— Ха-ха.

Но я все же взглянула в сторону дома бабушки. Прием гостей займет Кэсси делом на несколько часов, и если я останусь там, то я просто проторчу в комнате. В том доме.

— Заходи. Снаружи холодно, — заметив мои колебания, Оуэн распахнул шире дверь.

Мои пальцы крепко вцепились в блюдо. Я заглянула внутрь дома, в ожидании меховой атаки. Но ничего не произошло. Было непривычно тихо.

— А где собаки?

— В гараже. Они грязные и наказаны. Они снова сбежали с заднего двора.

— Пора бы починить уже тот забор, Оуэн. — Я переступила порог. Свечи мерцали в столовой справа от меня, на столе был выставлен красивый фарфор. Я остановилась нерешительно на проходе.

Оуэн окинул взглядом столовую.

— Перебор? — неловкий смешок вырвался из его груди.

— Ох, вроде как. Да.

— Я так и думал. — Его глаза немного потускнели. — Следуй за мной.

Он провел нас через столовую, захватывая бокалы для вина, когда мы проходили мимо стола.

— Вина? — предложил он.

— Маленький бокал.

Я поставила блюдо на столешницу, и он выбрал красное вино с винной полки.

Беспокойная, я прошла в гостиную и начала рассматривать фотографии в рамках на книжной полке. Там было фото Оуэна, школьный снимок со времен, когда ему было десять, и он носил свою любимую футболку в красно-белую полоску. Такой же снимок я когда-то носила в своем бумажнике годами. Это было первое фото с ним, которое он дал мне, сразу после того, как я только переехала в Пасифик-Гроув. Около фото Оуэна стоял снимок его родителей с загоревшими лицами, они позировали в футболках с тропическим принтом перед бирюзово-голубым фоном, растянувшимся далеко до горизонта.

— Как поживают твои родители? — спросила я, ведя светскую беседу, чтобы заполнить тишину.

— Хорошо. — Пробка выскочила. — Разговаривал с мамой утром. Они прилетят в следующем месяце, чтобы посмотреть, что я сделал с этим домом.

— Они не видели еще улучшения?

Я вернула фото на полку, устанавливая рамку на ее место, где не было пыли, и заглянула внутрь маленькой корзинки из тростника. Она была заполнена старыми рыболовецкими приманками. Я их помнила. Сувениры от окуня, которого он поймал, рыбача с папой с пирса на границе залива Монтерей. Какое-то время я простояла здесь, пересматривая приманки и думая о тех днях. Оуэн, ожидающий, пока я вернусь с охоты за стеклом с Каннери Роу (прим. пер — Cannery Row — улица в прибрежной части города Монтерей, Калифорния), затем я, стоящая рядом с Оуэном на причале, пока он ловил рыбу. Шикарная суббота, воспоминания были свежи, как будто это произошло вчера, а не двадцать лет назад.

— Я отправил им фотографии, — объяснил Оуэн. — Я только закончил дом в прошлом месяце.

— Ты работал над своим и бабулиным одновременно?

— Это было не так уж трудно. Моя команда работала над обоими, пока они были здесь. — Он пересек комнату, неся с собой теплый запах леса и душистых пряностей вместе с тяжелым ароматом фруктов в вине. Он протянул мне бокал. Наши пальцы соприкоснулись, и мурашки пробежали по моим рукам.

Другой снимок притянул мое внимание. Маленький мальчик, которого я не узнала.

— Кто это? — указала я на снимок.

Оуэн взглянул на фотографию так, как будто он и забыл, что она стояла на полке. Его улыбка пропала. Он потер шею и отвернулся.

— Оуэн? — мягко подтолкнула я.

— Его звали Энрике.

Звали.

Мальчик с кожей цвета кофе мокко и волосами цвета эспрессо смотрел на меня с улыбкой как у тыквы на Хэллоуин. У него отсутствовали четыре зуба. В уголках ярких глаз появились морщинки. Баскетбольный мяч, который он держал, был в три раза больше чем его руки.

— Я познакомился с ним в Тихуане. — Он сделал паузу. — Он жил в детском приюте.

— Что с ним произошло?

— Он утонул.

— Как? — Моя рука задрожала. Я поставила бокал на полку.

Его взгляд метался между мной и снимком, в конце концов, останавился на бокале в его руке. Он сжал другую руку и прижал кулак к губам, так, как он всегда делал, когда чувствовал себя беспокойно или не был уверен в том, как выразить свои чувства.

— Я облажался.

Я втянула немного воздуха. Он был виновен в смерти Энрике?

— Я давно о нем не говорил, — сказал он через мгновенье.

Но я была уверена, что думал он о мальчике каждый день.

Оуэн опустился на кофейный столик и сел на край.

— Бригаде, с которой я работал, было поручено построить новое здание для приюта. По выходным и вечерами мы с парнями работали волонтерами с детьми. Мы играли в кольца в парке, делали мастер-классы. Такого рода вещи. Иногда мы ходили на пляж. — Он остановился, сделав большой глоток вина.

Затем он наклонил голову, и казалось, собрался с духом.

Я села рядом с ним, оставим между нами несколько дюймов, чтобы дать ему пространство, в котором, я чувствовала, он нуждался. Он уперся локтями в колени и расслабил руки. Он повернул голову и посмотрел на меня. Я почти расплакалась от самобичевания, исказившего его лицо. Это было, как смотреть в зеркало. Мое сердце разбилось.

— Я не знаю полную историю Энрике, однако я знаю, что его биологический отец сильно подпортил ему жизнь. У мальчика заняло много времени, чтобы потеплеть ко мне.

— Ты привязался к нему.

Он кивнул.

— Любил его как сына. Я хотел усыновить его.

Я почувствовала необходимость утешить его и положила руку ему на бедро. Мы вместе с ним смотрели на огонь. Щелкающие языки пламени окутали нашу кожу оранжевым свечением, согревая джинсы, прикрывающие мои голени.

Его нога напрягалась под моими пальцами.

— В моей команде был один новый парень. Декс. Дерзкий сукин сын. Всегда пытался переплюнуть меня.

— И ты принял вызов.

Он кивнул.

— Мы закончили проект, и это был наш последний день на пляже с детьми. Декс начал игру в летающую тарелку. Мы разделили детей на команды. Энрике был в моей, и мы выигрывали. Затем внезапно женщина бежит к воде, крича: «он тонет, он тонет! Зовите на помощь, он тонет!»

— Декс и я посчитали детей и, — он сглотнул, — и тогда мы заметили, что Энрике пропал. Всего несколько секунд назад он стоял рядом со мной. — Оуэн указал на пространство около себя, будто заново переживая момент. — Я даже не увидел, как он отошел от меня и зашел в воду.

Оуэн ущипнул себя за переносицу и на мгновение задумался.

— Утопление не выглядит так, как мы видим по телевизору. Нет брызг. Нет криков. Только мертвая тишина. Знаешь ли ты, что невозможно звать на помощь, когда ты тонешь?

Я медленно потрясла головой, широко распахнув глаза.

— Это называется инстинктивным реакцией на утопление, ведь тебе нужно избежать удушения. Ты не можешь кричать. Ты не можешь делать ничего, кроме вдохов, когда ты выныриваешь за воздухом.

— Прилив вытянул его с берега. Мы плыли так быстро, как могли, но к тому времени, когда мы добрались до него, он уже не дышал, и мы не могли реанимировать его. — Оуэн остановился. У него пульсировало горло. Он потер свое лицо.

— После того, как скорая забрала тело Энрике, я спросил женщину, как она узнала, что он тонул. Она была студенткой колледжа на весенних каникулах и также оказалась спасателем. Она рассказала мне, что голова Энрике никогда не уходила под воду до того, как он утонул, чего не скажешь о его рте. Он продолжал качаться вверх и вниз, вверх и вниз. — Оуэн поднял и опустил свою руку, демонстрируя. — У него было только время выдохнуть и быстро вдохнуть до того, как его рот уйдет под воду снова. Никаких шансов позвать на помощь. Он так и не позвал на помощь.

— Оуэн. — Мои глаза горели за него. Как мать, я чувствую каждую унцию его бремени, бремени, которое он не должен был нести. — То, что произошло, это не твоя вина. Ты не можешь винить себя.

— Не могу? — Он отхлебнул вина. — Я должен был не спускать своих глаз с него все время.

— Дети исчезают из виду вот так легко, — щелкнула я пальцами. — Поверь мне, я знаю. Так произошло с Кэсси. Мы были на пляже Авила прошлым летом с Фиби и ее детьми. Кэсси сидела рядом со мной на покрывале. Я обернулась, чтобы взять бутылку с водой из переносного холодильника, а когда повернулась назад, то ее уже не было. Я сидела, оглядываясь по сторонам, пытаясь выхватить ее розовый купальник с оборками с толпы других детских купальников. Не представляешь, как много детей ее размера носят розовый.