Потому что Алина на него смотрит с такой усталостью вековой, что у него язык не поворачивается сказать то, что должно.

Он бросает взгляд на Зою.

Ему хочется сказать: «давай найдём другой путь», но умом понимает, что его нет. Сделка есть сделка.

Алина оглядывается за спину, трёт лоб устало.

— Вы бы ещё с парадом заявились.

И то верно.

Николай глазами шарит по просторной зале, выискивает Оретцева, но того поблизости нет. Где его носит, когда так нужен, чтобы свою жену спасти, оттянуть от края.

— Это был всего лишь королевский кортеж! — возражает он, на мгновение становясь тем Николаем, которого Алина точно знает. Безмятежно-саркастичным, казалось бы, совсем не серьёзным. Принцем-корсаром, принцем-бастардом.

Алина скрещивает руки на груди, головой качает, будто старше его на пару веков. Николай почему-то вспоминает ворчание Багры.

— У нас не лучшие новости, — наконец решается он.

«Она нас проклянёт»

Но даже это кажется лучшим исходом, нежели грядущая война. Ему нужны все ресурсы. Все до единого.

Зоя делает к Алине шаг. Чтобы за руки взять? Николай не знает и никогда не узнает, потому что та уже смотрит им за спину, замерев. Кажется, перестав дышать. Глаза у неё распахиваются, а кровь отливает от лица, словно стёртая одним движением краска.

Николай слышит шаги за спиной. Неспешные, взвешенные и уверенные, словно бы их обладатель делает одолжение самой земле, что ступает по ней.

— Должен был быть другой путь, — тихо говорит Зоя и сжимает челюсти до проступающих желваков. Она попыталась. Но повстречавшись взглядами с драконом, Дарклинг только рассмеялся.

«Рискни, Зоя, — сказал он, и его глаза заполнились чернотой. — Рискни и я покажу тебе, чего стоит сила»

Он и есть сила. В чужом или своём теле — он насыщен ею до краёв, словно подпитываемый самим мирозданием, изменяя кожу и кости под того, чьё имя восхваляют и проклинают в один и тот же час.

Николай чувствует, как у Зои руки чешутся уложить его обратно в могилу, испепелить, чтобы наверняка не вернулся.

Но сейчас он смотрит на Алину и ждёт, отсчитывает секунды, когда Дарклинг, вовсе не мёртвый ночной кошмар, шагает к ней через широкую залу под пронзивший всех ужас. Не раздаётся криков — так страх накидывает на шею верёвки. Оцепенением.

Николай ждёт.

Алина едва дышит и стоит тоже — едва, сжав кулаки так крепко, что белеют костяшки и вот-вот прорвут кожу.

Он хочет закрыть её, хочет всё это прекратить, но долг перед страной — важнее.

«Алина, щенок, — сказал Дарклинг, горделиво задрав подбородок, окроплённый кровью. Цепи и стены темниц не сделали его покладистее, не сбили спеси. Казалось, с каждым днём он набирал былую мощь жадными глотками. — Мне нужен мой свет»

Но света больше не было. И они это знали: какую цену заплатила Санкта-Алина за победу.

Дарклинг, казалось, не брал это во внимание, ныне подходя к Алине почти вплотную; возвышаясь над ней: маленькой и хрупкой.

Николай ждёт, крепко сжав челюсти.

Вот сейчас из стеклянных глаз хлынут слёзы.

Сейчас она закричит.

Алина сглатывает. Тяжело, с усилием.

— Мне казалось, — произносит она слишком высоким голосом, едва не ломаясь им, — прошла целая вечность.

Внутри что-то трескается от неправильности этих слов. Зоя выдыхает сквозь зубы.

Лица Дарклинга не увидеть, но его улыбка осязаема: так волоски на загривке поднимаются дыбом.

Ну же, отрекись. Отвернись, как от проклятья и спрячь это просветление, эту надежду.

Николай ждал истерики.

Николай всё ещё ждёт, но с каждой секундой осознание в нём проступает пониманием, что та война, кажущаяся столь далёкой, была проиграна.

Он ждёт.

Но не того, что глотая слёзы, Алина Старкова, святая, заклинательница Солнца, шагнёт в объятия своего заклятого врага.

Не того, что её пальцы вопьются ему в спину. Не в ненависти — в отчаянии утопающей и… наконец, спасённой?

Николай не слышит, что она говорит, захлёбываясь болью и облегчением.

Не видит, как Зоя в неверии качает головой.

Николай может только смотреть на то, как подсвечиваются вены на руках той, что когда-то погасла, словно умершая звезда.

Николай может только различить слова Дарклинга, предназначенные никому из них — одной только Алине, и предчувствие чего-то ужасающего полосует скверной по хребту:

— Я здесь, чтобы разделить свою вечность, — Дарклинг прижимается губами к рыжей макушке. — С тобой.

========== v. зов. ==========

Комментарий к v. зов.

внимание, флафф.

пост-канон, правящая дарклина.

Ей совсем не спится.

Она крутится на постели, словно на раскалённых углях. Кошмары изъедают, сжирают, копошатся в висках, под ними, под всей этой конструкцией, именуемой черепными костями, которые бы разломать и вытащить эту едкую, пульсирующую боль. Её бы назвать совестью, мигренью, чувством вины. Возможно, это её внутренние демоны с ума сходят, бьются в дикой, неудержимой вакхналии. В святом бешенстве.

Алина старается дышать едва-едва, потому что не своему главному демону ей вручать ключи от клетки с кошмарами; потому что Дарклинг слишком хорошо её понимает.

Это пугает.

Алине бы самой научиться справляться со своей агонией внутренней, которая истязает после — физически. Затылок так ломит, что отдаёт в зубы.

Найти бы целителя, напиться настоек и чудо-эликсиров, но Алина знает: оно пройдёт только само.

Ей скулить хочется, свернувшись на своей половине кровати. А ещё подползти под бок Дарклинга и тыкнуться холодным, шмыгающим носом, утонуть в его тепле и запахе, задохнуться в его тьме.

Алина крепче сжимает края одеяла.

И едва не подскакивает, когда её к себе тянут со спины.

— Ты как разбуженный медведь, — Дарклинг выдыхает шумно, обнимает и обжигает всю: от него пышет теплом. Спасительным, не тем, от которого выть хочется. Связь натягивается между ними, и Алина охает, ощущая его пальцы на своём затылке. Как когда-то давно.

— Могла бы просто сказать, — замечает он так сонно, наверное, не открывая глаз. Неужели она так внутренне расшумелась, что он почувствовал?

Алина себя бы удавила.

— Я сама разберусь, — но, святые, почти скулит позорно: облегчение разливается по голове мягкими волнами. Он массирует кожу, мягко оглаживает за ушами.

Алине кажется, что у неё слёзы из глаз польются от облегчения.

— Да, разберёшься непременно, — Дарклинг хмыкает, так же сонно и смазанно целует её в плечо. Алина понятия не имеет, как он так может спокойно спать. Призраки не преследуют его? Совсем?

— Хотя ты ведь и сказала, — добавляет он тише, но его хватка всё так же крепка. Алине из этих тисков не выбраться. Она только отпихивает в сторону одеяло. Ей хватит чужого жара — дикого огня под нарощенными ледяными толщами.

— Я снова звала тебя неосознанно? — Алина спрашивает тихо, найдя своей рукой — его; ту, что обнимает. Оглаживает костяшки.

— Всегда зовёшь.

Алина поворачивается, возится рядом с ним, словно кошка, чтобы спрятать лицо в сгибе шеи. Его пальцы вновь зарываются ей в волосы.

Помнить бы о ненависти.

Помнить бы обо всём.

Но всё дурное растворяется под его касаниями. Он её боль забирает, как и то, что было ей дорого, — без разрешения. Вручая себя.

— А ты, — тихо отвечает она, мягко целуя его под челюстью, вслушиваясь в выравнивающееся дыхание, — всегда отвечаешь на мой зов.

========== vi. будь для меня всем. ==========

Комментарий к vi. будь для меня всем.

флафф-флафф-флаффище, пост-канон, все живы, окончание войны.

Они празднуют.

Смех льётся со всех сторон вместе с вином, с шампанским, звоном бокалов, разговорами, спорами, что сейчас беззлобны и полны эйфории.

Война закончилась. И самое время бросать в воздух чепчики, фейерверки, обливаться пеной с неудачно открытых бутылок.

Алина впитывает чужие эмоции, пьёт, как лучшее вино. Ей бы веселиться вместе со всеми, ей бы утягивать их, великих полководцев и всё же детей в танцы, когда не осталось никаких расшаркиваний и церемоний; когда между ними всеми — не врагами, не друзьями, но союзниками — разлилась искренняя радость.