стороны, готов признать, что в ваших словах есть некоторая доля истины,
хоть и искаженная самым грубым образом в угоду вашему злобному юмору.
Октавиус, я надеюсь, вы не допускаете мысли о том, чтобы подозревать
меня? Октавиус. Вас? О нет, ни на минуту! Тэннер (сухо). Кажется, он чуть-чуть подозревает меня. Октавиус. Джек! Это не... ты не... Тэннер. А почему бы и нет?! Октавиус (в ужасе). Почему бы и нет?! Тэннер. Ладно, ладно, я скажу тебе, почему нет. Во-первых, ты бы тогда счел
своим долгом поссориться со мной. Во-вторых, Вайолет я не нравлюсь.
В-третьих, если бы мне принадлежала честь быть отцом ребенка Вайолет, я
бы гордился этим, а не прятался. Так что будь покоен: наша дружба вне
опасности. Октавиус. Я бы сразу с отвращением отогнал эту мысль, если б ты относился к
таким вещам, как все люди. Прости меня. Тэннер. Простить? Что за чушь! Давай лучше сядем и откроем семейный совет.
(Садится. Остальные, с большей или меньшей неохотой, следуют его
примеру.) Итак, Вайолет готовится оказать услугу государству, а поэтому
ее нужно на время отправить в ссылку, как преступника. Что там
происходит, наверху? Энн. Вайолет у экономки в комнате; одна, конечно. Тэннер. А почему не в гостиной? Энн. Не говорите глупостей, Джек. В гостиной мисс Рэмсден и мама, они
обдумывают, как быть. Тэннер. Ага, понимаю! Комната экономки служит камерой предварительного
заключения, и обвиняемая дожидается вызова, чтобы предстать перед
судом. Ах, старые кошки! Энн. Джек! Рэмсден. Вы находитесь в доме у одной из "старых кошек", сэр. Моя сестра
хозяйка здесь. Тэннер. Она бы и меня посадила в комнату экономки, если б только посмела.
Впрочем, я готов взять "кошек" обратно. Кошки проявили бы больше
здравого смысла. Энн! На правах опекуна приказываю вам сейчас же
отправиться к Вайолет и обходиться с ней как можно ласковее. Энн. Я уже была у нее, Джек. И, как это ни грустно, боюсь, что она будет
упрямиться насчет отъезда за границу. Пусть лучше Тави поговорит с ней. Октавиус. Как я могу говорить с ней о таких вещах? (Он в отчаянии.) Энн. Не отчаивайтесь, Рикки. Ради всех нас постарайтесь перенести это с
достоинством. Рэмсден. Жизнь состоит не из одних лишь поэм и пьес, Октавиус. Полно! Будьте
мужчиной. Тэннер (снова вскипая). Бедный, несчастный брат! Бедные, несчастные друзья
дома! Бедные, несчастные тетушки и кумушки! Все, все бедные и
несчастные, кроме женщины, которая рискует своей жизнью, чтобы
сотворить новую жизнь! Тави, не будь эгоистичным ослом! Сейчас же
ступай к Вайолет! Поговори с ней и потом приведи ее сюда, если только
она захочет прийти.
Октавиус встает.
Скажи ей, что мы все готовы поддержать ее. Рэмсден (встает). Однако, сэр... Тэннер (тоже встает и перебивает его). Да, да, все понятно. Это против вашей
совести; но вы все-таки пойдете на это. Октавиус. Даю вам всем честное слово, я меньше всего думаю о себе. Так
трудно решить, как поступить, если искренне хочешь поступить
справедливо. Тэннер. Дорогой мой Тави, ты, как всякий благочестивый англичанин, привык
смотреть на мир, как на гимнастический зал для нравственных тренировок,
выстроенный специально, чтобы ты мог упражняться в силе характера. Вот
что подчас заставляет тебя думать о своих дурацких принципах там, где
следовало бы думать о чужой нужде. В настоящую минуту самое
существенное - счастливая мать и здоровый ребенок. Устреми на это всю
свою энергию, и тебе сразу станет ясно, что делать.
Октавиус, растерянный, выходит из комнаты.
Рэмсден (внушительно смотрит на Тэннера). Ну, а нравственность, сэр? Что
будет с нравственностью? Тэннер. Вы хотите видеть кающуюся Магдалину и невинное дитя, заклейменное
позором? Нет, благодарю вас. Нравственность - к черту, ее прародителю. Рэмсден. Я так и думал, сэр. В угоду распутникам обоего пола нравственность
должна быть послана к черту. И это - будущее Англии? Тэннер. Ну, Англия переживет как-нибудь ваше неодобрение. А пока что
разрешите считать, что вы согласны со мной относительно практических
мер, которые нам следует принять. Рэмсден. Да, но в ином смысле, сэр; и из иных побуждений. Тэннер. Это все вы можете объяснить, если от вас потребуют отчета на этом
свете или на том. (Отходит к стене и мрачно созерцает мистера Герберта
Спенсера.) Энн (встает и подходит к Рэмсдену). Дединька! Мне кажется, вы должны пойти в
гостиную и сказать им, что мы решили. Рэмсден (искоса глядя на Тэннера). Не хотелось бы мне оставлять вас наедине
с этим господином. Может быть, вы тоже пойдете в гостиную? Энн. Мисс Рэмсден не захочет вести этот разговор при мне, дединька Лучше мне
не ходить. Рэмсден. Вы правы; как это я сам не подумал! Вы умница, Энни. (Треплет ее по
плечу. Она поднимает на него сияющие глаза, и он выходит из комнаты,
окончательно растроганный.)
Спровадив его, Энн поворачивается к Тэннеру. Так как он
стоит к ней спиной, она быстрым движением поправляет
прическу, затем бесшумно подходит к Тэннеру и почти над
самым его ухом произносит
Энн. Джек!
Он вздрагивает и оглядывается.
Вы довольны, что будете моим опекуном? Или, может быть, вам неприятно,
что пришлось взять на себя такую ответственность? Тэннер. Ценное приобретение для вашей коллекции козлов отпущения, не правда
ли? Энн. Опять эта глупая старая шутка! Пожалуйста, не повторяйте ее. Зачем вы
говорите то, что заведомо должно меня огорчить? Я так стараюсь угодить
вам, Джек; раз вы мой опекун, я теперь могу вам сказать об этом. Мне
будет так грустно, если вы не захотите, чтоб мы были друзьями. Тэннер (разглядывая ее так же мрачно, как до того разглядывал бюст
Спенсера). Вам нет никакой надобности улещать меня. Многого стоят наши
моральные суждения! Вот я, например, знаю, что у вас нет и тени
совести, одно лицемерие, - впрочем, для вас это одно и то же, - и
все-таки чем-то вы для меня привлекательны. Как-то всегда выходит, что
я исполняю ваши капризы. Если б вы вдруг исчезли из моей жизни, мне бы
вас недоставало. Энн (спокойно берет его под руку и вместе с ним идет по комнате). Что же тут
