Такая глупость.

— Скажи ещё слово о Мале, и я вырву тебе сердце голыми руками, — обещает она.

— Ты уже это сделала, помнишь?

Право, он усмехается.

Алина отворачивается с отвращением, возится на своей подстилке и пуще кутается в плащ, тем не менее, не ощущая былого холода, который все эти годы изъедал ей кости, как старухе. Но Алине необходимо заснуть, иначе она вновь откроет рот, Дарклинг ответит и это закончится кровопролитием.

Проклятый баланс.

На границе сна и яви Алине чудится чужая рука в её волосах.

***

Ветер хлещет по лицу, треплет волосы, заставляя то и дело раздражённо заправлять их за уши. Алина кутается в чужой плащ, вглядываясь в сизое небо, прежде чем смотрит на сожжённый лес, раскинувшийся графитовым пятном внизу. Чёрные стволы похожи на стрелы, сплошь усеянные шипами веток. Ветер доносит до неё зловоние и пепел.

Алина бросает взгляд за спину, вспоминая дорогу до их странного, но временного укрытия. Она понятия не имела о том, что где-то здесь есть пещеры, на что Дарклинг сказал:

— Есть две Равки. Та, которая нанесена на карту, и та, которая скрывается от людских глаз.

Больше Алина не спрашивала, но теперь на языке вертятся иные вопросы, заданные ранее и те, что так и не были озвучены.

— Каковы твои цели? Снова начнёшь бойню за трон?

Не нужно смотреть, чтобы ощутить его приближение. Алина не знает, почему так остро его чувствует, но думает, что всё дело в этой противоестественной природе Александра Морозова.

Мир требует баланса, так он сказал.

Он вдруг смеётся. Алина вздрагивает, поворачиваясь. И, право, она видит в его глазах какое-то злое, хлёсткое веселье.

Шагнуть бы назад, к краю обрыва, но она не двигается с места, когда Дарклинг берёт её лицо в свои ладони.

— Мы гораздо большее, нежели правители с регалиями.

Мёртвая святая и тот, кто попирает законы мира взмахом руки.

Отчего же сердце сбивается, спотыкается и падает куда-то, что Алина не успевает его поймать? Ей нужно отстраниться, но Дарклинг большими пальцами поглаживает её по щекам, и от этой едкой нежности у неё звенят полые кости.

— Александр, — она то ли взмаливается, то ли проклинает его. — Я пуста. Во мне нет больше силы. Даже если я разделю твои мысли, твои планы, я не смогу помочь тебе.

Чужой рваный выдох оседает на её лице. Алина вдыхает чуть глубже, желая ощутить ноты прошлого: морозную свежесть взамест едкой вони от пепелища. Серые глаза внимательно на неё смотрят, прежде чем Дарклинг тянется и целует её в лоб с той же целомудренностью, как когда-то поцеловал на пепелище Керамзина.

Внутри в одну пружину скручиваются, кажется, сами лёгкие. Ей нужно отстраниться. И нужно бежать. Но ноги примерзают к земле.

— За эти годы ты не думала, от чего часть моей силы осталась с тобой? Подобную связь невозможно разрушить просто смертью. Я говорил тебе.

Таких, как они, больше нет. Ужасающая, раскалывающая мир догма.

— Солнце — не свеча, Алина, — произносит Дарклинг тихо, и каждое слово вспарывает вены, тянет за жилы. Алина костенеет. — Оно не может погаснуть.

Кажется, у неё дрожат губы. Сложно сказать, в какой миг она накрывает чужие запястья своими, не зная, чего жаждет больше: сбросить их или не отпускать, ибо эти слова, плетущие ли очередную ложь или дающую надежду, зажигают внутри неё что-то.

— Иди к своим людям, Алина. Оттуда отправляйтесь в Адену. Я буду ждать тебя там.

Он отстраняется первым, и ей приходится окликнуть его, ненавидя себя за эту слабость:

— Чего ты ждёшь от меня, Александр?

Так тяжело звать его по имени, но это — малая плата за её спасение.

И как же легко вспомнить его клятву, данную среди побоища.

Клятву на крови и пепле.

«Я заберу всё, что ты знаешь, всё, что ты любишь, пока у тебя не останется иного прибежища, кроме меня»

Мироздание действительно смеётся над ней, маленькой святой, воистину маленькой мученицей, потому что не Дарклинг забрал у неё всё, что было дорого.

Но только он у неё и остаётся.

Сердце наполняется тягучей агонией, воистину отвратительной болью, когда Дарклинг оглядывается через плечо, и выглядит живее и реальнее всех, кого Алина только знает. Кварц мерцает на свету. Обещанием.

— Скажи миру, что мы живы, мой свет.