрешённо улыбается.