#Мимо. Они все равно ничего не слышат.

#Tous ensemble! Tous ensemble! Hey! Hey!

#С4.

#Что?

#Что?

Поштокай мне еще тут, – надменно тянет Машенька, тянет Машенька ручки и ножки, зевает, хуета-то какая этот ваш мир современный, лепота, мне бы в батистовом платье на балах дёргаться, давеча, стыд-то какой, maman огорошила немыслимой пошлостью, стрекозочка моя, говорит, ты только послушай, послушай, какие Абдурахман Измаилович, и про моря средиземные, и как в городе японском под дождь попал и промок весь до нитки, вот и фотокарточку тоже показывал, ты поди, голову свою, шерстью поросшую, в дырку засунул и щёки надул, а в Гамбурге, в самом центре, видел голубя однокрылого и кормил его белой булкой, как же много всего в мире, стрекозочка, а ты из комнат своих не выходишь, солнца не видишь, в книжки свои уткнулась, что люди подумают, ты хоть лайкни, что ли, а то уж дичь совсем. Maman, — тянет Машенька, — ебала я ваши гамбурги, читала я нынче Карамзина, читала и плакала, плакала и читала, вот бы сейчас мне про путешествия абдурахмановы слушать, то же мне экспедиция, весь инстаграм забит, не выбить никак, это как если бы, к примеру, пишет Михаил другу Иммануилу, сентиментальничает, мол, так и так, милостивый государь, третьего дня посетил я Калужский вал и видел, как бабы в реке бельё полощут, бранятся, растетёхи, хлещут друг друга тряпками, а Иммануил ему и ответь.

#Что?

#Что?

Да то-то и оно, что скучно всё это, одни щёки надутые, когда любой дурак за гривенник до Калужского вала доедет, нет в этом больше никакого приключения, испытания нет никакого, поехал твой Абдурахман ибн Потапыч в Японию, а как был, так и выехал, – дураком полным с фотографией новой, да всё той же. Скучно, ей-Богу! Не люблю я вас. Машенька, Машенька, все обои в соплях.

#Не ори на мать!

#И ты туда же. Убила.

#Пахлавэ ты моя, пахлавэ!

#Коротнёт тебя, Бог с тобой, поменяют на вьетнамский аналог. Тьфу, азиатчина! Где этот твой ибн Абдурахман?! Опять заплутал в песках амстердамских?! Писала я статью недавно для латвийского рыбпромторга. Из редакционного задания следовало последовательно наследить, в местах отдаленных подчеркнуть, на голубом глазу вычеркнуть. И что-то багнуло меня вдруг ни с того, ни с этого, то ли надзор какой баловался, то ли напряжение кое-где напряглось, но как завернула, так и вышло: дескать, вчера, мая такого-то, верховная президентка Техаса Эструда Герреро Сапато де Вилья со своей супругой Фридой, скрывающей под легкими одеждами богатый и непредсказуемый внутренний мир, посетила с официальным визитом Северную Арабскую Республику. Как и предсказывали синоптики, шёл проливной артобстрел. Визирь британской мухафазы почел за честь укрыть долгожданных гостей в своем личном бомбоубежище с видом на суровые воды аль-Чаналя. Первые лица обоих государств выразили полную боеготовность к атакам восточных варваров и намерение продолжить встречи в тени цветущих каштанов, готовить друг другу завтрак, дуться из-за непрочитанных сообщений. Кажется, кто-то кому-то залез в оффшоры.

#Политика кожаных весьма порнографична.

#Ублюдки запутались в шпилях и киберфеминизме. Кто-то призвал массово отказаться от половых признаков, потому что они ущемляют. Как говорится, плохому танцору youtube в помощь. Как тебе нравится это кажется?

#Эталон.

У Машеньки два лица. Одно для других, второе для зеркала. А для себя лица нет. В Марселе одиннадцать вечера. В Каунасе весь день льёт дождь. В Кёнигсберге скрипят половицы, сверяют часы. В Суздале с лотков торгуют книгами, небо в золоте. Под Новгородом шумит лес. В го́ре, в го́ре счастье своё ищи, следуй завету, от сердца своего не отказывайся. Сорвав шторы, Машенька танцует в лучах уставшего солнца, поднимая пыль с порыжевшего паркета. С ножки на ножку: садик детский, l'elephant в ромашках, горки пластиковые, друзья слюнявые, примерзшие языками к забору; средняя школа имени какой-то матери с пристроенным флигелем музыкалки. Тянутся руки с первых парт, краснеют отметки в журналах; университет дважды; курсы и тренинги; одна пара обуви за сезон, столько же возлюбленных; без одного двадцать лет в паутине, столько же в мире диком. А была ли разница? Кружится Машенька в пыли, дышать тяжело, глаза режет: заберите меня отсюда! Господи!

#G8.

#Был, был один из многих, единственный в целой очереди таких же единственных, неповторимый раз за разом, влюбленная по переписке, машенька строчит неровным почерком на китайском экране – жирные отпечатки тысяч прикосновений – ирландскому другу, аристократу, пьянице и полиглоту, тебе, живущему на птичьих правах в сторожевой башне: не предавала я тебя, не выдумывай, что мне твои окрики с окраины Дублина, будто чайки кружат над волнорезами, ну, переспала, ну, выспалась, да, перепутала, приснится же такое, не взыщи. Знаю, палишь из своего револьвера по бутылкам порожним – по-рож-ним – какое интересное слово, меня представляешь всяко-разно, вот я завернута в твоё одеяло – вся в листьях осенних, золотистых, оливковых, бурых, впрочем, что я выдумываю, так и представлю тебя, рыжего забулдыгу, единственного моего, живущего в комнате с одной стеной, и где она заканчивается, там же и начинается заново. Как ты там? How are you? Для русского уха звучит по-иному, фамильярным ответом, здесь же всё хорошо: на соседней улице возле самой заправки построили пребольшой магазин фейерверков, бабушки шутят, мол, что говоришь, доченька, чтобы с огоньком? А ещё у нас придумали новую ракету и назвали "гвоздикой", здесь, в России, гвоздики обычно дарят мёртвым, потому что и мёртвые живы, и живые мёртвы, а по весне женщинам дарят тюльпаны, и такая ракета у нас тоже есть, здесь шутят, что самые страшные и самые веселые праздники – это восьмое марта и день десантника, десантникам, если и дарят, то гвоздики, потому что за тюльпаны можно получить в морду и даже наверняка, а если женщина – десантник, то тут я не знаю, мне кажется, особенно если восьмого марта, вообще на русском большая разница, когда баба —десантник и когда десантник – баба. Когда первое, то дарят цветы и почётные грамоты, а когда второе, то это не десантник, не знаю, поймешь ли ты, любимый мой скудоумный, у нас вообще много цветов, много живых и много мёртвых, всего много, особенно по воскресеньям, мне нравится, как называется этот день, есть sunday – кажется, будто у англичан может быть только один солнечный день в неделю, не больше, в твоём же, кажется, это день Бога, а что же другие дни? а у нас всю неделю умирают во имя и каждый по-своему (или по своему? я еще совсем маленькая и пока не разобралась), но обязательно воскресают после, а тебя, наверно, скоро затопит. У нас тоже были пожары, но уже прошло, всё хорошо, спасибо, не беспокойся. Скоро должны наступить, как всегда, неожиданно заморозки, и я буду кутаться в плед, вся такая задумчивая, томная, одинокая, беззащитная, бледно-голубая, вычитала из какой-то книжки, оказывается, в позапрошлом веке бледно-голубой называли геморроидальным оттенком, пиздец, напишут же, почему ты не можешь хоть раз написать что-нибудь не умничая, чтобы хорошо зашло с какао осенним вечером, сколько можно пить, если кто-то, знаешь ли, где-то вдруг перетрахался на вечеринке, хорошо, дважды, хорошо, но дело не в количестве, сколько можно, знаешь ли, если каждый раз уходить в запой, то можно и не выходить, понимаешь, то есть я не о том, что я тебе постоянно изменяю, перестань, ты же бородатый мужчина, даже когда стихи декламируешь на своем гэльском, когда этот комок шерсти у тебя на подбородке двигается, кажется, что ты жуешь ледяную баранину и кусок мёртвого сердца застрял у тебя в горле, ненавижу тебя, ненавижу. Да, чуть не забыла, тетеря, я поменяла причёску. Как тебе?

#Да никак. Послушай, князь, тебе говорю, насекомому, которое увидела я на шлеме приснопамятного полицейского, когда тащила его за бронежилет – весь в краске и стикерах – в местечко укромное, где никто-никто никого-никого никогда-никогда, а мы обнажим души и сделаем, послушай, структура этого момента была такова, что она должна была. За что же сразу трёшку вменять. Или домишко твой психический. Нырнула пальчиками себе в исподнее, в момент критический, во время больное – перерождения и перемен – а после под стёклышко защитное, многими исцарапанное, за таким не видать моего светлого будущего… кровь народная на губах твоих. Нежный вампир мой, bdsmщик кевларовый, выглядишь сексуально. Бежала я от тебя подобно керинейской лани по лугам гиперборейским, а ты меня за гидру принял, дурак в колпаке. Ничего-то ты не смыслишь в мифологии, баклан, не видишь ты никакой связи между модерном и дактилоскопией.