– Я к ходокам пришел, – ответил Федор, положив вилку. – Хочу вместе с ними за мертвой водой идти.

– О-о-о, – протянул пожилой мужчина. – Вон оно как.

Марина Вячеславовна принесла щи, и на некоторое время установилась тишина. Федор доел картошку с мясом, но Марина Вячеславовна подала чай и пирожки с капустой.

– А чего сюда приехал? А не в Москву? – спросил первый мужчина.

– Меня в Москве не возьмут, – объяснил Федор, – мне восемнадцати нет. Решил, что проще напрямую с ходоками договориться.

– Голова, – уважительно протянул пожилой мужчина. – Как считаешь, Горелый, есть у него шанс?

Рыжий парень прищурился и взглянул на Федора:

– Шанс есть всегда. Меня же вы взяли.

– Попробовал бы я тебя не взять, когда ты из машины перед постом вылез, – засмеялся первый мужчина. – Думал, прибью гада.

– Да ладно, Иваныч, все нормально же прошло, – Горелый сделал вид, что прикрывается от удара. – Мы с тобой сработались.

– Попробовал бы не сработаться, – Иваныч все же отвесил парню шутливый подзатыльник.

Федор ощутил, как спадает напряжение. Тело охватила такая слабость, когда даже рукой двинуть невозможно. Словно ему сообщили об исполнении самого заветного желания, и теперь не о чем мечтать, да и нет смысла что-либо делать: все уже свершилось.

– Нельзя его брать, – возразил пожилой мужчина.

– Почему, НикДир? – удивился Горелый.

А Иваныч пристально посмотрел на Федора, будто только что увидел.

– Прав ты, НикДир, – подтвердил он, – я сразу-то и не приметил.

Внутри Федора что-то оборвалось, точно его поманили чем-то прекрасным, а затем с треском захлопнули дверь перед самым носом.

– Почему? – он не узнал собственный голос: тот сделался глухим, точно Федор говорил через вату.

– Да нормально все с ним, – встрял Горелый. – Четкий парень.

– Птица несчастья над ним пролетела, – пояснил НикДир и обратился к рыжеволосому: – А ты, Горелый, не лезь, коли без понятия.

– Да, парень, – Иваныч сочувственно улыбнулся Федору, – беда за тобой по пятам ходит, за спиной маячит.

Ужин доели в полном молчании. Потом Федор не выдержал и задал мучивший его вопрос:

– Что со мной не так?!

– Да все так, – Иваныч смотрел на ложку, которую вертел в руке. – Смышленый ты, крепкий. Только беда у тебя недавно стряслась, отмечен ты птицей несчастья. Скажешь, не так?

– Так, – скрывать правду смысла не было.

– Ну так рассказывай.

Самое важное Федор утаил, поведал лишь про аварию, и что мертвую воду оплатил ее виновник. Мол, не хочет быть обязанным спасением тому мужику, а потому и решил добыть мертвую воду, чтобы вернуть вырученные за нее деньги виновнику аварии.

– Пусть подавится! – присовокупил Федор для достоверности.

– В том-то и дело, парень, что меченый ты теперь, – продолжил Иваныч. – Вон, и НикДир подтверждает.

Пожилой ходок кивнул:

– Тебе год обождать следует, чтобы мертвая вода выветрилась. А не то они тебя увидят.

– Кто они? – не понял Федор.

– Они, – с нажимом произнес НикДир, – которые в Заручье обитают. Мавки, русалки, лешие… Разной твари по паре.

– А так разве они нас не видят? – Федор чувствовал себя дураком: он и половины из сказанного ходоками не понимал.

– Видят, но как бы вскользь, – разжевал НикДир. – А ты для них, точно лампочка для мотыльков – светишься. Сожрут в два счета.

Федор растерялся: людоеды они, что ли, в Заручье? Хотя если вампиры или оборотни… О чем это он? Их не существует!

– Ну не в прямом смысле, конечно, сожрут, хотя упыри и волколаки могут, – Иваныч будто прочел его мысли. – Просто в болота заманят или в озере утонешь. Помнишь, Миху Патлатого, Горелый?

– Ну, – отозвался тот.

– Говорил я ему: не спеши, месяц потерпи, а потом топай в свое Заручье – он до этого радикулит мертвой водой лечил. Нет же! Как магнитом его туда тянуло. Отходился Патлатый, костей так и не нашли.

– Охренеть! – Горелый завис над пустой чашкой из-под чая. – А чего раньше молчал?

– А надо о таком перед вылазкой говорить? – отрезал Иваныч. – Вернулись, вот и говорю.

– Так что, – обратился Иваныч к Федору, – погоди годок, надежнее будет. Если в Заручье сгинешь, то все напрасно: и жизнь твоя, и мертвая вода, что на тебя потратили, когда другим не всегда хватает. Да и родителей этим не осчастливишь.

– Может, они мечтают от него избавиться, – хохотнул Горелый и осекся, заметив укоризненный взгляд НикДира.

В окно по-прежнему билась муха. Федор мгновение смотрел на нее, забыв обо всем. Он сам, как муха, колотится о невидимую преграду. Кажется, протяни руку, и все получится. Но надежда лишь поманила, да обманула.

– Та-а-ак, – произнес Горелый. – Сегодня у нас пятница, а значит, в клубе танцы. Ты идешь? – обратился он к Федору.

– Я? – растерялся тот.

– Ну не НикДир же, – Горелый встал из-за стола. – Чего тут штаны протирать, пойдем, растрясемся. На девчонок посмотрим.

Федор раздумывал недолго: и в самом деле, что тут делать? А в клубе, глядишь, Горелый что дельное расскажет.

– Идите, идите, – махнул рукой Иваныч, – а я отсыпаться. Прошлую ночь глаз не сомкнул, потому что всякая гадость именно перед возвращением начинается.

– Вещи свои оставь, – велела Федору Марина Вячеславовна: – у нас на Севере воровать не принято.

– Я верю! – среагировал он. – А почему так? – Федор все же не удержался от вопроса.

– Люди у нас счастливые, – пояснила она, – хотя и тяжело живем.

– Кому тяжело, а кому трудно, – не остался в стороне НикДир.

Марина Вячеславовна отвела Федора в клеть. Федор бросил рюкзак на тюфяк, набитый соломой, а сам спустился вниз, где уже ждал Горелый.

– Ну поехали, – Горелый направился к одному из внедорожников с брезентовым верхом, покрытому толстым слоем пыли. Сбоку кто-то выцарапал поверх грязи надпись: «Никита + Тина = любовь».

– Тебя Никитой зовут? – Федор указал на надпись.

– А-а, нет, это какому-то малолетке делать было нечего. Я Виталий.

Они, наконец, познакомились.

– А Горелым тебя за что прозвали? – полюбопытствовал Федор. – Из-за цвета волос?

– Да нет, – ответил Горелый, – история одна приключилась. Я белье над костром повесил сушиться, а веревка с одного края оборвалась. Вещи-то мои, тю-тю, сгорели, пришлось как погорельцу на базу возвращаться. Так в тот раз за мертвой водой и не сподобился.

Он включил зажигание, зажглись фары. Проснулось радио, которое сперва зашипело, а потом выдало:

«Голуби своркуют радостно,

И запахнет воздух сладостно.

Домой, домой, пора домой!»1

Горелый подхватил: «Домой, домой, пора домой!»

– Завтра рвану, как высплюсь, – обратился он к Федору. – Но сперва погудим, как следует.

Он выжал газ, и внедорожник ринулся вперед, распугивая возвращавшихся с поля коров.

– Зажжём, Федя! – заорал Горелый. – Я живой вернулся и с наваром!

Внедорожник мчался, подпрыгивая на колдобинах и поднимая клубы пыли. Даже на мосту Горелый не сбавил скорость, так что Федору показалось, что бревна не выдержат и вместе с машиной загремят вниз. Автомобиль свернул налево и вскоре остановился возле деревянного здания серо-зеленого цвета. Перед входом кучковались парни и несколько девушек.

– Привет, молодежь! – Горелый вылез из внедорожника и помахал им рукой. – Как жизнь?

В ответ раздался нестройный хор голосов: «О, Горелый, здравь буде! Какими судьбами? Как сам?» Его тут же обступили, одну из девушек Горелый ухватил за талию:

– Валюха, все цветешь?

Она в шутку оттолкнула его:

– Руки не распускай! А что за симпатяга рядом с тобой?

Федор понял, что это о нем, и смутился.

– Это, – Горелый указал рукой в его сторону и подмигнул, – наш новый коллега.

– Молодой больно, – протянула Валюха и улыбнулась Федору, тот сдержанно кивнул.