«Смотри на меня»

Прошло много времени, прежде чем страх сменился ненавистью, а ненависть — одержимостью. Нездоровой, сказали бы врачи.

Но они с волшебными пилюлями и двухчасовыми сеансами светили ей только в тюрьме гораздо, гораздо позже.

Когда она будет готова.

«Смотри на меня», — сказал ей тогда Александр. За эти годы он едва ли изменился, разве что добился ещё большей власти. Алина плохо понимала весь аппарат и что происходит за кулисами, но одно ей было ясно точно: за красивым лицом скрывался беспощадный монстр. Пускай он спасал детей и застраивал города, пускай уровень преступности в Равке упал до поражающе низких значений — ради своих целей он шёл по головам, не чураясь проламывать черепа.

«Смотри на меня»

Красивый, неземной, проклятый. Смотрящий на неё с журнальных обложек, с экранов, с первых появившихся вырезок.

И Алина смотрела на него в ответ.

***

Ей восемнадцать, когда она возвращается домой.

Взаправду возвращается.

Дом пуст и заброшен. Полон пыли, грязи и призраков.

Первые дни она даже не может пересечь порог. Не может смотреть на картины на стенах, на перевёрнутые тумбочки и осколки разбитых ваз, зеркал и ещё чего-то, чего она не может вспомнить. Никто не позаботился об уборке. Никто.

Как никто не стал искать убийцу, свалив всё на ограбление. Даже друзья отца и его коллеги, и подчинённые — никто не стал рыть носом землю, никто не вступился. Словно её родителей стёрли с края тетрадного листа ластиком, как какую-то помарку.

Убийца был под носом, но недосягаем, словно запертый за тысячей замков.

Алина знает, что Александр не марал рук. Но они у него по локти в крови.

Первые дни ей чудятся эти самые руки на плечах и ласковый голос, нашептывающий на ухо, что вот она и вернулась. Вот она и дома.

Алина сама не знает, каким чудом не умирает спустя неделю от обезвоживания, потому что слёзы не перестают течь, пока она отдраивает первый этаж.

Сил подняться на второй (по заключению экспертов именно там всё и произошло) у неё нет.

И никогда не будет.

***

При всём обилии информации, суть приходится собирать по крупицам. Находить зацепки, какие-то мелочи — Алина словно перебирает крупу, как в сказках про «долго и счастливо сквозь тернии».

Только вот нет никакого «долго и счастливо».

Но трудиться ей приходится.

На дом почти не остаётся времени. На какую-то попытку разобрать руины своей жизни — тоже. Алина чувствует себя квартирантом, который приходит, ест, спит и уходит снова. Как ищейка, что никак не может остановиться и идёт по следу, отметая всякие лишние факторы, вроде попыток с ней познакомиться на улице, пригласить на чай. Попыток каких-то друзей их семьи найти её и поговорить. Помочь бедной сиротке.

Чтоб вы сдохли.

Алина притворяется мёртвой. Такой она всё это время и была для этих людей.

Пусть так и остаётся.

Александр баллотируется в мэры. Об этом кричат все таблоиды, все новости. Его портретами залеплены билборды. Разве есть шанс у оппонентов? Имя говорит за себя, шагает впереди с безупречной репутацией. Никто не замечает кровавого шлейфа. Или не хочет (не может?) замечать.

Ему чертовски пойдёт эта должность. Мэр Морозов.

Алина думает, что куда больше ему пойдёт перерезанное горло. Куда сильнее — пуля между этих проклятых кварцевых глаз.

Он снится ей каждую ночь. Снится, обнимая со спины. Снится накрывшей тенью — и ускользающей из её рук. Снится наваждением, проклятием, болезнью, от которой не найти лекарства, только отрезать с половиной тела.

Впервые Алина видит его воочию спустя столько лет совершенно случайно: они едва не сталкиваются у здания администрации, где она сторожит и выглядывает его, чтобы убедиться в реальности собственных кошмаров. Александр даже не смотрит на неё, спрятавшуюся за оверсайзным пальто и шапкой, и дежурно извиняется на ходу. За ним спешит высокая брюнетка, а вместе с ней — и рыженькая помощница. Обе стучат каблучками, завёрнутые в дорогие пальто, под которыми то и дело выглядывают кремовые рубашки и юбки-карандаши. Идеальные, полные лоска. Алина никогда таких красивых девушек не видела. Под стать ему самому.

План соблазнить его отпадает сразу же.

***

Он пьёт кофе без сахара, крепкий, но не излишне. До работы всегда заезжает завтракать в собственный бар в сопровождении своих помощниц, и того самого парня — Ивана. Который должен был убедиться, что Алина раньше времени не вернётся.

Рыженькую зовут Женей.

Темненькую — Зоей. Обе стервы, но Женя хотя бы вежливая. Между собой они грызутся, впрочем, не стесняясь и при посторонних друг друга укалывать. Но ни слова не говорят при Александре.

Он чаще всего завтракает за столом у окна, не отвлекаясь от ежедневника, нахмурив тёмные брови. Ручка в его невозможно красивых руках увесистая, тяжёлая, но порхает, когда он что-то записывает размашисто. У него косой почерк, продавливающие бумагу буквы. Алина видела мельком.

И имеет возможность наблюдать за ним каждый день. А всё потому что устраивается работать в его бар. Тот самый, что так и называется: «Дарклинг». Словно в насмешку над всем миром.

Администратор, Сергей, однажды мимолётно представляет её ему.

— Отличный кофе, — говорит Александр, мимолётно улыбнувшись, и коротко прижимается губами к её руке. Кажется, в это мгновение останавливается её сердце.

Алина помнит, как он сжимал её детскую ладошку. Бережно, осторожно. Это сочетание нежности и жестокости все годы разрывало её на части.

Но в ту секунду, ощущая его дыхание на своих костяшках, она почувствовала, как чужой взгляд исподлобья сдирает с неё кожу, словно в попытке добраться до самой сердцевины. После этой короткой встречи её рвало в туалете до тех пор, пока не осталось ничего, кроме повторяющихся спазмов.

Позже Александр её не замечает, погружённый в дела, раздающий указания, бесконечно говорящий по телефону. Всегда спокойно, вежливо, тяжестью слов продрабливая чужую волю. Его равнодушие к окружающей обстановке играет Алине на руку, но парик она носить не перестаёт, скрывая белизну волос. Вдруг что-то шевельнётся в чужой голове раньше времени?

Вдобавок, собственная паранойя щекочет ей точку между лопаток чувством, будто он за ней наблюдает.

Алина старательно сливается с обстановкой, варит кофе, наливает выпивку завсегдатаям и отмывает кофемашину. Натирает бокалы, собирает чаевые, выслушивает пьяный трёп и отбивает приставания. Рутинная работа. С Александром она говорит редко, ведь за выпивкой он не подходит, а кофе ему чаще всего относят помощницы.

Не будь в её жизни дыры размером с какой-нибудь каньон, она бы этой работе радовалась, всё ещё будучи невозможно влюблённой в своего тёмного принца. И ждала каждой мимолётной встречи.

— Говорят, он женится на Зое, — делится Алина однажды куском сплетни с Женей, устроившейся за стойкой с чашкой кофе, с изрядной долей амаретто. Чтобы как-то разговорить и вытянуть что-нибудь, кроме дежурных фраз. Иногда Женя интересуется, как у неё дела. Иногда засиживается с планшетом, пьёт несколько чашек кофе, а затем ей звонит Александр — и её сдувает, как какую-то пылинку порывом ветра.

Она хмыкает, не отвлекаясь от экрана смартфона:

— Хотелось бы этого самой Зое, — и улыбается, а на щеках у неё появляются ямочки. По Алине мельком полосует взглядом ярких глаз: — В её влажных мечтах. И в мечтах многих других.

— А тебе бы не хотелось? — Алина бездумно поправляет бутылки на полке. Она вспоминает, как Зоя крутится вокруг Александра; как они оба склоняются над чем-то в кабинете и она невзначай поправляет волосы, а пуговица на её рубашке всё так же невзначай расстёгнута; как выполняет поручения прежде, чем он успевает озвучить их до конца. Наверное, Зоя Назяленская была бы той, кто стирал следы крови с щеки Александра дорогим платком. Может, это она и делает.

Алину вдруг раздирает неясным самой себе чувством. Застарелым и иррационально отвратительным.