– Ребята, вы мешаете! Давайте-ка идите, куда шли!
– А мы хотим посмотреть! Правда, девчонки?
– Нечего здесь смотреть, попрошу вас уйти.
– Да пошла ты!
Раздался смех всех четверых, но я не стал дальше слушать и вскочил со своего места. Марина Мирославовна держала парня за куртку. Пытаясь отвести ее руку в сторону, этот наглец оттолкнул ее. Я ринулся прямо на него. Драки не вышло, я только успел с силой толкнуть этого типа в грудь. Тот отлетел и чуть не ударился головой о край деревянной веранды. А меня уже с двух сторон удерживали Виталий и тот самый из постоянных помощников Марины Мирославовны, как я услышал, Валентин. Другие парни из старших учеников успели оттеснить всю пьяную четверку на приличное от нас расстояние, и компания отправилась восвояси.
– Ребята, извините, просто была же просьба не мешать! – вежливо крикнул им вслед Валентин.
На этот раз зрители обратили внимание на шум и оторвались от спектакля. Мне было все равно, этот тип не должен был так говорить с женщиной и тем более толкать ее! Я готов был драться за Марину Мирославовну, чем бы это ни закончилось! Но выходило так, что своим поведением я только скомпрометировал всю честную братию. Я начал первый, и мой способ решения конфликта сводился к драке, что являлось совершенно неприемлемым для общества философов и Братства мудрости.
Мне никто ничего не сказал, но я все понял по их молчаливо-осуждающим взглядам. И все равно я нисколько не чувствовал себя виноватым. Я поступил бы точно так же и во второй, и в третий раз. Я огляделся по сторонам, но г-жи Марины нигде не было. Чтобы немного отвлечься и успокоиться, я попытался вновь сосредоточиться на представлении, которое продолжалось, не прерываясь.
Парень в рубашке слева:
– А предметы, которые проносятся за спиной, если бы узники были в состоянии беседовать друг с другом, разве не считали бы они, что дают название тому, что видят? Они принимали бы тени проносимых мимо предметов за истину!
В этот момент по полотну бежали тени от различных предметов, которые проносили вдоль сцены другие участники действа, так называемая массовка, состоящая из старших учеников. Один из парней в белых рубашках подошел к одному из связанных ребят, которые изображали узников, отвязал его и за руку повел к включенному прожектору.
– Понаблюдай же за их освобождением от оков неразумия и исцелением от него! – развязанный узник отпрянул от прожектора и закрыл глаза руками. – Если с кого-нибудь из них снять оковы, заставить вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх, в сторону света, ему будет мучительно выполнить все это, его глаза будут настолько поражены сиянием, что он не сможет разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему говорят! Тут нужна привычка!
Его напарник, второй парень в белой рубашке, уже отвязал двух оставшихся узников, и те просто развернулись в сторону публики. Все действующие лица присоединились к ним и стали в ряд. Взявшись за руки, они поклонились. Раздались аплодисменты. Только теперь я увидел Марину Мирославовну, она вышла на сцену и, глядя на ребят, аплодировала вместе со всеми. Поместив ее в середину ряда и снова взявшись за руки, они поклонились во второй раз и в третий.
Наступило время обещанного костра и песен. Костром занимался Виталий, и это совершенно не радовало Аню. Собрались все, кроме г-жи Марины. Ее не было. В образовавшемся круге сидел парень с гитарой. Аня доложила мне, что это сын Таты Иван. Все старшие ученики расположились рядом с ним и, как только он заиграл, принялись громко и синхронно петь. Песня звучала за песней. Репертуар был подготовлен заранее. И хоть множество песен были знакомы большому количеству людей, только старшие ученики знали их все от и до наизусть. Для остальных имелись распечатки с текстами. Попадались и малоизвестные песни, и тогда пели только старшие ученики. Делали они это с особым энтузиазмом. Этим они демонстрировали слаженность коллектива, единство предпочтений и силу единства. Во время пения они брались за руки, улыбались и дружелюбно смотрели друг на друга. Пели много и долго. Но буквально в один момент, как будто сговорившись, все старшие ученики поднялись со своих мест и разошлись по домикам. Вслед за ними тут же начали расходиться и все остальные. Время было, и правда, позднее. Вместе со старшими ушел и Виталик. Но Аня сказала, что он сейчас вернется и просил нас подождать. Он возвратился очень скоро и принес с собой два спальника – один для них с Аней, другой для меня. И мы провели ночь под открытым небом, возле костра. Я был этому рад, мне вспомнились влажное постельное белье и трое дядечек. Возвращаться к ним мне совершенно не хотелось. К тому же я был вблизи от домика г-жи Марины. Обернувшись, я мог его видеть. На него мне указал Виталик. И я смотрел. Окна в нем не горели. Таким образом, меня совершенно не беспокоила влюбленная пара под боком, я не обращал на них никакого внимания, чем бы они там ни занимались. Виталик наконец-то совершенно позабыл о правилах Братства, чем обрадовал Аню. Я же, закинув руки за голову и мечтательно глядя в небо, перебирал в голове все события сегодняшнего дня. Мое внимание останавливалось только на тех эпизодах, в которых присутствовала Марина Мирославовна. Вспоминая ее прикосновение к моему плечу, я сладко уснул.
День 2-й
Я еле протер отекшие от вчерашнего костра глаза. На фоне синего, без единого облачка неба надо мною покачивались верхушки сосен. Я не сразу понял, где нахожусь, но, высунув голову из спальника, увидел сонного Виталика с торчащими на макушке волосами. Он сидел на бревне, а рядом с ним умастилась наша липучая знакомая. Она без умолку лепетала. Судя по всему, утро было раннее. Я вылез из спальника и отправился будить Аню. Спала она крепко. Когда мне все же удалось ее растормошить, ей не понравилось то, что она увидела. Девушка рядом с Виталиком продолжала болтать, причем обо всем подряд, она говорила о солнце, пении птиц, вчерашнем вечере и замечательных песнях. Ее почему-то даже интересовало, Виталий уже проснулся или еще не ложился. Мы с Аней молча отправились досыпать в домики, каждый в свой.
Следующее мое пробуждение состоялось ближе к полудню и на этот раз в кровати. В комнате никого не было. Я вышел на залитую солнцем веранду. На воздухе было намного теплее, чем в домике. С крыльца мне была видна поляна. Люди сидели на своих ковриках, некоторые лежали. Шла лекция. Ее читал сам Форт. Прикрыв двери комнаты, я присоединился к слушателям, примостившись на ближайшей веранде. Чтобы расслышать слова лектора, приходилось прислушиваться. Зато обзор был отличный, вся поляна как на ладони. Я мог видеть всех присутствующих. Марины Мирославовны среди них не было.
Я заметил, что Форта внимательно слушали далеко не все, многие из тех, кто лежал, спали. Я прислушался и попытался вникнуть в суть лекции. С периодически расплывающейся по всему лицу улыбкой старший Братства с сильным акцентом вещал о чести, доблести и Дон Кихоте. Перспектива оставаться здесь, видеть и слушать это не радовала. Я решил идти дежурить в столовую. Сегодня была как раз моя очередь, о чем я совершенно позабыл. К тому же проспал. Когда я появился на кухне, работа кипела. Все девушки усердно нарезали кто хлеб, кто овощи. Парни накрывали на стол. В этой суматохе никто и не заметил ни моего отсутствия, ни моего появления. Все были любезны и услужливы, и, как я понял, почти все уже было готово, так что необходимости во мне не было никакой. Чтобы не вмешиваться и не нарушать отлично налаженный процесс, прямо из столовой я отправился в домик за Аней.
В столовой я сел так, чтобы видеть столик старших, не поворачивая головы. Я уже доедал первое, а Марина Мирославовна еще не появлялась, хотя ее муж, Форт, был на месте. Виталий предпочел свою группу и сидел со своими друзьями возле Фортунатэ. Зато к нам за стол подсел парень по имени Юрий. С его появлением Аня заметно оживилась. Он сказал, что видел меня вчера во время стычки с парнями. Похоже, я прослыл «героем» в негативном смысле слова. Но Юра оказался своим парнем и нисколько меня не осуждал. Мы разговорились. Он состоял в Братстве уже третий год. Из троих старших учителей Братства себе в наставники он выбрал Тату. Здесь, на летнем слете, за три года своего ученичества он оказался впервые.
