© Коваленко А., 2020

© ООО «Феникс»: оформление, 2020

Каждый раз за оцеплением кипела совсем другая жизнь. Только делаешь шаг за полосатую красно-белую ленту, и сразу же все становится другим. Пожарные рукава лежат длинными змеями в грязных лужах, которые еще не успел сковать декабрьский мороз, люди в разной униформе, снующие повсюду, работающая техника и тяжелый воздух, наполненный человеческим горем, отработанным топливом генераторов и чьей-то смертью. Людей настолько много, что практически сразу же перестаешь всматриваться в их лица – каждый занят своим делом, и никто, от пожарного до следователя, не обращает внимания на остальных. Только приехавший генерал одного из ведомств отличался от всего происходящего вокруг. Он шел, как наэлектризованный, а вокруг него все суетились мотыльки, пытавшиеся хоть немножко обгореть возле этого светящегося источника. «Таащ геерал» – только доносилось с той стороны, где генерал медленно осматривал место происшествия. О чем он думает в тот момент? Наверное, о чем-то важном, о том, о чем может думать с высоты своего опыта и звания.

Появление генерала меняет весь этот мир за оцеплением. Кажется, даже дизельные генераторы стали работать по-другому и немного тише – приехал генерал. Мороз как будто крепчает, или просто промерзают одежда и обувь. Но, так или иначе, вариантов где-то отогреться или выпить горячего чаю нет никаких по той же причине, по которой стали тише работать генераторы.

Из-под завалов извлекли еще одного погибшего, уже шестого по счету. Мужчина. Нецелый, с частично разрушенным телом. Люди в камуфляже, склонившись над телом, фотографируют, записывают что-то в блокноты, куда-то звонят – все в спешке, и только погибший уже никуда не спешит.

Откуда-то со стороны, весь перемазанный в бетонную пыль и сажу, в оранжевой каске появился знакомый спасатель Виталик. Обрадовался, обнял – не первый раз уже встречаемся за этим самым пресловутым оцеплением. Виталик только что опустился на землю – на тросах спускался с крыши в самое сердце изувеченной, изуродованной многоэтажки, серыми кусками смотрящей в такое же серое небо. Рассказывает, что уцелевшие стены дома качает ветром и работать не очень комфортно. Работать. Тяжелая работа у Виталика. И хоть он только что вернулся со своего участка работы, но уже откуда-то знает, что генерал пять минут назад уехал награждать работающую здесь же группу специалистов из столицы.

Раз генерал уехал, то можно и чаю хоть выпить, и пуговицу верхнюю расстегнуть на куртке, а то не положено ни то ни другое. Дышать становится легче, и непонятно, от чего именно – от расстегнутой пуговицы или от отъезда генерала. Начальники подразделений, работающих за оцеплением, тоже успокаиваются и перестают истерить и суетиться – тоже люди, и у них, наверное, та же история с пуговицами и чаем. Начальники плавно исчезают куда-то в теплые места и закутки, как перелетные птицы при наступлении осени улетают на свой юг. Наверное, у тех и других это заложено природой. Становится еще тише, и люди в разной униформе продолжают работать. Работы еще на несколько суток.

В среднем работа оперативной группы психологов-спасателей длится несколько суток, двое-трое. Все зависит от масштаба происшествия, от резонанса события, от количества пострадавших и погибших и от того, есть ли в этих сводках слово «дети». Дети – это всегда отягчающий фактор, и когда ты выезжаешь на происшествие, где среди погибших есть дети, понимаешь, что будет тяжело. Понимаешь, что будет много работы, и знаешь заранее, что опять, вернувшись, будешь долго отходить и восстанавливаться. В психологии существует термин «копинг-стратегия» – то есть алгоритм действий, которые помогают справиться и пережить стресс. Спасаются разными способами, самые распространенные из них – хобби, спорт, алкоголь. В процентном соотношении разбивку по этим способам дать не смогу, но много спортсменов, много творческих личностей с интересными увлечениями, но и достаточно алкоголиков. Как говорится – кому что.

После тяжелых выездов я несколько дней просто нахожусь дома, читаю книги, реже – слушаю музыку. Мне помогает. На третий день иду на стадион, но даю организму небольшую нагрузку – физические силы еще не восстановлены, до сих пор ощущаю усталость.

Говоря про жизнь за оцеплением, нельзя не сказать про то, где и чем приходится питаться и когда и на чем приходится спать. Сон – это восстановление, пища – это топливо, поэтому без сна и еды работать не то что трудно, а скорее невозможно. Иногда от коллег можно услышать, что они не спали, не ели целыми сутками, а работы было так много, что даже не успевали сделать рабочие фотографии, но это все неправда и ерунда. Посмотришь: щеки так же висят по бокам, а под глазами нет и близко знаменитых «мешков». Точно: неправда и ерунда.

На протяжении выезда питаешься тем, что не употребляешь в обычной жизни. Все вредное, все, от чего отказываешься там, в мирной жизни, за оцеплением как будто волшебным образом становится вкусным и полезным: газировка, лапша быстрого приготовления, мучное, сладкое – все, что оказалось поблизости и в доступности. В кармане часто лежат сухари или бублики – потому что когда жуешь, то легче справиться со сном.

Сон, как уже говорилось выше, – это восстановление. Спать нужно независимо от того, на каком участке работаешь: пункт временного размещения пострадавших (это обычно школа, общежитие, гостиница), больница или морг. К счастью, мне не приходилось спать в больнице.

Интересно устроена наша жизнь – размышляю я, когда вижу, как умирает человек. «Уходит». Ты не знаешь, сколько тебе еще жить, но почему-то живешь так, как будто уверен в том, что жить тебе еще миллион лет. Откладываешь важные дела на завтра, занимаешься не своим делом, живешь не своей жизнью и, что нередко, делишь эту не свою жизнь с не своим человеком. Но жизнь одна, и тратить ее по пустякам – это преступление. Можно справедливо назвать это пассивным самоубийством. Кстати, если придется вдруг отговаривать кого-то от намерения совершить суицид, расскажите человеку, что после завершенного самоубийства выглядеть он будет, мягко говоря, не очень – совсем не так, как он красиво нарисовал в своем воображении или как показал на экране какой-нибудь режиссер. С наступлением смерти мышцы организма расслабляются, теряя тонус, и все жидкости выходят наружу. Из всех мест. Поверьте, такой диалог отрезвляет, такой диалог работает.

На курсах по профилактике суицидов мы, психологи, отрабатываем в парах множество упражнений, одно из которых заключается в консультировании условного самоубийцы. Подобие ролевой игры, за которой стоят проработка и тренировка под чутким руководством наставника. Выслушав аргументы условного «суицидента», нужно задать ему прямой вопрос: «Вам настолько плохо, что вы готовы убить себя?» Вопрос простой, но почему-то задать его могут не все. Почему? Потому что реальность отличается от картинки. Тем более от фильма. В фильме, даже в документальной хронике, мы можем смотреть, как умирает человек, и думать, что в жизни мы точно так же смогли бы легко пережить такое стечение обстоятельств. «Нет, ребята, все не так!» – пел когда-то Владимир Семенович. В реальной жизни человек уходит не так, и уход этот остается с тобой на какое-то время или навсегда.

Гибель человека я видел три раза, и все эти три ухода пока еще со мной. Нет, мне не снятся покойники, меня не беспокоят навязчивые мысли, но я помню каждый случай. Удивительно, что только один из трех случаев гибели застал меня, когда я был сотрудником ведомства, два других произошли, когда я уже ушел из системы, иначе говоря – уволился из силовой структуры.

Первый случай произошел осенью, в октябре. Погиб работник, который обслуживал здание, где базировалось мое подразделение. Мужчина пилил дерево электрической цепной пилой, в какой-то момент инструмент отскочил и разрезал часть шеи вместе с сонной артерией. Мужчину обнаруживают случайно сотрудники, которые выходят в курилку. Он еще живой, хотя и потерял уже много крови. Тихо хрипит, повторяя одно слово – «помогите». В экстремальной ситуации время бежит быстрее – точнее, меняется наше восприятие окружающей действительности. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что вот сейчас его снимут с дерева, приедет «скорая», зашьют рану – и через время мужчина выйдет на работу, снова все время рассказывать свои пошлые анекдоты и, возможно, будет показывать всем свой новый шрам на шее. Только все выходит по-другому.