На вокзале он, совершенно измученный и расстроенный, задремал. Его разбудили китайцы, большая группа, они что-то от него хотели, тыкали в сэхэшатские рисунки, которые развернулись и развалились на соседнем сиденье. Коля ничего не понимал. Китайцы кланялись, вежливо и настойчиво совали деньги. Они решили, что Коля всё это продаёт. Происходящее было похоже на ролку или на фильм Миядзаки: ночь, гулкий зал, таинственные персонажи и тёмные перспективы. Впервые в жизни Коля торговал. Он продал всё, что собрал на помойке. Теперь у него было гораздо больше денег, чем до похода в фарфоровый ларёк. Он отправился есть солянку в вокзальный «Чижик-Пыжик». Там девушка дала ему войти в Сеть со своего телефона, Анор была онлайн. Через полчаса за Колей приехала её мама, ещё через тридцать минут он сидел в комнате «мёртвой подруги», заваленной холстами, красками, книгами, и косился на голого бородатого мужика, который пригрелся у батареи центрального отопления.

Красивая жизнерадостная Марфуша полностью вытеснила Анор из Колиного сердца. В своё время бабушка Тася, переживая, что Коля не пьёт пиво и не гуляет с девочками, без конца говорила ему про Настюшу Никитину «с полненькими ножками», похоже, для неё это был главный штрих девичьей красоты. Как-то заманила его к Никитиным, они жили недалеко от Коли и разводили лучших свиней в деревне. У Настюши действительно были полненькие ножки. Коля был её младше на год и не заинтересовал совершенно, она смотрела в ноут, как щёголь-усач поливает утку из бутылки и классно поджигает, это был её любимый блог с миллионом подписчиков. Она сказала для отмазки что-то дежурно-весёлое и ушла гулять с подругами, а Коля из вежливости час пялился в телевизор Никитиных и тосковал по Анор. Так вот, у Марфуши тоже всё было – не то чтобы полненькое, а такое крепкое, сильное: ручки, ножки, идеи, желания. Коля состоял из сомнений, Марфуша прекрасно знала, что ей нужно от жизни, и не стеснялась требовать это «нужное» от друзей и родителей. Марфушу растили мама и отчим – главный редактор какой-то важной газеты. Ещё у неё был младший брат Боря.

Полукруглые настольные часы пробили полночь – ту-дум, ту-дум: самое время для ролки. Было странно, что вот они рядом, могут видеть без экрана, разговаривать без клавиатуры, изо рта пахнет земляничным орбитом. Ребята были рады «настоящей» встрече, но чувствовали неловкость. Впервые не знали, о чём говорить, решили вместе рисовать, часа через два наконец перестали смущаться друг друга.

Марфушу сначала неприятно удивила Колина нескладность, ведь в её мечтах и сюжете ролки это был красавец-спаситель, но она была добренькая и быстро простила ему прыщи, редкие волосины на подбородке и общую костлявость – в целом-то он был симпатичный парень. Марфушина мать устроила себе ночной пир, сорвала с пастушки газету, вокруг фарфоровой красавицы разложила прочие подарки, вывалила на разделочные доски всё сало, всю свинину с чесноком, руками таскала огурцы из банки, была очень довольна. Рыжий кот Василий принюхивался к деревенским запахам. Отчим с Боренькой спали где-то в тёмных тёплых комнатах этой огромной питерской квартиры.

Утром Коля увидел Петербург и дом Марфуши в ярком весеннем свете. За окном уходили к горизонту крыши, снег шумно таял. Марфуша и мать ещё спали, за круглым столом завтракали остатками ночного пира отчим-главред, он представился как Тонываныч, и его сынок, третьеклассник Боря. Бородатый толстенький Тонываныч аккуратно разложил по блюдечкам еду от бабэ, поговорил с Колей про деревенскую жизнь. Ему всё было интересно – как в деревне работают, что едят, чем развлекаются. Казалось, что, увидев Колю, он решил написать статью в газету и для этого прямо сейчас берёт интервью. Коля впервые разговаривал с таким солидным дядькой, было приятно и волнительно. После вчерашних злоключений он был готов полюбить Марфушину семью всей душой. Тонываныч дал визитную карточку, там он был сфоткан с котом Василием. Боренька сказал, что опаздывает «на запись к Кирюхе», допил чай из блюдечка, достал из холодильника какие-то продукты, вежливо спросил, можно ли угостить соседа огурцами бабэ, сложил их в мешочек и с деловым видом куда-то пошёл.

Тонываныч предположил, что «девочки» будут спать до обеда, посоветовал Коле побродить по «выцветшим линиям» и «осмотреться». У «Василеостровской» Коля купил новый рюкзак, кошелёк и телефон, вышел на набережную. Теперь белое пространство Невы и сфинксы не казались ему чужими и пугающими, ведь всё устаканилось, он попал в добрую семью, его спасут, если что.

Из Марфушиной приоткрытой двери били лучи солнца. Она сладко спала с открытым ртом, одеяло на полу, пижама в цветочек. Задыхаясь, словно брошенный в траву окунь, Коля переждал возбуждение в книжном углу с диванчиком и красным торшером. Проснулась, весело вышла, пахла потом и карамелью. Решили пойти на Невский – она будет рисовать канал и Спас, а гость Северной столицы «осматриваться». Коля повесил на плечо этюдник.

На лестничной площадке этажом ниже встретили удивительного человека: в потрёпанном кресле сидел завёрнутый в плед красавец, его усы и волосы были закручены на бумажках, он курил папироску, вставленную в мундштук.

– Кирюша, здравствуй! – Марфа чмокнула красавца в щёку.

Кирюша внимательно смотрел на Колю, у которого тут же испортилось настроение. Пустив несколько высококлассных колец, он взял Марфушину руку и поцеловал.

– Привет, Ведрун! Это называется «папильотки». Сегодня у меня гоночный турнир, потом званый ужин. Рябчики и бланманже. Это не кулёльки твоей бабушки.

– Коля, не обижайся! Кирюша шутит, я ему рассказывала про ролку и про тебя, помнишь, ты в Новый год всех насмешил кулёльками? Такого слова ведь никто не знал.

Коля забыл уже про кулёльки с сахаром, теперь снова запереживал.

– Деревенщина! – Кирюша, казалось, хотел уничтожить Ведруна.

– Ну а вы кто такой?

– Я знаменитый гонщик, король турника и Ютуба. А ты дерёвня. Огурцы у твоей бабушки потрясающие.

– Не дразни моего гостя! Коля, пойдём!

Пунцовый от волнения Коля не слышал, что там ещё обидное кричит вдогонку красавец с папильотками, – в этюднике гремели умбра, кадмий, газовая сажа.

У Румянцевского садика Марфа спросила:

– Ты ревнуешь, сердишься?

– Да с чего?

– Это Кирюха Завирюха, он мне как брат. Не обижайся. Мы не пара. Ты сам потом увидишь. Он хороший. Он добрый, но дерзкий. Мы не пара.

Коле думалось, что где-то он видел этого Кирюху Завирюху.

На десятке доехали до Невского. После деревенской тишины Коле были непривычны все эти гудки, смех, голоса, почти гром для его уха. Марфа предложила Коле погулять, пока она работает, потом собирались есть пышки. Коля обошёл церковь, послушал уличных музыкантов. «Интересно, что император ел на второй завтрак перед смертью?»

Подошла девушка с большим плакатом, попросила подержать: ей надо было отлучиться на две минуты. Нырнула в подвальное заведение. Коля стоял с плакатом, глазел на публику, на него тоже глазели. На плакате было что-то написано. Прохожие читали и реагировали неоднозначно. Кто-то показывал Коле большой палец, кто-то средний и указательный, кто-то только средний. «Интересно, что на плакате-то?»

Девушки всё не было. Подошла старушка в шляпке, с сумками, стала плевать в плакат, попадая Коле на ботинки, села рядом на поребрик, достала какую-то еду, поела и удовлетворенно закричала: «Фашисты! Пидарасы!»

Надвинулась тень, кто-то дёрнул Колю за локоть, плакат вырвали, заломили руку и пригнули к луже. Было больно, Коля вскрикнул, колени промокли. Похожие на мангалоров полицейские тащили его к машине. В толпе скандировали: «По-зор! По-зор!» Девушка выбежала из подвальчика, тоже закричала: «Позор!» – подняла плакат и стала стоять с ним дальше.

В отделе полиции на Колю зашипел человек в форме:

– Хочешь, чтобы всё развалилось?

– Не хочу.

– Чтобы у нас было как на Украине?