Конволюта – лат. Convoluta, представитель типа плоских червей, относится к классу турбеллярий. Конволюта – хищное свободнодвижущееся беспозвоночное животное.
Вот что увлекало Толю. То, что все они – свободнодвижущиеся!
А тут за завтраком мама включила новости по радио «Эхо Москвы», и для Колосова открылся другой мир. Чувство страха охватило его за маму, за червей, за себя. Задорные ведущие весело рассказывали о таких страшных вещах, что Колосов вспомнил о своём энурезе, длившемся до шестнадцати лет.
«Зачем нужна большая елда, когда в мире столько несправедливости?» – подумал он.
В тот день Колосов напился с Сапрыкиным и с Кацманом так, что его рвало на каждом углу, но это не мешало ему читать стихи протеста, которые он придумывал на ходу:
Товарищ, пой и пей до дна,
товарищ, верь, звезда взойдёт
свободы, счастья! Из говна
Россия встанет и пойдёт.
С колен поднимется она,
Россия вспрянет ото сна,
И кто есть кто, она поймёт.
Не знаю я, в каком году
Всё это с ней произойдёт,
Но верю я и очень жду,
Что мудаки с неё падут
И все свободу обретут…
Утром Колосов проснулся дома с ощущением, что предал всех. Родину, маму, червей, которых он, виноватый, пошёл кормить. Но те от запаха алкоголя, исходящего от Анатолия, сжались, и часть из них, наиболее нежные, скончалась.
Мама, в прошлом учитель русского языка и литературы, не ругала Колосова.
Она только сказала ему: «в следующий раз я просто умру».
Колосов напился на следующий же день. Он не мог пережить смерти червей и переработать полученные политические знания.
Мама не умерла.
Когда на третий день Колосов, пьяный, привёл домой аспирантку Настю, скромную, субтильную девушку в очках, но, как выяснилось, громкую в постели, мама сама налила Толику коньяк, который пила по капле тридцать лет.
Свадьба была скромной.
Сапрыкин был тамадой.
Через девять месяцев у Анатолия и Анастасии родился сын. Мама Колосова была счастлива.
Она скончалась от ковида через три месяца. На душе у неё было спокойно.
А Анатолий Павлович Колосов – да, да, тот самый, который со своей ассистенткой Анастасией придумал лучшую в мире вакцину против Ковида-19, в основе которой была выжимка из червей свободнодвижущихся, – стал лауреатом Нобелевской премии.
Похороны Курдюмова
Курдюмов умер на рассвете. Он увидел первый луч света и умер. Внезапно. Остановка сердца. Никто не ожидал, что Курдюмов умрёт. В смысле вот прямо сейчас.
Курдюмов умер в расцвете творческих и прочих сил.
– Как? Курдюмов? Он же такой компанейский, такой обаятельный, такой подающий надежды и не сильно поддающий. Какая потеря!
Как будто обаятельные (ну и далее по списку) умирают реже. Или не обаятельных (ну и далее по списку) не жалко.
Никому.
Типа умер, и хуй с ним. Случайный каламбур…
Курдюмова отпевали в церкви, в которую он никогда не ходил. Он вообще не ходил в церковь. Отпевали долго и нудно. Так долго и так нудно, что у него затекло левое плечо и он хотел повернуться на правый бок, но вовремя спохватился. Испугался за Галю, супругу свою, стоящую у гроба. Неврастеничку. Она гладила его по руке так нежно, как не гладила никогда.
Потом пошли прощаться. Наклонялись, трогали за край гроба. Соболев поцеловал Курдюмова в лоб, от чего Курдюмову захотелось дать Соболеву в лоб.
«Мудак! – пронеслось в голове покойного. – И я мудак, и он мудак, – расстроился Курдюмов. – Не успел расставить точки над i. Жаль».
Цветов натащили стога. Курдюмов не любил цветов. У него на них всегда была аллергия. Он чуть было не чихнул. А потом всё-таки чихнул, но все только переглянулись, посмотрели друг на друга. «Будь здоров!» – хором сказали прощающиеся.
А в автобус садились уже повеселей. Семёнов взял с собой коньяку и потихонечку его разливал. Очередь к нему была больше, чем к гробу Курдюмова. Галка тоже повеселела и как-то уж слишком отдалась утешениям Кикнадзе.
В крематории было неловко и грустно. Сначала все молчали, но потом потихонечку стали задвигать речи.
– Я знал Курдюмова с…
– Я работал с Курдюмовым с…
«Блять, ты же мне должен бабки, всё обещал отдать, а сейчас…»
– Я знал его, как отзывчивого…
– Курдюмов был мягким…
«Наташка, что ты несёшь? Ты не охуела? Мягкий… Трахались по вторникам до посинения. Мягкий…»
– Какая хорошая смерть…
«Чтоб ты сдох, Гусев! Ты всегда мне завидовал…»
Сожгли Курдюмова быстро, он даже не заметил как.
А дальше все бодро рванули на поминки. Подвалили и Хазины, и Рябчиковы, и ещё хуева туча скорбящих.
Тамадой был Кикнадзе:
– Курдюмов был человеком весёлым и обладал незаурядным чувством юмора, поэтому не будем грустить. Покойнику это бы не понравилось.
Ну и началась нормальная гулянка.
Вспоминали, как Курдюмов однажды, пьяный, нассал в Ботаническом саду под пальму. Как он в «Азбуке вкуса» спиздил бутылку коньяка.
Родители вспоминали, как в первом классе Курдюмов влюбился в Перепёлкину и хотел на ней жениться. И ведь женился на Гальке Перепёлкиной.
В общем, было весело всем. Мол, спасибо усопшему, так бы не собрались. А так отлично посидели. Душевно. Только Курдюмову было невесело. Он сидел один в углу и молча пил.
Его никто не замечал, потому что он умер.
Человек-Ковид
Ковиду исполнилось двадцать восемь. У него родилась двойня. А через несколько месяцев жена выпрыгнула из окна двадцать восьмого этажа, и любимая собака, лабрадор Соня – тоже. Тоже, в смысле выпрыгнула за ней в окно и какое-то короткое время, видимо, чувствовала себя Белкой и Стрелкой одновременно. Родители… Слава богу, родителей у Ковида не было. А то и с ними что-нибудь случилось бы. Чёрная полоса!
Ковид был детдомовцем. Родившая его четырнадцатилетняя дура славянской внешности, увидев чернокожего ребёнка, вылезшего из неё, отказалась от него не раздумывая. «Фамилию дайте ему любую! Только не мою!» – кричала она так, что все родившиеся младенцы, лежавшие в боксах как роллы, начинали орать, как бы её поддерживая.
А фамилия у дуры была – Берёзкина. Звали Женей. Дура была хоть и набитая, а уловила некоторый диссонанс. А может быть, и нет. Мы часто стараемся дур в своём воображении сделать умнее.
На дворе родильного дома имени Спасокукоцкого стоял май 2020 года. Для того, чтобы придумать фамилию мальчику, особой фантазии не требовалось. Так на этом белом свете зарегистрировался отказник Женька Ковид – Евгений Иванович, если полностью.
В тот трагический день Женька, в мягких домашних клетчатых фланелевых брюках, с голым торсом, курил, глядя в открытое окно квартиры, находящейся, как было уже сказано, на двадцать восьмом этаже: отсюда несколько минут назад улетели Ксения Ковид – жена Евгения, мать его двоих детей – и их преданная собака Соня.
У жены был так называемый послеродовой психоз. Из роддома её сразу забрали в психиатрическую больницу имени Святого Симеона Столпника. Все психиатрические больницы Великой Российской Земли курировала РПЦ, знающая толк в этой области человековедения.
