– Как в книжках? Не глупи.

Она встала, и заплетенная голова бабушки Персефоны соскользнула на пол оранжереи, ударившись о него с тошнотворным звуком.

– Ладно, хватит тут сидеть, – сказала Лума. – Рис, папа, помогите мне, пожалуйста. Мама, нам надо показать Элеанор, как это делается. Мы уже помогали бабушке делать это со стариками. – Последнее было адресовано мне. – Все не так плохо, просто надо привыкнуть.

Я обратила внимание, что папа ее послушался. Он выбрался из своего угла и вместе с дедушкой Миклошем поднял тело бабушки Персефоны с пола и понес в дом. Лума поспешила следом за ними. Мама подползла ко мне, ухватилась за кресло и при помощи него встала на ноги.

– Ты в порядке? – спросила она, когда мы остались одни.

– Да, – ответила я, стараясь не присматриваться к ее лицу.

– Что случилось? – спросила она. – Знаешь… я никому не расскажу. Только если ты сама захочешь.

– Она гадала на мою судьбу, – сказала я. – И увидела что-то, что ее напугало. А потом она… – Я задумалась, как бы это сказать, чтобы не прозвучало совсем уж безумно. – Сказала мне, что хочет, чтобы я приглядывала за домом и оберегала его. А потом она умерла.

– В прошлом году у нее уже был сердечный приступ, – сказала мама. – Маргарет вовремя заметила. Мы думали, она поправилась. Думаю, сказались все недавние потрясения.

– Какие это – все? – не поняла я.

– Ну, твое возвращение домой, – сказала она и поспешно добавила: – Ну и карты, конечно, тоже. Интересно, что она увидела. Она тебе не сказала?

Мне не хотелось рассказывать маме о том, что я видела. Она выглядела такой хрупкой, ей приходилось держаться за стул, чтобы просто стоять на ногах. Я ведь должна их оберегать теперь?

– Мы правда просто закопаем ее во дворе? – спросила я. – Разве не надо хотя бы пригласить священника?

– Думаю, это можно, – сказала мама. – Поможешь мне вернуться в дом?

Это моя мама, напомнила я себе, когда она обхватила меня за плечи рукой – скользкой, покрытой мелкими полипами. Я положила ладонь ей на талию, чтобы помочь идти, и ее склизкое вялое тело прижалось ко мне.

– Может, надо кого-то еще позвать? – спросила я. – Разве люди не должны узнать? Насколько мне известно, она вела дела с кем-то из них. Она сказала, по большей части ее работа заключалась в том, чтобы делать их счастливыми.

– Она выполняла грязные поручения, – сказала мама. – Одевала и готовила к похоронам мертвецов, делала всякие тайные вещи. Вот, в столовую. – Я проводила маму к бочке, стоявшей на своем месте возле стола. – Никто не захочет оплакивать ее по доброй воле.

– Но это несправедливо, – возмутилась я. – Она была хорошим человеком. Уверена, людей расстроит новость о ее смерти. К тому же они все равно заметят, что ее нет. Лучше, если мы сразу им скажем.

– Ты не понимаешь, – сказала мама. – Мы не общаемся с людьми. Это не наш путь.

– Мама, я серьезно. Мы должны это сделать.

Мама одарила меня странным взглядом. Но затем кивнула.

– Я могу написать несколько приглашений, – сказала она. – Можешь принести мне бумагу и чернила? Они в сундуке в моей комнате, рядом с… кроватью, кажется.

Я кивнула и поднялась наверх, в родительскую спальню.

Я не была здесь с раннего детства. Все лежало на своих местах, но в воздухе витала пыль, ясно различимая в лучах солнца, и стоял запах папиного бальзама после бритья, а не маминого шалфея или розовой воды. Ни возле камина, ни у кровати не было ванн с водой, как не было и следов на ковре, указывающих на то, что они здесь когда-то стояли. Я поняла: мама здесь никогда не ночевала.

Сундук, о котором она говорила, был покрыт таким толстым слоем пыли, что, когда я подняла крышку, на ней остались отпечатки моих ладоней.

Внутри сундук был разделен перегородками, и в каждом отделе лежали по большей части различные письменные принадлежности. Я нашла карточки с черными рамками и черные конверты, они показались мне подходящими. Под ними обнаружилась старая коробка от сигарет с надписью «CIGARETTES GITANES, REGIE FRANCAISE». Кажется, наша вторая бабушка живет во Франции? Я вытащила коробку, затем подошла к двери и плотно закрыла ее, и только потом вернулась к сундуку, чтобы открыть коробку.

Внутри оказались письма, прямо в конвертах, подписанных странным почерком с обилием петель. Обратный адрес и марки были французскими. Я открыла одно письмо. Французским я владела лишь на базовом уровне, но почти все поняла.

Моя дорогая Аврора!

За все эти годы я столько слышала о твоей семье, что с удовольствием бы приехала в гости. Знаю, ты уже отказывала мне в визите, но у тебя подрастают дочки, и я бы очень хотела с ними познакомиться. Надеюсь, вы с мужем живете счастливо. Прошу, ответь мне как можно скорее, даже если это снова будет отказ. Я всегда рада узнать, как твои дела, дорогая.

С любовью,

Mère[4].

С секунду я молча сидела на полу. Значит, это моя вторая бабушка. Француженка. Судя по письму, добрая. И она хотела со мной познакомиться.

Я сложила письмо, чтобы убрать его в конверт, а потом, повинуясь порыву, понюхала его. Письмо пахло лавандой. Почему мама так и не разрешила ей приехать в гости?

– Элеанор? – раздался откуда-то снизу мамин голос. – Ты нашла бумагу? Посмотри в сундуке!

– Иду! – Я сунула письмо обратно в конверт и положила в коробку. А затем поспешила вниз, прихватив карточки с черными рамками, и обнаружила маму все в той же бочке в столовой. Она со вздохом взяла приглашения.

– Мы никогда прежде не устраивали похорон, – сказала она.

– Бабушка Персефона много значила для горожан, – сказала я. – Можно пригласить отца Томаса, он произнесет речь. – Ее работа заключалась в том, чтобы делать их счастливыми. Так она сказала. – А если мы им не сообщим, они подумают, что с ней что-то случилось.

Мама посмотрела на меня.

– Ты уверена, что ничего не хочешь мне сказать? – спросила она. – Элеанор, ты ведь знаешь, что я люблю тебя, несмотря ни на что?

Я пыталась понять, к чему она ведет.

– Конечно.

– Значит…

Ах, вот оно что. Вот, что ее беспокоит. И это моя мать!

– Она сильно испугалась, – сказала я. – И умерла.

– А ты не…

– Я ничего не делала! – отрезала я и сама удивилась силе собственных слов. – Что я вообще могла такого сделать?

Она покачала головой и отвела взгляд.

– Хорошо, – сказала она. – Кого приглашать?

– Всех горожан, кому помогала бабушка Персефона.

– Список получится длинный.

– Значит, все они должны прийти, – сказала я.

Я отправилась на поиски Лумы и нашла ее, когда та шла из кухни в прачечную, помогая Маргарет тащить огромный котел с водой. На секунду мой взгляд скользнул мимо них вглубь прачечной, и я увидела бабушку Персефону на полу, но Маргарет тут же захлопнула дверь прямо перед моим носом. Я подумала, что должна тоже быть там, помогать им с… что там обычно делают с мертвецами. Но живот скрутило от одной только мысли об этом. Маргарет, должно быть, слышала, что я замешкалась перед дверью, и застучала по ней ладонью: бах-бах-бах. Я отскочила и поспешила прочь.

Я теперь за главную. Она оставила меня за главную. Что будет дальше? Бродя словно в тумане, я оказалась в зале. Прошлой ночью я почти не спала, а теперь еще и бабушка умерла. Я очнулась перед стеной с картинами. Я долго смотрела на портрет дедушки Миклоша, который с демоническим видом держал лошадиные поводья. Художник изобразил пузыри пены, вылетающие из их раскрытых пастей. Он уловил влажный блеск клыков дедушки Миклоша. Столько портретов, но ни одного моего, даже детского. Меня словно пытались вычеркнуть из памяти.

За моей спиной кто-то кашлянул. Я обернулась. У двери стоял Артур, он повесил зонтик на стойку. Я даже не слышала, как открылась дверь.