— Боюсь, это будет не совсем этично с моей стороны, — безжалостно отказал «семейный» юрист, — ведь я тоже являюсь, в каком-то смысле, вашим противником: я приобрел у Георгия Рудольфовича вашу квартиру на Большой Никольской.

— Что?! — в один момент из забитой овечки вдова превратилась в разъяренную тигрицу. — Вы купили нашу квартиру на Никольской и не сообщили мне об этом?!

— Вот в этом меня упрекнуть нельзя! — Борис Яковлевич явно не признавал обвинения и даже искренне обиделся. — Еще в начале декабря я разговаривал с вами по поводу вашей квартиры на Большой Никольской. Вы рассказывали, какой хороший вы сделали в ней ремонт три года назад и назвали оценочную стоимость вашей квартиры.

— Но я же не знала, что Георгий ее продает! — яростно отбивалась женщина.

— Это уже не ко мне, а к вашему мужу! Мне предложили купить квартиру — я купил! Знали вы или не знали о продаже вашей квартиры, меня это не касается: доверенность от вас на все сделки с недвижимостью у Георгия Рудольфовича была — а это значит, что он имел право от своего и вашего имени заниматься продажей недвижимости. Другое дело, что половину суммы от совершенной сделки по закону он должен был передать вам, но это уже ваши внутренние «разборки».

— Ничего он мне не передавал! Вы, как друг семьи, могли бы сообщить… — у Валентины Николаевны вдруг иссякли силы, и она залилась слезами.

Женские слезы не произвели на присутствующих мужчин должного впечатления: хотя следователь еще не привык к столь бурным реакциям «посетителей» своего кабинета — он не верил слезам, особенно женским, а многоопытный юрист не относился к людям мягкосердечным и впечатлительным.

— Откуда мне было знать, — попытался оправдаться, таки, «друг семьи», тяготясь присутствием полицейского чина — в его глазах ему хотелось выглядеть кристально чистым человеком. — Мне ваш муж сказал, что вы всей семьей переезжаете в Англию: Властелина будет там учиться, а у Георгия там появился новый бизнес — так какой прок иметь столько недвижимости в стране, в которой ты не живешь и в которую не собираешься возвращаться.

Уже не хозяйка этого роскошного загородного дома продолжала рыдать, и мужчины чувствовали себя неловко.

— Мы нищие! У нас ничего нет! — периодически восклицала обманутая женщина, прерывая рыдания и вытирая слезы промокшим насквозь носовым платком. — Нас выгонят на улицу, как бездомных собак!

— Ну, не все так плохо, Валентина Николаевна, — попытался успокоить ее Антон Свиркин, не решаясь усугубить состояние женщины новым трагическим известием. — За вами сохранена квартира на улице Бутлерова — вы с детьми прописаны именно в ней. Думаю, это органы опеки и попечительства заставили вашего мужа обеспечить несовершеннолетним детям хоть какое-то место жительства, а то бы…

— Вы что, издеваетесь! — вскочив с кресла, закричала Валентина Николаевна. — После всего, что у меня было возвращаться к нищенскому плебейскому существованию!

— Многие даже квартиры не имеют…

— Какое мне дело до многих! — женщина театрально заломила руки. — Лучше смерть!

— Не скажите! — вздохнул следователь и, наконец-то, решился сообщить трагическую весть: театрализованные представления его не интересовали — насмотрелся в кабинетах прокуратуры и Следственного Комитета. — Валентина Николаевна, простите, что приходится сообщать вам еще одну скорбную весть, но тело вашего мужа вчера обнаружено в его сгоревшей машине.

Валентина Николаевна Ватутина — теперь уже официальная вдова погибшего бизнесмена — резко вздохнула и «замертво упала» в кресло.

15

Адрес загородного дома, в котором проживало на данный момент семейство Ватутиных, Дорохов раздобыл за одну минуту: позвонил на фирму Ватутина, сообщил о его смерти в автомобильной аварии и спросил, где проживает вдова бизнесмена, чтобы поехать и выразить ей свои соболезнования и, если понадобиться, помочь с похоронами Георгия Рудольфовича. Секретарша Анастасия охнула, схватилась за сердце и, тут же выложив адрес загородного дома собеседнику, побежала по отделам сообщать столь скорбную весть о хозяине фирмы.

— Твоя затея обречена на провал, — ворчал Дорохов, останавливая джип у ворот загородного дома Ватутиных. — Как ты объяснишь хозяевам свое появление в их доме?

— Скажу, что мне надо поговорить с Валентиной Николаевной Ватутиной по личному вопросу, — настаивала Инна. — Я должна рассказать о странностях аварии ее мужа.

Ей очень не хотелось лезть к вдове со своей откровенностью в Рождество, но другого времени у нее, похоже, могло и не быть — начальство парфюмерной фирмы, отпраздновав Рождество, Новый Год и еще одно Рождество, решило сократить новогодние каникулы своего «загулявшего» персонала и перенесло выход на работу с четырнадцатого на девятое января.

— Она подумает, что ты приехала за вознаграждением: свидетели всегда чего-нибудь требуют, — не сдавался Дорохов.

— Чепуха! — возразила Инна и решительно распахнула дверь машины. — Не суди всех по себе!

— Ну, знаешь!

Дорохов обиженно отвернулся и полез из джипа, хотя на самом деле нисколько не рассердился на Инну — ему просто было жаль терять полдня на сомнительную поездку и ненужные объяснения с вдовой погибшего бизнесмена. Он считал, что затея Инны чистый блеф — ей никто из родственников не поверит, а если поверит, то, что дальше?.. Дальше они начнут частное расследование смерти Ватутина и будут дергать Инну по пустякам: выяснять у нее подробности и просить вспомнить все новые и новые детали увиденных событий — поэтому ее энтузиазма по поводу поездки к вдове бизнесмена он не одобрял. У них осталось так мало времени, чтобы побыть вместе, и он тоже стал дорожить каждой минутой.

— Ну, не дуйся, — подойдя, Инна подсунула руку под локоть Дорохова и прижалась щекой к его плечу. — Как не крути, а родные должны узнать правду о гибели этого человека. По мне лучше горькая правда…

— Сомневаюсь, что это хорошая идея. У людей горе, а ты приезжаешь и подливаешь масло в огонь — дай им время пережить утрату.

Но в своем решении Инна была непреклонна: это ее гражданский долг!

А раз «гражданский долг», то никакие возражения и уговоры не принимаются в расчет — Дорохов это уже запомнил и смирился.

Дом Ватутиных встретил гостей парадной мраморной лестницей и белыми колоннами, поддерживающими большую открытую террасу, на которую выходили все двери спален второго этажа. Большие сводчатые окна придавали дому легкость и изящество и «насыщали» комнаты светом и солнцем.

В дом «гости» попали совершенно свободно: никто из охраны их не остановил, не спросил, кто они и по какому вопросу сюда приехали.

Дорохов указал Инне на несколько машин представительского класса, стоящих перед входом — видимо в гости к вдове бизнесмена приехали не только они — про себя же Дорохов порадовался, что не послушал Инну, и они поехали к Ватутиной на его «серьезном» и представительном джипе. Ну, как бы он сейчас выглядел, выбираясь из крошечного дамского «Пежоута»?!

Войдя в дом, Инна сразу же почувствовала витавшую в воздухе беду — запах валокордина успел пропитать гостиную.

В отличии от Инны, переживающей за овдовевшую хозяйку, Дорохов ничего такого не почувствовал и с интересом стал рассматривать дом.

Дом был не большой, но добротный и светлый, в классическом стиле, два этажа и мансарда, с большим ухоженным участком, крытым бассейном по диагонали от дома, отдельной стоящей баней и беседкой с мангалом для шашлыка и барбекю. Свой дом Дорохову нравился больше, и не из-за того, что от сам его проектировал и строил, просто, предпочитая простоту и прямолинейность, ему не нравились колонны и весь этот «дворянский» стиль.

Первым встретившимся им человеком в доме был деловой представительный мужчина, с хозяйским видом распоряжающийся рабочими в фирменных комбинезонах, перетаскивающих в прихожую поближе ко входу заклеенные скотчем большие одинаковые коробки.

— Вы по поводу покупки дома? — поинтересовался мужчина, окинув гостей профессиональным оценивающим взглядом.