— Что это за ямы? — спросил начштаба вслух, и высокомерно огляделся.
Все окружающие огляделись тоже. Ям, собственно говоря, кругом было полно. Что именно имел в виду Светлов, пока оставалось непонятным.
— Что не признаетесь? Вот эти вот ямы? — Теперь он подошел и указал конкретно своей ногой в лакированном берце на наши «траншеи».
Деваться нам было некуда. Слегка заикаясь, Вася «нырнул в омут головой»:
— Это ходы сообщения к минометам.
— Что!!? — казалось, что на вздыбившихся волосах Светлова поднялась фуражка. — По ней что, по пластунски надо передвигаться!?
Я и Вася одновременно втянули головы в плечи. Рацу уже не нужен был орден — он был согласен на медаль. А еще лучше — если бы удалось отсюда просто удрать. Исчезнуть.
— Капитан Лебедев! — повернулся начштаба к начальнику нашего блока. Это вы руководите всем этим цирком?
Впервые Лебедев должен был играть на нашей стороне. Перед ним явственно замаячила перспектива бессменки.
— Мы даже саперов вызывали! — завопил он в полном отчаянии. — Они тоже не смогли справиться с грунтом… Точнее, с камнем. Здесь один камень! Здесь грунта нет!
— Что за бордель вы тут развели, товарищ капитан! Лейтенанты марсианские каналы роют. Другие, лейтенанты, водку вагонами везут… Наверное, чтобы подстегнуть процесс рытья каналов. Уезжать скоро, а тут еще и не чесались!
Светлов быстрым шагом направился к берлоге Лебедева, и тот засеменил за ним вприпрыжку. Еще бы! Удобства цивилизации растворялись в тумане мечты. Тут не то что вприпрыжку, тут колесом закрутишься!
Меня же все дальнейшее перестало интересовать. Я держал в голове только одну фразу. Я крутил ее, переворачивал, ставил на попа, и в любом виде она мне нравилась: «Уезжать скоро, а вы…».
Уезжать! Как это звучит!
По первам, помнится, мне все казалось, что мы должны пойти вперед — к Ведено. Потом пошли разговоры, что будем здесь зимовать. А снег выпадет уже в сентябре. И все закроет. И как к нам будут проходить колонны с продуктами — непонятно. А я думал, как исхитриться получить зимние вещи, чтобы не загнуться. И чем мы будем отапливаться? И какой здесь зимой туман и ветер?
Честно говоря, до зимы было нескоро. Но я уже представлял себе, что нас здесь ждет — и мне было тоскливо.
А теперь я услышал — «скоро уезжать»…
Это было как музыка, это было лучше музыки! Скорее всего, даже не специально сказанная фраза, а так — вырвавшаяся промежду прочим. Но оговорка, как сказал дедушка Фрейд — лучше чем тонна словесного поноса!
Светлов со товарищи укатили в сторону второго блока — к Молчанову. Пусть посмотрят на Лебедя, Рака и Щуку — Швецова, Молчанова и Куценко. Если он надеется собрать их в единый кулак, то пусть пробует. Коня и трепетную лань… И все такое…
Лебедев завыл. Он плюнул в сторону уехавшего начальства и, понурив голову, скрылся в своем блиндаже. Косач пошел вслед за ним, скорчив нам напоследок уморительную рожу. Леня был явно доволен.
— Сейчас он успокоит Лебедева, и все будет по-прежнему… — начал я.
— …Хорошо! — закончил за меня Вася.
Все вокруг успокоились. Папен драил котелки холодной водой с хозяйственным мылом; Пимон что-то зашивал. Рамир и Алиев просто дрыхли. Безо всяких забот.
Вася тихо исчез, а я, позевав, пошел спать к себе на перину. И приснился мне весьма мерзкий сон.
Убегал я какими-то дворами и огородами города Темир-Хан-Шура от местных абреков. И были они вооружены огнестрельным оружием. У меня же не было ничего. И догнали они меня все-таки в каком-то незнакомом месте. И выстрелили. Я только об одном думал — лишь бы не насмерть! Но провалился в какую-то пустоту без цвета, звука, запаха и жизни…
Когда я очнулся с бешено колотящимся сердцем, то понял, что это, к счастью, только сон. «Ну может же такое присниться!» — подумал я и перевернулся на другой бок.
Проснулся я уже в темноте.
«Эге!» — подумал я. — «А как же служба!». Надо было идти смотреть за подчиненными: вышли они на дежурство, или забили на все и мирно дрыхнут, как безнадежно штатские товарищи? Я выполз из палатки и поплелся к минометам. На ящиках кто-то сидел. Подойдя поближе, я с удовлетворением отметил, что это сидели Папен, Пимон и Рамир.
— Молодцы! — подбодрил я их. — Благодарю за службу!
— Рады стараться! — раздался нестройный ответ.
«Вашего благородия» я не дождался. Да не очень и хотелось, если честно.
Я присел на краешек ящика и вытянул ноги. Было не очень холодно, тем более в бушлате — скорее ощущалась приятная ночная свежесть. Над нами царствовало звездное небо во всем своем неземном великолепии. Мне вспомнились долгие ночные прогулки с будущей женой, и все, что было с этим связано. Честно говоря, очень захотелось под теплый бочок супруги, а еще лучше — на нее… Но увы! До жены мне было, простите, как до Луны раком. Оставалось только вздыхать. Папен, проникнутый ностальгией, рассказывал о своих охотничьих походах.
— Вот поднялся я на сопку — смотрю: олень!..
Если поверить Жениным рассказам, то он был Соколиным глазом, Чингачгуком и Сетоном — Томсоном в одном лице. Практически его охотничьи достижения здесь выразились в одном подстреленном голубе, которого они сварили и сожрали. Но если учесть, сколько времени и патронов заняла эта охота! Что-то сильно я засомневался в его способностях. Нет, ну если у него дома не тульская двухстволка, а какой-нибудь «Винторез», ну тогда ладно. Тогда я понимаю и руки умываю.
Рамир все бухтел и вздыхал про себя. Пимон лениво курил, держа сигарету заскорузлыми пальцами.
— А где Солоха и Алиев? — спросил я.
— Азер дрыхнет. А Солохин ушел к зенитчикам, — откликнулся Рамир.
Я снова уставился в небо. Обожаю смотреть на звездное небо. «Бриллиантовые дороги в темное время суток».
— Пашка, блин, ты где? — послышалось мне. Я встрепенулся: это был голос Васи. Он меня искал.
— Я здесь, — ответил я, приподнявшись.
— Иди сюда, дело есть.
Я пошел на голос, и нашел Васю в приятном расположении духа.
— Бессовестных сохранил две бутылки. Пошли к ним в блиндаж, там стол накрывают.
Вау!! Это было гарно. Я вернулся к личному составу, и наказал никуда не разбегаться, а если черти принесут капитана Лебедева, то сказать ему, что мы здесь, но куда-то только что отошли. Они закивали головами, и я ушел.
Блиндаж Бессовестных находился в нижней половине нашего блока и был хорошо оборудован. До меня дошло, что почву сверху постоянно сносит вниз, и потому на нашей позиции вместо земли одни камни, а здесь — внизу — чуть ли не полутораметровый слой мягкого грунта. Я даже обзавидовался.
Стол, кстати, обилием не потрясал. Но были консервы, лук и чеснок. Ну и водка, само собой разумеется.
Народу было немного. Но и спиртного, между прочим, тоже. Поэтому на все про все ушел где-то час. После этого Вася остался поговорить со старым товарищем, а я сказал, что пойду контролировать обстановку. Честно говоря, я отвык от бухла, и с непривычки меня потянуло спать.
Я надеялся на свежий воздух, холодок, и рассчитывал, что они помогут мне слегка оклематься от осоловелости. Так и произошло. Пока я добрался от блиндажа Бессовестных до своих минометов, то спать мне расхотелось. А друзья — срочники сидели все в тех же позах, и все так же велеречивый Папен рассказывал о своих бесконечных похождениях.
— Расскажите что-нибудь интересное, товарищ лейтенант. А то Негритянин уже достал своей болтовней! — попросил меня Рамир.
Папен подавился на полуслове.
— Ну что же вам рассказать? — я задумался. А ладно!
— Видите созвездие Кассиопеи? — я показал пальцами на небо.
Если уж совсем честно, то я не знал, если на этом небе названное мною созвездие. Но это было неважно. Во-первых потому, что никто из этой троицы вообще ничего в созвездиях не понимал (Папен мог найти Полярную звезду), а во-вторых, это был всего лишь повод. Я приступил к вольному изложению греческих мифов. Ничего умнее мне в тот момент в голову не пришло. Ну не рассказывать же им, в конце концов, устав гарнизонной и караульной службы!..
