Быстро возвращаюсь в лагерь и пытаюсь скрыть своё волнение. Я даже не замечаю, как прохожу в шатёр Люцифера, ловя на себе изумленный взгляд демона-стражника, но, видимо, того предупредили. Я присаживаюсь в кресло за его письменный стол и в растерянности пробегаюсь по бумагам, по картам, по шахматным фигуркам, на возвышении из книг стоит пешка. Я — пешка. Он всё-таки верит, что я та, кто поможет ему с Мальбонте. А помогу ли? Чужая война, чужие люди… Вот только что-то свербит внутри… Чужие ли?

Из тяжелой задумчивости меня вытягивает звонкий голос Астарты.

— Он не любит, когда сидят за его столом, трогают его вещи… — начинает вещать менторски-шутливым тоном дьяволица.

— Не спит в одной постели с Непризнанными… — продолжаю я и понимаю, что ей хочется взорваться от смеха вместе со мной.

Первой не выдерживаю я, она из последних сил крепится, но тоже вслед за мной заливисто смеётся. Я сбрасываю своё напряжение, она — скованность. Чувствую, что ей не хочется быть со мной ненастоящей, не собой, не Астартой.

— Думаю, что мы похожи, — произносит она и подходит к столу, её движения плавные, она разгребает завал на столе и плюхается задницей на него, разглядывая меня, не скрывая своего искреннего интереса.

— Думаю, да, — так же прямо отвечаю ей я.

Она чуть удивляется тому, что я не пытаюсь уколоть, съязвить или потерять интерес. Мне действительно хочется поговорить, я чувствую, что ей нужно не меньше моего. Астарта пытается разглядеть во мне… себя. Она гадает, что есть такого во мне, чего нет в других тысячах прибывших, прибывающих и тех, кто будет и дальше прибывать на Небеса.

— Мне так же больно, как и тебе, Астарта, почти все время, — говорю я то, что ей хочется сказать мне.

— Мой отец никогда не был близок со мной, мать я не знала, но мне удалось почувствовать кусочек материнской заботы только от Лилит. Она заботилась о нас, я не знаю, каким чудом она уцелела, но она примером своей жизни и даже смертью своей показала нам, насколько мы были любимы ею… — дьяволица замолчала, и только по сомкнутым в крепкий замок, побелевшим пальцам я поняла, как она волнуется.

— Высшие демоны не могут любить, — начала было она. — Мы рождаемся в этот мир ожесточённо, убивая своей энергией матерей. Мы обязаны быть безжалостными, мы обязаны не испытывать привязанностей, мы обязаны быть одинокими и никого не любить… — она снова прерывается и напряженно смотрит на меня.

— Но с Люцифером вы всегда поддерживаете друг друга, — заканчиваю за неё фразу.

Она кивает головой и в задумчивости опускает её.

— Моя мать умерла, когда мне было семь лет, как бы проводя черту между тем, что было до этого и после. В семь лет ты резко взрослеешь и быстро становишься самостоятельной, потому что твой отец уходит в затяжную депрессию, ты ставишь ему каждый день будильник на семь утра, варишь кофе, жаришь яичницу с беконом и провожаешь на работу, собираешь рюкзак в школу, учишься, приходишь домой, отвариваешь макароны и ждёшь отца, который придёт домой и вместо тысячи слов утешения будет смотреть на тебя, как на пустое место, и ты крепишься в течение дня изо всех сил, чтобы не плакать, но слёзы предательски бегут по твоему лицу, и ты засыпаешь вновь, чтобы проснуться, и день сурка повторится вновь и вновь, как колесо сансары…

— И когда твой отец поймёт, что ты для него стала как надоедливая муха, он быстренько отошлёт тебя с глаз долой — из сердца вон…

Мы переглядываемся с Астартой и тут же отводим взгляды. Мы понимаем друг друга без слов.

— Но это не повод сдаваться, Вики, не повод махнуть на себя рукой, не повод быть невидимкой, — дьяволица говорит быстро, с жаром. — Ты не виновата в том, что твой отец оставил тебя, никто не виноват, это его решение, это то, что определило его в этот момент. Трусость, неумение совладать с ситуацией, потеря чувства реальности, нелюбовь — то, что повлияло на твою судьбу, но в этом нет твоей вины.

Я киваю и суплю брови. Мы о чём-то говорим ещё, о чём-то незначительном, но ощущаю, что мне стало легче, я проговорила то, что хотела сказать, и уже давно, то, что угнетало меня и не давало мне двигаться дальше.

Мы обе вздрагиваем, когда в шатре появляется Люцифер, нервным быстрым шагом подходя к нам. Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь поймать его взор. Но всё тщетно, он старательно отводит глаза. Кажется, я побывала на запретной территории и невольно узнала его секрет. Мы резко замолкаем. Он подходит к нам и, грозно всматриваясь, быстро проговаривает, желваки играют на его щеках.

— Обе убрали свои задницы: ты — со стола, — а потом обращаясь уже ко мне, — а ты — с моего стула.

Ловлю его взгляд и с изумлением отмечаю там нотку благодарности — за молчание и принятие, однако, это происходит настолько мимолетно, что в следующую секунду мне уже кажется, что я принимаю фантазию за действительность.

— Ну и ладно, — без обид произносит Астарта, но она также вглядывается в его лицо, пытаясь понять эмоции и то, что же произошло с её другом, — пойдём мы тогда.

Астарта берёт меня за руку и тянет к выходу, а я не могу сойти с места, словно прикованная к нему. И он тоже смотрит. И ему нужно от меня еще что-то, что-то помимо моего участия в борьбе с Мальбонте. Жалость? Нет, он силён, вряд ли ему она нужна, она унизит его. Похвала за стойкость? И что это даст ему? Он прекрасно знает, как можно победить.

Схватываю дьяволицу за ладонь и спешу за ней к выходу. Мы обе замираем, когда слышим его глубокий бархатный голос с легкой усмешкой:

— Когда успели подружиться?

Астарта смеётся, я улыбаюсь, а Люцифер смотрит вниз на бумаги на своём столе, уже забыв про свой вопрос. Он вскидывает голову вновь и смотрит куда-то поверх наших голов. Я оборачиваюсь и вижу хрупкую блондинку, она решительным шагом идет к Люциферу, пока тот встает прямо и складывает руки в карманы брюк.

Девушка пытается улыбнуться, но её глаза полны печали. Люцифер горько хмыкает, но готов выслушать, хотя уже, видимо, заранее знает ответ.

— Цитадель приняла решение полного невмешательства… — начинает она.

— Каковы глупцы! — вскрикивает мужчина, мгновенно вспыхивая, рукой останавливая Астарту, которая уже спешит к нему.

— Серафимы в смятении огромном, они не понимают, что им делать, они потеряны, Шепфа исчез…

— Ты, Лилу, как ангел, их оправдываешь, — всего лишь констатируя факт.

— Они не верят в тебя, как верим мы: все, кто пошел за тобой, все, кто видел, что ты сделал для всех нас на поле битвы, этого никто никогда не забудет, — девушка переходит почти на сакральный шепот, словно то, что она когда-то видела, было сродни некоему таинству.

— Мы сделали это все вместе, Лилу, — проговаривает быстро Люцифер, словно бы пытаясь забыть указанный факт.

— Цитадель не видела, что ты можешь, ты для них всего лишь сын Сатаны, когда-то могущественного демона, сгинувшего в Небытие, ты не удержал Ад, который сейчас закрыт для всех демонов, у тебя нет козырей.

Губы Люцифера расплылись в дьявольской усмешке на последней фразе Лилу. Он мотнул головой и тихо произнес:

— Спасибо, Лилу, иди, отдохни.

— Пойду в душ, отмоюсь от грязи их высокомерия и притворного радушия, — она чуть улыбается, словно бы извиняясь за то, что произнесла лишнего, и вышла из шатра.

Потом задумчиво поднимает сосредоточенное лицо на нас и произносит:

— Вы, обе, собирайтесь: сегодня летим в стан врага…

— Зачем? — поспешно говорит Астарта, а я вижу поднимающуюся волну гнева в дьяволе. — У нас есть разведчики…

— Моего приказа для тебя недостаточно? — перекрестный огонь глаз двух самых мощных демонов.

— Она ещё слишком слаба… — пробует возразить девушка.

— Я полечу, — тихо произношу я, примиряя их.

— Ну вот видишь, Астарта, — Люцифер усмехается. — Она — боец и уже готова.

Демон дёргает меня за руку и шипит мне в лицо:

— С ума сошла?! Это передовая…

— Я уже умерла, Астарта, что может быть хуже? — возражаю, из-за её плеча смотря на Люцифера, с интересом следящего за нашим взаимодействием.