– А чего эти хотят? – спросила у него Стеша.
– А эти – скорее всего, жители ближайших деревень, которые узнали о наших раскопках, а чего хотят – вот они сами и говорят!
– Нет раскопкам! Езжайте в Питер!
Красочные плакаты в руках толпы тоже не вызывали сомнений в мотивах: «Руки прочь от Рюрика!», «Нельзя тревожить мертвых», «Прочь от Шумки!».
Еще немного пошумев и сфоткавшись на фоне красочных транспарантов, щуплый мужичок подошел к студентам-археологам.
– Кто у вас тут главный? – спросил он у завхоза Углова, который меланхолично кусал незажженную сигарету и с ленцой смотрел на толпу.
– А ты кто таков будешь?
– Я местный гид, экскурсии на Шумку вожу, все про нее знаю, Аркадий Сидельников. Кто тут главный? Поговорить надо.
– Главные все там, в штабе! Вы свою самодеятельность заканчивайте, скажи своим бабкам, чтоб расходились, а то раскричались тут, – выплюнул сигарету Углов.
– Да как вы не понимаете, нельзя тут копать – конец света устроите вашими экспедициями! – нервно заявил Сидельников.
– А я тут и не копаю, – спокойно ответил завхоз. – Мне не за это платят, а насчет конца света – вон туда, в темно-синюю палаточку, там и расскажете про Тамерлана, про конец света, Апокалипсис, Рюрика, да хоть про Тутанхамона, мне по барабану, пусть только тетки заткнутся – голова уже болит от них.
– Нет, мы будем стоять тут делегацией, пока вы свой лагерь не свернете, – злобно крича, ответил Аркадий. – Вы не понимаете последствий.
– А вы уж больно много понимаете! Все руководители там!
– Мы проводим вас, пойдемте, – первой подала голос рыжая бестия Стеша, она вцепилась одной рукой в окаменевшую Майку, а другой потащила за собой слабо упирающегося Сидельникова.
– Эй, девушки, чуток полегче, вы мне футболку порвете! – верещал он.
– Стеша, ты что творишь?! – на ухо ей прошептала Виноградова.
– Не волнуйся, все под контролем, – так же тихо ответила Белинская.
Такой же странной молчаливой группой они подошли к палатке штаба.
Когда до нее оставалось несколько шагов, из палатки раздался приглушенный женский крик.
– Что там еще такое? – Девушки вместе с ошалевшим Сидельниковым подбежали к штабу и у входа нос к носу столкнулись с выбегающей из палатки бледной как полотно Мариной Кузнецовой.
Она была вся всклокоченная, дрожала как лист на ветру, а глаза, уже без строгих очков, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
– Марина Эдуардовна, что случилось? Мы слышали крики! – наперегонки закричали девушки.
Кузнецова беззвучно отшатнулась от студенток и, закрыв рот руками, судорожно показала куда-то вглубь палатки.
Майя заглянула внутрь и тоже чуть было не закричала от ужаса.
На полу лежала аспирантка Людмила Тихомирова, возле ее головы и светлых растрепанных волос расползалось ярко-малиновое пятно, и это было явно не варенье. А возле ног Люды, тоже успев запачкаться ее кровью, лежала утраченная, а теперь обретенная древняя рукопись.
1868 г. Санкт-Петербург
Питерская весна кратковременна и туманна, дождлива и уныла, но все-таки приятная зелень деревьев и восхитительные закаты перевешивают все минусы ненастной погоды.
Вот одним таким весенним вечером, когда до заката оставалось не больше четверти часа, черная дверь меблированных комнат на улице Мойке отворилась. Оттуда, запыхавшись и по дороге чуть не наступив на глупую тощую кошку, орущую в сумерках, выпорхнула женская фигура в накинутой на плечи темной накидке, такой же темной шляпке и в уже набившей оскомину черной вуали.
Девушка быстро сбежала с лестницы, обошла угол дома и вдоль набережной быстро упорхнула в ближайшие темнеющие переулки.
Вдоль Невы уже появились и даже некоторые зажглись первые фонари – чудо инженерной мысли Северной столицы, – но девушка не обращала внимания на приглушенный свет, она спешила все дальше и дальше, к самым задворкам. В те затемненные переулки старого города, куда благородные дамы редко забредали, где можно было потерять не только звонкие монеты в кошельке, но и саму жизнь.
Но дамочку подобные эпичные вопросы не занимали, она спешила все дальше и дальше. Пока в одном захудалом и облезлом дворе ее не окликнул строгий грубый голос:
– Эй, красотка, ты не ошиблась часом? Тут не бульвар для гуляний!
Девушка обернулась, кокетливо поправила шляпку и вуаль на ней и молча разглядывала развязную компанию.
А посмотреть было на что. Три дюжих молодца, похожих друг на друга, как близнецы, отличавшихся только цветом чумазых волос, пристально разглядывали незнакомку.
Первый, рыжий детина с длиннющими и непропорциональными как у гориллы руками, снова повторил:
– Красотка, куда бежишь?
Два других разбойника – черноволосый и пепельный блондин – заржали на два голоса, показывая щербатые и гнилые зубы.
– Она к нам торопится! Ишь как вспотела даже!
– Вот какая краля! Из благородных!
– Поцелуй меня, фря! И я тебя приголублю! – блондин протянул к девушке волосатую чумазую руку.
– Ну наконец-то! – с усмешкой ответила она. – Я вас сейчас всех приголублю!
Девушка спокойно отошла на два шага от блондина, медленно приподняла вуаль, сняла правую перчатку, на которой ярко блеснуло алым цветом золотое кольцо с огромным кроваво-красным рубином.
– Привет, мальчики! – снова усмехнулась Глафира, а ведь это была она. – Привет, как поживаете?
Увидев кольцо с огромным рубином, бандиты чуть челюсти не выронили изо рта, боевая спесь тоже куда-то испарилась.
Они с ужасом взирали на Глашу и ее чудо-кольцо.
– Узнали, значит! Ну хорошо, значит! – весело засмеялась девушка.
Те хмуро кивнули.
– Мне к Данко нужно, причем сейчас же. И вы меня к нему проводите, мало ли лихих людей в городе.
Глафира аккуратно расправила пышные юбки и, высоко задрав голову, скомандовала своим новым друзьям:
– Ну что, так и будете стоять как истуканы? Ведите меня к Даниле Андреевичу, и живо!
Мужики снова понуро кивнули, рыжий детина смачно сплюнул на пол и проворчал:
– А зачем тебе Данко понадобился? Может, мы сгодимся?
– Раз сказала, что Данко надобен – значит, надобен. Ведите меня к нему.
– Фартовая ты, краля! Пойдем! – снова кивнул немытыми вихрами блондин. – С нами тебя не обидят. Пусть кто попробует только.
Так, с таким угрожающим кортежем, Глаша отправилась в святая святых преступного мира Северной столицы.
Санкт-Петербург во второй половине XIX века был едва ли не самым криминальным городом Европы, проигрывая по количеству преступлений разве что лондонским трущобам. Но ослепительная роскошь кварталов соседствовала с множеством нищих районов, а богатые петербуржцы жили в том же городе, что и ищущие легких денег воры, убийцы и мошенники. А возглавлял всю преступную сеть города Даниил Андреевич Акулин, больше известный в воровском мире как Данко. Он принимал клиентов и других страждущих в большом, богато украшенном особняке на задворках Грибоедовского канала. Где на самом деле жил вор в законе девятнадцатого века, никто толком и не знал, а кто знал – тот давно уже кормил рыбок на дне Невы.
Данко был необыкновенно умен, ловок и предприимчив, его боялись все уголовники города, с ним не хотели ссориться ни полицейские чины, ни городская верхушка, ни даже венценосные особы – всем было хорошо известно: Данко сумел бы отомстить и с того света.
Кольцо с алым рубином из рук самого главного человека теневого города попало к Глафире отнюдь не случайно. Ей удалось пару лет назад оказать Данко огромную услугу, и тот в награду преподнес ей сей раритет с предупреждением, что, увидев алый рубин, любая беспризорная шавка и каждый сопливый карманник Петербурга сделает все, что Глаша попросит.
Решив воспользоваться подарком, Глафира даже начала беспокоиться, получится ли, или ее косточки сгниют в воровском притоне где-то на выселках.