Татьяна Михайловская расцветала.

После окончания школы сложностей с выбором профессии не было. Татьяна легко поступила в литературный институт, где училась с большим удовольствием и который закончила с красным дипломом.

Литературовед, литературный критик, в какой-то степени журналист – Татьяна Михайловская с головой погрузилась в работу. Встречи с молодыми людьми были эпизодическими и носили характер скорее любопытства, нежели чего-то большего.

Получив филологическое образование, и погруженная большую часть своего времени в проблемы книжных персонажей, Татьяна недостаточно хорошо знала реальную жизнь. Этому же способствовали достаточно узкий круг общения, заботливая бабушка и родительская опека. Таня как бы и не возражала этому своему комфортному состоянию, не понимая того, что реалии настоящего проходят мимо, формируя у нее житейскую наивность и беспомощность.

А потом счастливая, спокойная жизнь закончилась. Медленно, как-бы исподволь стали появляться тревоги, страхи, депрессия и не проходящая душевная боль. Они усиливались с каждым днем, лишая сна, сдавливая горло и не давая дышать. От ощущения бесперспективности борьбы опускались руки. Отдушиной был дневник, в который Татьяна своим каллиграфическим почерком записывала происходящее. Это приносило ей временное облегчение, на некоторое время освобождала от тревоги настоящего дня, но страх за будущее оставался непоколебимым.

Пыталась искать помощи. Чаще безуспешно, но иногда бывали чудесные встречи, вселяющие оптимизм и заставляющие жить дальше.

Периодически под псевдонимом она выкладывала кусочки из своего дневника в социальные сети. Делилась своими мыслями, переживаниями. Получала обратную связь в виде советов или вопросов. Иногда это увлекало и затягивало ее, а иногда просто не хотелось подходить к ноутбуку и что-то писать. Накатывала тяжелая беспросветная тоска.

Целиком опубликовать дневниковые записи, да еще под своим именем Михайловская не решалась. Ей казалось, что если она это сделает, то будет уязвима. Выжидала время.

И оно пришло.

Татьяна это осознала не сразу. На те микроскопические изменения, которые происходили с ней, она вначале не обращала внимания. Но постепенно элементы некой стабильности стали более отчетливо осознаваться. Появилось внутреннее спокойствие. Забытая когда-то улыбка все чаще стала появляться на ее лице. Уменьшилась гнетущая, давящая к земле слабость. Вроде бы мелочи, но и окружающие люди в ее восприятии тоже стали меняться, становится мягче, душевнее, отзывчивее.

Вот и сейчас, оставшись в квартире одна, Татьяна, анализируя происходящие изменения, погрузилась в размышления. Однако неожиданный удар в дверь, громкий и резкий, как будто бы что-то упало, заставил ее вздрогнуть. Прислушалась. В полуночной тишине больше не раздавалось никаких звуков. Внутреннее напряжение, смешанное со страхом нарастало. Татьяна тихо, на цыпочках, не включая света подошла к входным к дверям и заглянула в глазок. Лестничная площадка была пуста, двери напротив закрыты. Осторожно и медленно, стараясь не шуметь, она приоткрыла дверь. То, что она увидела, ввергло ее в ступор, голос застрял где-то в глубине ее тела. На ступеньках, идущих вверх на следующий этаж, лицом вниз лежал мужчина в светлой рубашке. Нож торчал у него из спины. Густая темная кровь медленно вытекала из безжизненно лежащего тела.

В полутемном кабинете в глубоком кресле сидел человек в белом халате. Свет настольной лампы освещал приятное немолодое лицо и мятую тетрадь в его руках. Поза выдавала сильную усталость. Доктор Либерман Михаил Львович, как обычно, задержался после работы, чтобы завершить незаконченные за день дела: заполнить амбулаторные карты больных, проконтролировать работу своих сотрудников, врачей психотерапевтического отделения, подписать больничный листы, ответить на формальные письма чиновников от медицины и т. д.

За окном моросил дождь, и периодически ветви стоящего рядом клена, стучали в стекло. Общая атмосфера убаюкивала, клонила в сон. Но то, что читал Либерман в тетради, было очень интересно и не давало заснуть. Перелистывая листок за листком, Михаил Львович погружался в события печальные и даже в чем-то трагические. Исповедь измученной женщины. Безысходность, тоска и душевная боль. На каждой странице.

Михаил Львович прикрыл глаза, вспоминая молодую улыбающуюся женщину, одетую скромно, но со вкусом. Она не записывалась на прием в обычном порядке, а поймала доктора Либермана в коридоре отделения.

Приятный тембр ее голоса с вежливыми и в то же время интеллегентными нотками просьбы: «Михаил Львович, вы не уделите мне пять минут?» – не предполагал отказа.

– Прошу вас, – Доктор Либерман правой рукой указал направление, где был его кабинет.

– Я подойду к вам через пятнадцать минут. Дела, знаете ли, – и с полуулыбкой вновь быстрым шагом пошел по длинному коридору отделения, сверкая огромной лысиной и белизной халата.

Прошло больше часа, но женщина продолжала сидеть около кабинета Либермана, рассматривая какую-то брошюру на журнальном столике, скромную табличку на дверях, на которой было написано, что помимо того, что Либерман М. Л. является заведующим отделением психотерапии в университетской клинике, он еще и профессор, и доктор медицинских наук. В общем, светило.

Через полтора часа вернулся доктор Либерман, весь в смущении и извинениях:

– Простите меня. Неотложные дела. Не думал, что задержусь так надолго, – и, открывая дверь ключом, пригласил даму в кабинет, где предложил ей сесть.

Молодая женщина спокойно, не торопясь села на указанный ей маленький диванчик. Сам Михаил Львович присел на краешек стула напротив нее, надеясь, что беседа будет недолгой.

– Слушаю вас. Вы так долго ждали, что мне даже как-то неудобно, – продолжал, явно оправдываясь, доктор.

– Это вы меня извините, Михаил Львович. Я без записи. Зовут меня Татьяна. Татьяна Михайловская. Я наслышана о вас. Вы хороший доктор, многим помогли.

Либерман, как бы смущаясь, опустил глаза.

– Но я не за помощью, я сама справилась с ситуацией. Решила многие проблемы… Скорее, не так: решила главную проблему, а сейчас не то, чтобы тупик, а какой-то ступор.

Либерман кивнул головой, выказывая понимание.

– Рассказывать долго, – продолжала нежданная визитерша. – В этой тетради я подробно описала все, что со мной произошло. Я знаю, что вы очень занятой человек и вовсе не обязаны помогать или давать советы всем подряд. Но если вас заинтересует моя история, вы, пожалуйста, позвоните мне.

Через неделю Либерман позвонил:

– Татьяна. Добрый день. Я прочитал вашу исповедь. Скажу прямо – впечатлился. Если вы не возражаете, я хотел бы встретиться с вами.

– Конечно-конечно, Михаил Львович. Когда вам будет удобно?

– Завтра в полдень вас устроит?

– Вполне, – в голосе Татьяны слышалась удовлетворенность. – Очень даже для меня удобно.

– Замечательно, – произнес профессор. – Давайте только не у меня в кабинете. Я устал от него. Завтра обещали солнечный день без дождя. Будет хорошая погода. Если вы не против, то можно встретиться в университетском парке. Он у нас восхитительный.

– Хорошо, – ответила Михайловская, после чего возникла небольшая пауза.

– Буду вас ждать, Татьяна. Вы меня узнаете по большой лысине и вашей тетрадке в правой руке, – Неловко пошутил Либерман.

В телефоне послышался звонкий, искренний женский смех.

– Тогда до встречи завтра в полдень. До свидания, Михаил Львович, – и Михайловская отключила телефон.

Либерман про себя отметил, что женщина не лишена чувства юмора, это вселяло определенный оптимизм.

На следующий день профессор Либерман и Татьяна Михайловская сидели в университетском парке на скамейке под раскидистым желто-красным кленом. Был теплый осенний день, создающий особое настроение благости и умиротворения.

Скамейка была жесткой и неудобной. Она стояла на центральной аллее парка, и студенты, и преподаватели, идущие на обед, постоянно здоровались с профессором, отвлекая и мешая сосредоточиться на разговоре.