— Тогда не вернуться тебе туда, — сказал он.

И мы вцепились друг в друга и учинили такой крик и шум, что я перевернулся в постели и проговорил: «Чтоб черт тебя побрал! Теперь ты злишься, вот уж поистине свойство рогоносца — злиться после смерти».

И с этими словами я очнулся у себя в комнате, такой усталый и рассерженный, словно потасовка была явью и все мое странствие не было сновидением. При всем том подумалось мне, что не стоит пренебрегать этим сном, ибо сдается мне, что мертвецы не так уж часто шутят с нами шутки, и поскольку они чужды притязаний и иллюзий, то склонны скорее поучать, чем развлекать.

СНОВИДЕНИЯ И РАССУЖДЕНИЯ ОБ ИСТИНАХ, ОБЛИЧАЮЩИХ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ, ПОРОКИ И ОБМАНЫ ВО ВСЕХ ПРОФЕССИЯХ И СОСТОЯНИЯХ НАШЕГО ВЕКА

Цикл памфлетов, известный под этим названием, включает в себя пять произведений: «Сон о Страшном суде» (1606), «Бесноватый альгуасил» (1607), «Сон о преисподней» (закончен 30 апреля 1608 года), «Мир изнутри» (1612) и «Сон о Смерти» (1621–1622).

Форма «видений» (или их разновидности «сновидений») издавна бытует в литературе, начиная с античных сатир Лукиана и описания путешествия в загробный мир в поэме Вергилия. В средние века «видения» стали одним из самых популярных жанров в клерикальной литературе; благочестиво-назидательное содержание в них нередко сочеталось со злободневными намеками, критикой различных пороков современности. Эта обличительная, сатирическая направленность выдвигается на первый план уже на исходе средневековья, в различных вариантах «Плясок смерти» и в поэме Данте «Божественная комедия». В эпоху Возрождения «видения» окончательно утверждаются как жанр, рассчитанный прежде всего на сатирическое обозрение нравственных пороков и социальных зол. Таковы, например, памфлеты «Жизнь и смерть» (1508) Хуана де Авилы, пьесы об аде испано-португальского драматурга Жила Висенте, «Диалог Меркуриями Харона» (1528 — 1530) Альфонсо Вальдеса, «Трактат о Страшном суде» (1589) Николаса Диаса, «Мениппова сатира» нидерландского гуманиста Юста Липсия. Широкую известность в Испании времен Кеведо приобрел аналогичный жанр в живописи, в частности в работах нидерландских живописцев, много лет трудившихся в Испании, Питера Брейгеля Старшего («Триумф смерти») и Иеронима Босха («Страшный суд» и др.), о котором Кеведо не раз вспоминает в своих произведениях. Но ни один из предшественников Кеведо не осмелился столь дерзко нарушить канонические представления католической церкви о загробной жизни, как это сделал испанский сатирик в своих «Сновидениях».

Кеведо и сам отчетливо сознавал, какой огромной взрывчатой силой обладают созданные им произведения. В письме к своему другу и покровителю герцогу де Осуне писатель откровенно признавался, что «Сновидениями» «…не проложит себе путь на небеса». Естественно, что печатание памфлетов задержалось на долгие годы. Правда, в 1610 году Кеведо попытался было напечатать «Сон о Страшном суде», но церковный цензор дал убийственный отзыв о памфлете, и Кеведо вынужден был забрать свое сочинение от книгоиздателя до лучших времен. Однако сразу же после их создания «Сновидения», с молчаливого согласия автора, стали распространяться в бесцензурных списках и приобрели широчайшую популярность. Эти списки и легли в основу первых изданий, осуществленных в 1627 году почти одновременно в Барселоне, Валенсии и Сарагосе. Хотя позднее Кеведо и отрекся от этих изданий как «пиратских», на самом деле (по крайней мере сарагосское) издание вышло, видимо, с ведома автора и при его содействия.

Сразу же после публикации «Сновидений» в инквизицию посыпались доносы на «гнусного пасквилянта», поднявшего руку на религию и государство. И в 1631 году инквизиционный кодекс подверг запрету «различные изданные до сего времени произведения, вышедшие под именем Кеведо или приписываемые ему, вплоть до той поры, пока они не будут признаны их истинным автором и не подвергнутся исправлению».

Писателю приходится прибегнуть к маневру: отрекшись от изданий 1627 года, он обращается сам в инквизицию с просьбой изъять из обращения все его произведения, изданные до того за пределами Кастилии якобы вопреки его воле, и обещает подготовить собственное издание памфлетов, «исправленное» и «очищенное» от всего, что вызвало гнев церковников. Такое издание вышло в Мадриде в 1631 году. Уже заглавие сборника, в который были включены памфлеты — «Детские безделки и проказы ума», — призвано было убедить придирчивую цензуру, что писатель рассматривает свои памфлеты как невинную забаву юности. Столь же решительно он переименовывает и сами памфлеты: «Сон о Страшном суде» теперь получил название «Сон о черепах»; «Бесноватый альгуасил» стал «Альгуасилом, одержимым альгуасильством»; «Сон о преисподней» превратился в «Свинарники Плутона», а «Сон о Смерти» — в «Забавное путешествие». В самом тексте памфлетов были изъяты все те места, в которых была особенно явственна критическая оценка религиозных догм, церкви и церковников, причем библейская образность подменяется соответствующей образностью, заимствованной в «языческой» античной мифологии. Все это, однако, хотя и приглушило сатирическое звучание «Сновидений», вовсе не лишило их критической направленности против многих существенных пороков современной Кеведо социальной действительности. Недруги Кеведо по-своему были правы, когда утверждали, что и издание 1631 года «заключает в себе много такого, что оскорбляет искренне верующих людей». В последующем взгляды исследователей на издание 1631 года разделились: одни объявили его дефинитивным, так как в нем получила якобы отражение авторская воля; другие считали изменения, внесенные автором в это издание, вынужденными и предпочитали ориентироваться на более ранние публикации и списки. Эта точка зрения в наше время решительно возобладала, и включенные в книгу переводы «Сновидений» осуществлены по изданиям, в которых отвергнуты все «исправления», продиктованные Кеведо цензурой.

Памфлеты невелики по объему, но необычайно «многолюдны». В пяти памфлетах обрисовано свыше 270 персонажей. Это не считая тех, кого писатель не выделяет из массы: «великое множество писцов» или столь же «великое число красивых женщин», «несметную толпу» больных, преследующих некоего лекаря, «полчище злых духов», которое «плетьми, палками и всякими стрекалами гонит на суд толпу трактирщиков, портных, башмачников и книгопродавцев» и т. д., и т. п. Это весьма характерно для искусства барокко, склонного не к синтезу, а к аккумулированию однородных явлений как способу их типизации. Характеристики персонажей при этом сводятся лишь к самым существенным, «родовым» признакам без сколько-нибудь приметной индивидуализации образа.

Из пяти памфлетов три — «Сон о Страшном суде», «Сон о преисподней» и «Сон о Смерти» — вполне соответствуют канонам жанра, повествуя о сновидении рассказчика и естественно ограничиваясь рамками погружения повествователя в сон и его пробуждения. В «Бесноватом альгуасиле» рассказчик бодрствует и действие развертывается в одной из столичных церквей, в которой некий лисенсиат Калабрес, с помощью заклинаний пытается изгнать беса, забравшегося в альгуасила. В памфлете «Мир изнутри» автор вводит читателя а аллегорический город пороков, не прибегая к мотиву сна. Независимо от этого разнообразия приемов экспозиции, построение памфлетов на первый взгляд кажется простым, даже элементарным и прямолинейным: в каждом из «Сновидений» нетрудно обнаружить две-три вехи, вокруг которых и выстраивается все повествование. Но эта прямолинейность кажущаяся: узкая стезя добродетели и торная дорога порока в «Сне о преисподней», улицы города пороков в «Мире изнутри», холмы и долины в «Сне о Страшном суде» оказываются запутанным лабиринтом, в котором мечутся без всякой видимой упорядоченности толпы персонажей Кеведо. В хаотичности и беспорядочности этого движения для писателя скрыт глубокий смысл: калейдоскопическая смена пейзажей и лиц призвана создать у читателей впечатление чудовищной фантасмагории адского существования, которая оказывается отражением подобной же фантасмагории реальной жизни.