Если бы он не был так решительно настроен постепенно открыть для этой девственницы мир чувственных наслаждений, если бы он не был таким идиотски благородным, он бы сейчас не мучился. С любой другой женщиной все бы закончилось еще полчаса назад и началось во второй раз. Но нет, ему хотелось сделать ее первый раз особенным.

Так и получилось, ничего не скажешь. Холодный пронизывающий дождь тушит горячее, так старательно разведенное им пламя.

Черт бы его побрал! Хуже всего было то, что единственное, о чем он может думать – это Джейн. Он говорил ей, что она прекрасна. Как мало это значит! Он стольким женщинам говорил то же самое. Но это было до того, как он отправился на Полуостров, до его сражений на войне, в то время, когда он свято верил, что самая главная вещь – высокое общественное положение. После того позорного инцидента со статуей его авторитет лишь повысился, заставляя его любовниц обожать его. И он лгал им о красоте, хотя эти слова ничего не значили.

Но эта женщина, именно эта женщина, которая мокла сейчас под дождем, посинела от холода и настолько смущена или ошеломлена, что даже не может застегнуться, – она действительно прекрасна. Он совершенно потерял разум – свой грязный дьявольский разум – и желал бы знать, где и почему.

Блэкберн хотел грубо сказать Джейн, чтобы она оделась. Вместо этого он услышал, как теплым, ищущим ее расположения голосом говорит:

– Милая, позволь мне помочь тебе.

Она подняла голову, ее зеленые глаза – самое притягательное, что в ней есть – не были даже зелеными. Сейчас они были поблекшими, бесцветно-серыми, как небо и весь этот день.

– Что мы будем де-делать? – ее зубы стучали. – Я не мо-могу возвращаться в таком виде на пляж.

Он так долго ублажал ее, что она уже не была способна на какие-нибудь глупые женские выходки.

– Никакого пляжа. – Он сам удивлялся своему ласковому тону. – Все попали под дождь. Они спрятались в экипажи и уехали.

– Но они не могли так с-сделать. Только не Адорна, не Виолетта с Тарлином. Они не могли меня бросить.

«Если бы не хотели заставить меня на тебе жениться», – мелькнуло у Блэкберна в голове. Но он не мог произнести это вслух. Джейн выглядела такой жалкой.

– Они верят, что я позабочусь о тебе, – мягко ответил он. Подойдя ближе, Рэнсом стянул края корсажа и пытался попасть пуговицами в петли. Если он как следует сконцентрируется на этом занятии, она не сможет использовать свою отвратительную способность читать его мысли. Сейчас Джейн слишком слаба, чтобы ее волновало его мнение.

Однако как необычайно трудно было застегнуть пуговицы на очаровательной, с проступившими голубыми жилками груди. Его наполовину замороженные руки стали скользкими от пота. Вода стекала с ее шеи, собираясь на кончике каждого соска, и, если совсем чуть-чуть наклониться, он может взять его в рот, всосать...

– Я сама это сделаю. – Ее руки повисли над его ладонями, словно она боялась нечаянно дотронуться до них.

Джейн все-таки прочла его мысли, но не узнала о раздражении.

– Да. – Он выпустил и отступил. – Так будет лучше.

Она, наверное, решила, что, если позволит ему этим заниматься, его желание возобладает над неудобством положения и он овладеет ею прямо тут, на мокрой траве. И в его предательски грязном, будь оно неладно, воображении возникла картина двух бесстыдно голых тел под дождем.

– Я бы хотела, чтобы вы не смотрели на меня так. – Она завязала веревочки на сорочке, но ее пальцы соскальзывали с пуговиц, а голос дрожал. – Это действует мне на нервы.

Возникшая в уме сцена неохотно растаяла.

–Хорошо. – Он отвернулся от нее и осмотрелся в поисках какого-нибудь убежища. Им придется искать дорогу из лабиринта. Джейн вся дрожит, и он не хочет, чтобы она подхватила лихорадку. Не теперь, когда он уже так близко к тому, чтобы...

Заметив пресловутую папку, он поднял ее.

– Нам придется идти в дом.

Джейн привела себя в порядок и даже сумела принять респектабельный вид, если не считать струек воды, стекавших с ее лица.

– Как вам будет угодно, лорд Блэкберн. Повернувшись к ней прежде, чем успел сдержаться, он резко ответил:

– Ради Бога, называй меня Рэнсом. Наши отношения перешли, наконец, в эту стадию.

Джейн не ответила, лишь смотрела прямо перед собой, подбородок ее дрожал.

Она не отвечала с привычной, принятой в обществе вежливостью. Возможно, они оба были слишком напряжены.

– Сюда. – Он пошел вперед, отыскивая дорогу из лабиринта. Светский разговор поможет преодолеть натянутость между ними.

– Дождь очень нужен для урожая.

– Для урожая.

Он уверенно шагал вперед.

– Да, для урожая.

– Вы занимаетесь фермерством? – в ее голосе мелькнула радостная нотка.

Он не был уверен, что лучше – чтобы она смеялась над ним или заплакала над собой.

– Турбийон довольно большое поместье, и я особое внимание уделяю работе управляющего. Я не верю, что нужно полностью перекладывать ответственность на слуг. Это ведет к воровству и распущенности.

Рэнсом вдруг заметил, что в присутствии Джейн говорит слишком напыщенно. Потом подумал, что, наверное, всегда так говорит, но замечает это только рядом с ней.

– Я тоже обнаружила, что за слугами нужен присмотр, когда жила у Элизера.

Лабиринт был очень узким, и Джейн шла за Рэнсомом. Когда он попытался пропустить ее вперед, она опустила голову и сделала вид, что не заметила этого.

Наступила неловкая тишина, во время которой Джейн вспоминала годы добровольного рабства у Элизера. Блэкберн подозревал, что за эти годы она поняла, насколько они разные люди, а также, как ему казалось, преисполнилась чувства горечи по отношению к своей стране.

Он не мог этого допустить. Она должна осознать, что между ними нет разницы. Понять, насколько она любит... Англию.

– Мы со Сьюзен выросли в Турбийоне.

Когда они, наконец, вышли из лабиринта, Блэкберн, не встретив возражений, взял Джейн под руку и повел рядом с собой.

– Это не особо пышное поместье. И конечно, не такое уж большое. – Он хотел дать ей понять, что, невзирая на богатство, умеет ценить то, что его окружает. – Но земля прекрасна в своем нетронутом, первозданном виде. Ты... любишь океан?

– Очень. Я ничего так не люблю, как мокнуть в холодной воде. Настороженный ее колким тоном, Рэнсом быстро взглянул на Джейн:

– Ты шутишь.

– Надеюсь.

Ее тон был издевательским, почти как у той Джейн, с которой ему нравилось соревноваться в остроумии.

– Ну что ж. Да, учитывая сегодняшнюю погоду, хорошо, что ты любишь мокнуть в холодной воде. Еще хорошо, что ты любишь океан. Ты ведь это имела в виду, правда?

Ее голос потеплел:

– Я очень люблю океан.

Он испытал странное ликование. Она говорила правду, он видел, и это было важно. Он также счел необходимым, чтобы она узнала о его планах.

– Когда закончится война, я вернусь в Турбийон и буду жить там.

– Вы часто туда ездите? – она казалась заинтересованной, почти такой, как обычно, к тому же не вырывала у него свою руку.

Беседуя, они оба испытывали удовольствие.

–Да. Конечно, ненадолго, так как министерство иностранных дел требует моего присутствия здесь. – «Этого не нужно говорить!» – пронеслось в голове у Блэкберна. – Вернее, так было раньше, а потом эта работа мне наскучила, и я ее оставил.

– Вы быстро начинаете скучать, не так ли?

– Как раз в прошлом месяце, – поспешно продолжал он, – я вернулся с похорон дочери моего соседа. Ужасное событие. Селме было всего девятнадцать, прелестная девчушка, выехала в свет всего год назад. И вот она на прогулке срывается с утеса.

Рука Джейн дрогнула.

– Какой ужас!

– Мистер Каннингем винит во всем туман, но миссис Каннингем утверждает, что Селма прекрасно ориентировалась на местности. Мать настаивает...

– Каннингем? – Джейн резко остановилась, и ему пришлось выпустить ее руку. – Вы сказали Каннингем?

Блэкберн повернулся к девушке, пытаясь понять, откуда взялось это обезумевшее выражение на ее лице.