– Лиза, я остаюсь, – заверила ее Шэрилл. – Мы вместе сделаем стенгазету.

– Все равно втроем мы быстрее управимся.

Айвэн закатил глаза и, сжав обеими руками горло, выкатил язык. Но он быстро стал серьезным.

– Кстати, а зачем приходил твой отец, Шэрилл?

Шэрилл уже хотела было ему ответить, когда поняла, что и сама не знает ответа. Зачем ее отец приезжал в школу? Не ради нее же…

Глава третья.

1.

В это утро Шеннон Норрингтон проснулась в начале седьмого утра. С окончанием зимних каникул она приучилась вставать именно в этот временной промежуток. Одевшись и заправив постель, она заглянула в комнату своего отца. В непроветренной комнате стоял терпкий кисло-сладкий запах. Вчера ее отец заявился поздно, почти к двум часам ночи, с очередной вечеринки, которую он проводил в кругу сомнительных друзей и с лишенными каких-либо комплексов девицами. Ее отец не был выпивохой и запоями не страдал, но бывали дни, когда он пропадал на всю ночь. Такое чаще всего происходило, когда Лэнс Норрингтон проворачивал «очередное выгодное дельце». В таких случаях ее отец становился непомерно щедрым, и Шеннон могла выпросить у него любую сумму денег. Вчера, к примеру, по собственному желанию, Лэнс Норрингтон вручил дочери триста долларов. Вся остальная выручка (коричневый бумажный пакет был почти заполнен упакованными купюрами разного номинала) отправилась в сейф, что находился в его кабинете. Код к сейфу состоял из четырех цифр.

Шеннон знала их…

Поэтому, когда отец спал крепким сном (было уже две минуты третьего), Шеннон набрала код, открыла сейф и пересчитала деньги в пакете. Без малого, было одиннадцать тысяч долларов, и Шеннон решила округлить суму до десяти.

Она не стала будить отца, в таком состоянии он должен был проспать до полудня. Вдобавок у него сегодня был выходной.

Шеннон спустилась вниз и приготовила себе завтрак. В семействе Норрингтон едой всегда служили полуфабрикаты, либо еда, заказанная из «Макдоналдса». Иногда, особенно по вечерам, когда хотелось просто полежать на диване и никуда не выходить, отличным ужином являлась пицца, которая доставлялась в течение часа после заказа.

Съев «Биг Мак» и запив его колой, Шеннон достала из кухонного шкафа аптечку и выбрала нужные таблетки против похмелья. Затем, наполнив стакан водой из-под крана, она поднялась на второй этаж и, войдя в комнату отца, поставила стакан и таблетки на ночной столик.

Шеннон вполне устраивал распорядок дня в их доме. Отец уходил чаще всего утром (кроме дней после «очередных выгодных дел») и приходил поздно вечером. Сама она тоже уходила утром, но не всегда садилась в автобус, что возил учеников в школу. Чаще всего, когда у нее были деньги, она брала такси либо отправлялась автостопом в Сиэтл или же Олимпию. Там она развлекалась и отрывалась по полной: знакомилась с симпатичными парнями, посещала клубы, где играл тяжелый рок или транс-музыка, заглядывала в бутики или дорогие рестораны. Отец никогда не интересовался, как она проводит свои дни, и Шеннон это вполне устраивало.

Ей с раннего детства сочувствовали, так как она была лишена материнской ласки. Шеннон же никогда по этому поводу не сожалела и не потому, что не знала, чего была лишена. Свою мать она помнила в смутных воспоминаниях, которые терялись в туманной дымке. Ей было всего четыре года, когда ее мать ушла в мир иной. По какой причине это произошло, отец ей никогда не рассказывал, а она никогда не спрашивала.

Шеннон плохо помнила мать, но хорошо запомнила ее наставления, которые больше походили на религиозные догмы. Ее любимой темой для воспитания дочери была «Запреты». Мать мечтала сделать из нее даму высшего общества, наделенную прекрасными манерами и хорошими знаниями из всех областей. До четырех лет Шеннон могла охарактеризовать свою жизнь как сплошные обязанности, после четырех – обязанности и права.

Теперь она была даже рада, что мать больше не составляла часть их семьи. Шеннон, бывало, задавалась вопросом: «Что отец, в свое время, мог найти привлекательного в этой женщине?» Он красив, независим, с бурлящей кровью в венах, и она – тихая, воспитанная, консервативная. Что могло связать столь разных людей между собой?

Отец мог бы ответить ей на этот вопрос, но Шеннон не столь важно было знать это.

Но, похоже, Господу Богу опостылело глядеть сверху на эту, так называемую, «семью» и совершать попытки примирения ее членов и, в конце концов, устранил наиболее слабое звено в цепи. Шеннон была рада, что жребий пал именно на мать. Кто знает, возможно, она была рада и тогда, тринадцать лет назад, но теперь об этом не помнила. По крайней мере, на похоронах она не проронила ни слезинки, хотя отец ей доходчиво объяснил, что ее мать «отправилась на своей метле обратно в Ад». Хотя слово «доходчиво» здесь было не вполне приемлемым. Шеннон поняла, что ее мать больше не будет жить с ними и не будет их даже навещать. Адом же Шеннон представляла себе (не без помощи отца) огромный черный котел с кипящей и плохо пахнущей жидкостью. А потому мать она видела в своем воображении, скачущей вокруг этого котла верхом на метле.

Взяв сумочку из змеиной кожи, Шеннон спрятала в ней добытую вчера сумму денег и вышла из дома. Сегодня она собиралась отправиться в школу и не потому, что в ней появилась тяга к учебе, а потому, что рядом со школой у нее было назначено свидание с парнем, с которым она познакомилась в Сиэтле.

Парня звали Эйданом, он был из числа тех, которых называют «золотой молодежью». У него был влиятельный отец и преуспевающая в бизнесе мать. А таким потенциальным родственникам Лэнс Норрингтон был всегда рад. Сам парень был хорошо одет, при деньгах и водил дорогую машину.

Ее мать, если бы она была жива, наверняка бы не одобрила ее нового знакомого. Ее отцу новый знакомой, скорее всего, понравился бы, так как они с ним были очень похожи по характеру и придерживались одного жизненного принципа: «Бери от жизни все и даже больше!».

Норрингтоны всегда жаждали власти, и многие из них эту власть получали. Одним из примеров мог служить Винсент Норрингтон – старший брат Лэнса, который числился конгрессменом в Палате представителей Вашингтона от республиканской партии. Сам Лэнс уже больше пяти лет жаждал заполучить место шерифа округа, которое в данный момент занимал его соперник Ричард Уивер.

На остановке стояли Тэсс Остен и Альфред Уиллис, но Шеннон даже не обратила на них внимания и, встав в сторонку, надела наушники, после чего включила свой плеер. По жизни она была одиночкой и мало кого подпускала к себе близко, предпочитая иметь знакомых, а не друзей. У нее были приятели (главным образом парни и меньше девушки), с которыми у нее были общие интересы, и с которыми она могла устроить что-то этакое, от чего волосы на голове у директора начинали шевелиться. Ее приятели, в основном, были трудными подростками, они учились в вечерней школе по облегченной методике.

Шеннон любила, чтобы ее считали плохой девчонкой и прилагала часто к этому усилия. Чтобы подчеркнуть свое радикальное отношение к общественному порядку, она носила одежду, которая скрывала ее женственность и придавала ей вид этакой «пацанки». Это были широкие свитера с высокими воротами, джинсы, чаще всего обесцвеченные и порванные в коленях и кроссовки или кеды с слишком длинными шнурками. Она даже начала стричь коротко волосы, от чего в городе или столице, где ее не знали, часто принимали за парня. Но, если кому удавалось к ней присмотреться, оказывалось, что она была обычной радикально настроенной девушкой, да к тому вполне симпатичной. Симпатичной ее делали большие черные глаза, которые только подчеркивала короткая стрижка, небольшая россыпь веснушек на носу и полные правильной формы губы, от чего от безразличия со стороны противоположного пола она не страдала.

Три недели назад все изменилось. Она больше не хотела казаться мужеподобной семнадцатилетней бунтаркой. А все потому, что познакомилась с парнем, который, казалось, мог стать тем единственным, которого она хотела видеть рядом с собой многие годы дальнейшей жизни. Пусть даже она никогда не верила в вечность светлого чувства под названием «любовь».